Мой Великий Гэбриель ван Хельсинг - 2

Пыль взметнулась облачком вокруг ботинка и медленно улеглась по краям. На месте нечёткого следа проявился узор старого паркета. Шаг. Ещё шаг. И остановка у одного из окон, залитых дождём. Сквозь потоки воды угадывались размытые огни города, будто глаза неведомых существ, глядящих на мир из вечной тьмы. Рука коснулась стекла, пальцы прочертили линию вниз, повторив движение потоков воды. Бессонные ночи давали о себе знать. Перед глазами всё расплывалось, казалось нечётким, как город там, по ту сторон окон. В теле ощущалась невесомость, граничащая с тяжестью. Казалось, что каждое движение может оказаться последним, перед долгим беспробудным сном. Который мог наступить уже прошлой ночью, если бы не просьба Густава присоединиться к нему в бальном зале. Да и как можно было спокойно упасть в объятия Морфея, когда накануне привычного полуночного празднества состоялся такой пренеприятный разговор с лучшим другом, чуть было не окончившийся для этого друга плачевно. Вспомнив, как злоба поднималась изнутри, душила, лишала возможности мыслить трезво, Ван Хельсинг перевёл взгляд с окон в темноту коридора. Здесь не горели факелы, потому как это небольшое крыло было необитаемым. Но зато здесь было неплохо побыть наедине с собой. Даже лучше, чем в библиотеке, куда мог в самый неподходящий момент заявиться проклятый учёный в поисках очередного пособия по изучению мертвецов. Эта пыльная темнота позволяла лучше видеть собственные мысли и те образы, что наводняли их сейчас. Всё одно и то же. Одни и те же вопросы, на данный момент не имеющие ответов. Задачи, пока ещё не имеющие решения. Имена, так часто произносимые в стенах этого замка, звучали в голове, отдаваясь звоном в ушах. Стефан, Вэлкан, Рафаэль… Среди них мелькали Густав и Карл, Франкенштейн и пленённый Жаккар. Временами их заглушали имена кардинала и его верного советника, которые перекликались с именами тех, кого уже не вернуть. Попытки отвлечься на воспоминания о том, как удивлялся и восхищался Густав, впервые оказавшись на ночном маскараде, не принесли должного результата. Образы парня, который с поистине детским любопытством рассматривал кружащихся в вальсе роскошно разодетых вампиров, сменялись лицами тех, кого не смог уберечь и тех, с кем ещё предстояло встретиться. В голове то и дело слышался недовольный ропот городской толпы, собравшейся у очередной разорённой могилы, прерываемый громким женским плачем. Больше всего хотелось надеяться на то, что злодеяния Франкенштейна и его помощника прекратятся. Что вчерашний разговор возымел действие, и хотя бы Карл отступится от этой чертовщины, оставив за собой свободу выбора. Пускай делает всё, что угодно, хоть вытащит на свет Божий всех адских тварей, но только не подвергает себя и всех остальных опасности, на пару со своим наставником раскапывая захоронения и вытаскивая оттуда бренные останки. Звук, похожий на полёт птицы, заставил мужчину отбросить все мысли и внутренне собраться. Рука инстинктивно потянулась к ножнам на поясе. Конечно, не Бог весть какое оружие, но для ближнего боя могло сгодиться. Главное, знать, как им управляться. На мгновение в голове промелькнуло, что в этом замке ему бояться нечего, да и нет здесь того, против кого стоило бы применять оружие. Ну, кроме Жаккара, который до сих пор сидел в темнице. Но всё-таки! Пролетело же что-то мимо, почти коснувшись плеча! Слишком близко. И быстро. К сожалению, идеальным зрением, как у вампиров, Гэбриель не обладал, а потому не мог видеть в кромешной тьме, единственным источником света в которой были неясные отблески городских огней, смутно видневшиеся сквозь окна, залитые обрушившейся с небес на землю водой. Звук повторился. Что-то сейчас явно находилось за спиной. Задержав дыхание, мужчина резко развернулся и замер. Из темноты на него смотрели ярко-жёлтые глаза с узкими, как у хищника, зрачками. - Не думал увидеть тебя здесь, - раздался голос, и Дракула сделал шаг ближе к окну, будто выйдя из сгустка тьмы. - …чёрт… - Гэбриель шумно выдохнул. – Что у тебя за манера – появляться за спиной?.. – Он выпустил рукоять кинжала, которую сжимал в руке. - Прости, я забыл, что серебряный клинок всегда с тобой, - вампир усмехнулся, проследив за рукой мужчины. Воцарилось молчание. Стоя напротив, Ван Хельсинг не мог найти слов, чтобы продолжить разговор. В голове, как назло, было полнейшее запустение, несмотря на то, что всего несколько минут назад там стоял оглушительный шум от мыслей и образов, наползающих друг на друга в попытке привлечь внимание. За время жизни здесь Гэбриель досконально изучил поведение своего спутника, и теперь внутреннее чутьё подсказывало ему, что хозяин замка чем-то недоволен. Не хотелось думать, что на этот раз могло вызвать его недовольство. Оставалось только надеяться, что он [Гэбриель] не был тому причиной. - Говори уже, что не так, - поняв, что терпение заканчивается, мужчина переступил с ноги на ногу. – Или так и будем молчать? Вампир, проигнорировав это высказывание, медленно обошёл вокруг собеседника. Едва уловимый шорох плаща заглушал звук шагов. Складывалось впечатление, что он, будто хищник, изучает свою жертву, прежде чем напасть. Молчание затягивалось. - Может, объяснишь мне, что происходит? – наконец раздался его приглушённый голос. За спиной. Гэбриель вздохнул. Всегда выводили эти бессмысленные прелюдии, вместо того, чтобы просто чётко и ясно озвучить то, что тебя тревожит или злит. И этим, к сожалению, грешил не только граф. Ещё на службе Ордена мужчине приходилось не раз сталкиваться с подобным явлением. Но тогда он убедил себя, что эта привычка начинать все разговоры издалека вполне свойственна представителям духовенства. Они любили поговорить. Построить свою беседу так, чтобы она походила на беседы, которые могли происходить между поэтами или художниками. Даже в разговоры о чём-то обыденном они умудрялись внести эту никому не нужную возвышенность, поэтичность, на которые требовалось гораздо больше времени, нежели на классическое приказание, чёткое и ясное, как на войне. Вместо того чтобы сказать «поезжай туда-то и сделай то-то», кардинал, например, принимался нести какую-то ересь об истории тех мест и о том, какой сакральный смысл несёт то, что ему [Гэбриелю] предстояло совершить. Какой, к чёрту, сакральный смысл в убийстве человека, обращённого при помощи чёрной магии в дьявольское создание?! - А что происходит? – решив играть по правилам графа, Гэбриель пожал плечами. - Господин учёный недоволен тем, что его верный помощник отказывается принимать участие в его работе. Вот оно что! Значит, Карл всё-таки принял решение. Верное решение. О чём незамедлительно сообщил Франкенштейну. Ну а тот, разумеется, тут же нажаловался своему Господину. Как дитё малое, ей-богу. - Мне кажется, мы уже обсуждали этот вопрос. И с тобой, и с ним. Я не намерен стоять в стороне и наблюдать, как наши планы рушатся из-за того, что какой-то проходимец возомнил себя Господом Богом и решил, что имеет власть над живыми и мёртвыми. Вчера я говорил с Карлом об этом, и он, к счастью, прислушался ко мне. Не знаю, что послужило тому причиной. То, КАК я с ним говорил, или то, ЧТО говорил. К тому же, - бросив взгляд через плечо, мужчина кивнул, - я не вижу смысла в этой «работе». Научные изыскания? Что он там изыскивает? Ему мало Вэлкана? Ну сделал бы ещё одного такого же, да изучал бы его в своё удовольствие! Нет, он вознамерился поднять из земли всех погребённых, чтобы в дальнейшем выпустить их на улицы города! Ты сам-то представляешь, что произойдёт после?! Тебе придётся отправлять всех своих подопечных на борьбу с этими ожившими мертвецами, да с их ещё живыми родными и близкими, которые будут осаждать твой замок. И это будет отличным призывом к решительным действиям для Рафаэля и его людей. Под шумок, так сказать. И… не знаю, как ты, а я пока не горю желанием встречаться с ним. - Работа будет продолжена. Хочешь ты этого или нет, - голос стал жёстче. - Я надеюсь, Карл передал Франкенштейну моё предупреждение. Если начнётся осада, твой обожаемый учёный выйдет к этим людям, чтобы доходчиво объяснить им, для чего он делает всё это. Только я сильно сомневаюсь, что после этого он продолжит свои изыскания. Сомневаюсь, что он вообще вернётся назад. - Я не намерен спорить с тобой, Гэбриель. Последнее слово, как ты понимаешь, остаётся за мной. - Я всё сказал. – Желая обернуться, дабы взглянуть в глаза собеседнику, Ван Хельсинг вдруг замер, почувствовав неладное. Какой-то необъяснимый страх, почти ужас, вдруг сковал его, не позволяя сдвинуться с места. Подобного чувства у него ещё не возникало, за это он готов был поручиться. Волна тьмы накрыла его с головой, и мужчина почувствовал, как начинают подрагивать кончики пальцев, а по ногам разливается слабость. В голове вдруг послышались отдалённые крики ужаса и боли, нараставшие с каждым мгновением, и вскоре пришлось зажать уши в попытке заглушить их. Перед глазами замелькали образы, будто залитые кровью. Грация опускается на колени перед алтарём. На её платье в районе сердца расплывается бордовое пятно, и девушка, покачнувшись, падает на пыльный мраморный пол церкви… Ноги подкосились, и мужчина почувствовал, что падает сам. С трудом удержавшись в вертикальном положении и собрав волю в кулак, он заставил себя оглянуться. - …что происходит?.. – голос был едва слышен. Дыхание перехватило, сердце будто сжало в тиски. - Работа будет продолжена, - спокойно произнёс вампир, глядя на человека. Голову вновь наводнили ужасающие образы. На этот раз возникло ухмыляющееся лицо кардинала, потом его советника. В ушах послышался собственный стон, дыхание снова стало прерывистым. Ненавистные лица недолго держались перед внутренним взором. В одно мгновение на них как будто плеснули кровью, которая, стекая, открывала следующий «вид», объединившийся с ощущениями адской боли, которая возникла, едва в небе разлился бледный лунный свет. Почувствовав, будто наяву, как внутри что-то растёт, мужчина посмотрел на свои руки. Там, в этом фантасмагорическом бреду. И увидел, как кожа расходится, являя миру чудовище, которым сделал его убитый Вэлкан. Раздался оглушительный вой, приветствующий ночное светило… - …зачем ты делаешь это… - рука взметнулась, пытаясь ухватить вампира за плащ. - Не становись на моём пути, Гэбриель. Сильные руки хватают за воротник куртки и впечатывают спиной в стену. Острые клыки чересчур болезненно проникают в шею. Не так, как обычно, когда подобное приносит ни с чем не сравнимое наслаждение. Жестоко. В стремлении унизить. Подчинить. Заставить страдать. Заставить чувствовать настоящую Боль, которая становится во сто крат сильнее только лишь от мысли, что её причиняет тот, кто был всегда так дорог. Был, есть и будет. Боль молниеносно распространяется по всему телу. Ощущение, как будто ломаются кости, пронзая внутренние органы. Руки судорожно сжимают тяжёлую ткань плаща. То ли в попытке оттолкнуть, то ли прижать к себе крепче. Голова кружится всё сильнее, а от того, что кровь убывает, болезненно сжимается сердце. Пальцы уже едва касаются плеча, затянутого в холодный чёрный шёлк. Колени подгибаются. Лишившись поддержки, спина скользит по стене. И только пол удерживает от падения в бездонную пропасть забытья.