Мой Великий Гэбриель ван Хельсинг - 2

No reason to feel so lost and alone All I want is to see Through these clouds of doubt That are in me*

Обломок стула отлетел в сторону, и мужчина, прислонившись спиной к стене, медленно сполз на пол, обхватив голову ладонями. Взгляд блуждал по разгромленному убранству комнаты, на мгновение задерживаясь на остатках мебели. Разговор с графом заставил задуматься. А позже произошло вот это, - Гэбриель присмотрелся к деревянным обломкам и обрывкам ткани, разбросанным по полу. Через разбитое окно проникал прохладный воздух, приносящий с собой запахи сырости и покрытого мхом камня. Невесть откуда взявшаяся сила позволила даже слегка погнуть ненавистную решётку, отчего витой узор на ней приобрёл ещё более гротескный вид. Если бы вампир сейчас увидел это, то на вопрос «почему?» ответа бы не нашлось. Во всяком случае, однозначного. Просто всё вдруг как-то сложилось воедино и приправилось недавними словами, произнесёнными графом перед уходом. Конечное блюдо оказалось чересчур острым. Буквально, как заточенный кинжал, приставленный к горлу. Чтобы вырвать признания. Подумалось о том, что теперь ничто более не имеет значения, ведь дело сделано, мертвецы, распугавшие горожан, вернулись в подземелье и забылись вечным сном до тех пор, пока их «услуги» вновь не понадобятся. Ну а Жаккар, умело играя роль Ван Хельсинга, предстал перед Рафаэлем и его людьми и сейчас, возможно, уже едет с ними в Рим, держа в руках копию злосчастной книги. И вот всё бы ничего, да только кое-что смущало. Неужели их сходство было столь велико, что Рафаэль ничего не заподозрил? И ещё одно. Где сейчас находится Стефан и что он намерен предпринять, если узнает о том, что его злейший враг сдался на милость римским воинам? Ведь если предположить, что Рафаэль успел связаться с отцом Людвигом, значит, священник должен знать о воссоединении братьев. Следовательно, он просто обязан сообщить эту весть отцу Мартину в Трансильванию, который, в свою очередь, доложит обо всём сынку кардинала. Сорвётся ли тот с насиженного места, сгорая от нетерпения встретиться с врагом, или всё же будет выжидать удачного момента, прежде чем нанесёт решающий удар, который, возможно, окажется для Жаккара смертельным? Вопросов было, по-прежнему, гораздо больше, чем ответов. Каждый мало-мальски принимаемый во внимание факт порождал ещё более запутанную цепочку вопросов, которые уводили слишком далеко, заставляя погружаться в глубины памяти, в которые меньше всего хотелось заглядывать. Видимо, это и послужило причиной тому, что комната приобрела столь плачевный вид, сходный скорее с заброшенным крылом замка, хранившим неприятные воспоминания, нежели с привычным местом отдыха. Закрыв глаза, мужчина тяжело вздохнул, понимая, что сейчас, как никогда прежде, ему хотелось бы оказаться в бальном зале в окружении роскошно разодетых пар, кружащихся в ритме вальса, и чтобы громовая музыка хоть на мгновение заглушила все те голоса, что звучали в голове, перебивая друг друга в попытке завладеть вниманием. Чертовски не хватало звонкого смеха Алиры, которая, как обычно появившись будто бы из ниоткуда, присела бы рядом и обняла, а потом вытащила бы в центр зала, уговорив хотя бы недолго побыть её партнёром в танце. Приглушённый звук шагов за дверью заставил на время отбросить мысли о рыжеволосой красотке. Тот, кто сейчас находился в коридоре, заскрежетал ключом в замке. - Господин учёный? – Гэбриель удивлённо вскинул бровь, увидев Франкенштейна, за спиной которого неясными тенями маячили две крепких фигуры. - Доброй ночи, друг мой, - Александр размеренной поступью прошёл в комнату и огляделся. – Ну и дела! – он тихонько присвистнул. – Всё никак не можете признать мой план Гениальным? - Какого чёрта ты здесь делаешь? – Ван Хельсинг удобнее устроился у стены, снизу вверх глядя на незваного гостя. – Проваливай в своё подполье и потроши трупы дальше. Только на это ты и годишься. - Как грубо с вашей стороны, - учёный покачал головой. – Не стоит говорить со мной таким пренебрежительным тоном. Это может плачевно отразиться на вашей дальнейшей судьбе, господин Ван Хельсинг. – В руке Франкенштейна блеснул оправленный металлом шприц с тёмной жидкостью. Попытка подняться не увенчалась успехом. Слишком уж резвыми оказались пришедшие следом фигуры, ухватившие мужчину за руки и за ноги, не позволяя встать и даже просто сдвинуться с места. - Вот так, спокойнее, мой друг. Всё хорошо, - Александр, опустившись на одно колено рядом с мужчиной, потянулся шприцем к его руке. Игла вошла под кожу, неизвестное вещество мгновенно смешалось с кровью, отчего сердце забилось быстрее, чем обычно, а руки и ноги будто утратили чувствительность. И только голова оставалась на удивление ясной. - Что ты делаешь?.. – Вот только язык не слушался, заплетался, как после большого количества спиртного. - Выполняю распоряжение моего Господина, только и всего, - Франкенштейн, убрав шприц, пожал плечами. – Вернее… как бы поточнее выразиться… - он задумался. – Понимаешь, Жаккар был превосходным экземпляром, достойным того, чтобы его использовали во имя науки. Я потратил столько сил и времени, чтобы придать ему абсолютное сходство с тобой, и вот… - он вздохнул. – Этот венец моих творений утрачен безвозвратно. По твоей вине. Ведь не будь тебя, ему не пришлось бы тобой становиться, верно? Да, поднимите его, - он, прервав речь, посмотрел на своих молчаливых спутников. – И следуйте за мной. Так вот, - его взгляд вновь обратился на обессилевшего мужчину, которого слуги легко, словно тряпичную куклу, подняли и потащили по коридору. – Я сказал об этом моему Господину. Пожаловался на то, что у меня отняли моё Творение. И он предложил воспользоваться твоими услугами. Ведь ты, по его словам, гораздо лучше Жаккара. Можно долго перечислять все те качества, которыми он наградил тебя, хотя сдаётся мне, что большая часть из них сильно преувеличена. Однако меня заинтересовала одна деталь. Твоя бессознательная тяга к тому, кто так долго истязал тебя. Которая не исчезает даже после чётких объяснений, в чём кроется подвох. Ты будто не желаешь слышать, принимать всё это за Истину, которая в твоих глазах представляется иначе. Для тебя она там, в Ватикане, но не здесь. Интересно… - открыв дверь в лабораторию, Александр пропустил слуг вперёд. – Мне бы хотелось получше изучить это. Надеюсь, ты не откажешь мне в этой маленькой услуге. К тому же мой Господин поручился за тебя. Ты ведь не станешь его подводить, правда? Когда-то он уже был здесь, в качестве того самого «превосходного экземпляра». А перед глазами мелькал, поблёскивая серебром, остро заточенный скальпель. «Мой Господин поручился за тебя». А где же он сам? Почему не наблюдает за представлением?! Или под крайними мерами, о которых говорил недавно, он имел в виду именно это?! «Надеюсь, заключение пойдёт тебе на пользу». Так, кажется, он сказал. Да, оно было полезным. Не считая разгромленной комнаты. Но теперь-то что? Он ведь даже не удосужился прийти и повторно поговорить, узнать, к чему привёл его Охотника измученный разум! И вот нате вам! «Предложил воспользоваться твоими услугами». В качестве кого? Пособия по анатомии? Если бы в руках оставалась хоть капля силы, учёному пришлось бы несладко. Но, к сожалению, всё складывалось лишь в его пользу. А что, какой самый действенный способ избавиться от бесконечных мыслей, наводняющих голову? Правильно, вскрыть её и удалить мозг. Что учёный и намеревался сделать в их первую встречу. Но тогда граф помешал ему. Возможно, теперь ему улыбнётся удача. Почувствовав, как от слабости начинает клонить в сон, мужчина попытался усилием воли удержать себя в сознании, понимая, что если закроет глаза, то уже вряд ли увидит солнечный свет. Однако тяжесть, давящая на глаза, оказалась сильнее воли. Шум голосов в голове постепенно затихал, тишина, воцарившаяся следом, мгновенно успокоила. А темнота, окутавшая подобно туману, была такой мягкой, что в ней хотелось утонуть. Что он и сделал. *** Ощущение падения спиной в пропасть. Тянущее вниз. И кажется, будто в ушах и правда слышится свист ветра, который перекрывается шумом бурлящей внизу горной реки. Падение на камни, которые буквально вгрызаются в тело, заставляет открыть глаза и уставиться в темноту, в которой единственным источником света служит слабое пламя свечи на столе. Глаза вновь закрываются, а руки судорожно сжимают простыни, пытаясь удержаться на плаву. Огромная лесная топь затягивает в себя, чавкает и булькает, а гнилые ветки, за которые удаётся ухватиться, тут же рассыпаются в руках, превращаясь в месиво. Болотная жижа касается губ, заставляя их сжаться плотнее, чтобы в рот не просочилось ни капли, но дыхание перехватывает, и вот грязь уже поскрипывает на зубах, заставляет почувствовать отвратительный гнилостный вкус и запах. И снова глаза открываются, возвращают из мира кошмарных видений в тишину и благодатную тьму комнаты, в объятия мягкой постели. И снова кошмар, морок. На этот раз приходится бежать, с трудом переводя дыхание. Ноги увязают в сырой земле, вокруг виднеются разрытые могилы с остатками сгнивших гробов. За спиной слышится громкий вой неведомого существа, не желающего отставать от своей добычи. Его зловонное дыхание всё ближе, а когтистая лапа поднимается всё выше, готовясь ударить. Взгляд через плечо выхватывает из тьмы горящие яростью кроваво-красные глаза, временами переходящими в ослепительно-жёлтый оттенок. Который в другой ситуации показался бы даже красивым, если вообще можно применять подобное определение к такому омерзительному существу. Скрежет клыкастой пасти раздаётся над самым ухом, возникает ощущение, что монстр вот-вот вцепится в шею. Приходится собрать всю свою волю, чтобы вырвать себя из лап кошмара и вернуться туда, где безопасно, темно и тихо, а лица и волос так ласково касаются прохладные пальцы, и знакомый голос негромко зовёт по имени. Возникает желание удержаться здесь как можно дольше, однако какая-то сила вновь бросает куда-то, что оказывается камерой, каменным мешком, наподобие того, в котором провёл немало времени за свои прошлые прегрешения. Тусклый свет освещает стены, сложенные из грубо обтёсанных камней. Железная дверь распахивается, пропуская учёного, который склоняется над лежащим на полу мужчиной и, закатав рукав его рубахи, вонзает иглу шприца в вену. Кровь пузырится за мутным стеклом, наполняя, после чего игла болезненно извлекается, а дверь с лязгом захлопывается. Он приходит позже, чтобы повторить то, что делал ранее. Чувство слабости захватывает, сжимает, будто в тисках, не позволяя дышать полной грудью. И только значительно позже из тьмы забытья вырывают прикосновение и голос. Сквозь пелену перед глазами видится граф, опустившийся на колени рядом. На его лице отражается искреннее беспокойство. Он зовёт по имени, говорит что-то ещё, чего не разобрать, будто бы на незнакомом языке, слова сливаются воедино, переплетаются, многократно повторяются и наконец затихают где-то на краю сознания. Доносятся только их отзвуки, напоминающие эхо. И снова сознание возвращает в комнату. Появляются силы на то, чтобы сосредоточиться на этом голосе и руках. И на их владельце, который находится совсем рядом, что можно почувствовать могильный холод его плаща. - Всегда поражало, как хрупки те создания, которых называют «людьми», - слышится из темноты. Прохладные губы касаются взмокшего от пота лба. Пальцы осторожно гладят по волосам. – Прости меня. – Следующий за этими словами поцелуй кажется невозможно невинным, невесомым, почти дружеским, хотя и несёт в себе скрытый смысл, который известен лишь им двоим. И Гэбриель понимает его, слабо отвечая взаимностью, подаётся навстречу, несмотря на смертельную слабость. То, о чём упоминал учёный, можно будет обдумать позже. А сейчас его слова просто не имеют значения. ___________________________________________________ *Julien-K "Forever" Нет причин чувствовать себя потерянным и одиноким; Всё, чего мне хочется — разглядеть, Что скрывается за этими тучами сомнений, Сгустившимися надо мной..