Иллюзории

Тики чувствует себя гребаным мазохистом. Казалось бы, была большая любовь, которая трепала тебя нещадно, а потом ты умер, все умерли, и ты обо всем забыл. Конец ненормальной трагикомедии. Ну в таком случае зачем, ну зачем начинать сначала?! Выяснять, искать… Тики тридцать, и он не понимает, какого черта тут происходит. Потому что господин Граф временами несколько не в себе и в моменты заката рассудка несет какую-то несусветную чушь о каких-то планах-экспериментах и вяжет крючком. Тики раздражает это — но он все равно смотрит, и смотрит, и смотрит. Потому что он должен знать ответ. Кто такой Аллен Уолкер, что он делал в Семье, какие дела имел с Графом, чем все закончилось, куда он исчез… Тики знает, что все это скорее всего принесет ему боль и заставит опять страдать. Роад тоже об этом знает — потому каждый вечер ложится рядом и гладит по встрепанной голове. Она не препятствует, не скрывает… Она сама ничего не помнит толком и только говорит иногда, что во всем виноват Четырнадцатый — Неа Кэмпбелл. Это он внезапно сошел с ума и всех нас убил, говорит она. А еще она говорит: «Ты ушел последним». А если так, то Тики теоретически должен знать, во что вылились все эти ненормальные эксперименты. …эксперименты?.. Ниточка воспоминания рвется с противным «трак», и Тики подрывается на ноги. Аллен Уолкер изучал души. Проводил эксперименты. Анализировал структуру. Говорил что-то… про иллюзории. «Иллюзория — это демонстрация невозможной фигуры». «…это значит, что все, что ты знаешь — все может быть иллюзией». Тики помнит, что у Аллена Уолкера бархатный голос и снисходительные интонации. А еще — у него когда-то был ученик. Это было уже тридцать лет назад. Его звали М… Мартин? Мишель?.. Роад вскидывает брови в ответ на его вопрос. — Мариан, Тики, — говорит она ласково — как душевнобольному (Тики не уверен, что она ошибается). — Его звали Мариан Кросс. Рыжий такой мальчишка, помнишь? Все носился с позолоченной карнавальной маской, которую ему Аллен подарил как-то на Рождество. Тики злится и сердито сжимает зубы. — И ты еще говоришь, что ничего не помнишь, — цедит он сердито. — Да ты… ты каждую мелочь можешь воспроизвести! А я… я даже… — а я ведь любил его, так куда все делось? Мечта как-то грустно вздыхает. — Поверь, Тики, я много чего не помню, — она гладит его по руке — и прижимается к его груди, ведя ладонью по напряженной спине и зарываясь носом в шею. — Мы все тут… много чего забыли. Это все из-за Неа перевернулось. Мужчина закрывает глаза и считает до десяти. Когда он находит Мариана Кросса, тот все также рыж, хвастлив, нахален и самонадеян. И даже маска, которую упоминала Роад, еще при нем, хоть и осталась от нее половина. Вот только он старше на тридцать лет. — Я не знаю, — говорит Мариан колко; почти рычит. — Зачем ты вообще пришел? Ты даже его не помнишь, — усмешка ядовито цветет на его губах и только что не пускает сок. — На кой он тебе, а, Тики? Тики угрюмо молчит и стоит на своем, не думая объясняться или оправдываться. Он чувствует, как внутри него зреет бешенство, и ярость заполоняет собою все его существо. На кой? На кой черт ему сдался Аллен Уолкер? Тики не помнит его, но у него в груди болит, и он знает, что эту боль никоим образом не восполнить. Ну только если этот нахал наконец найдется и даст хорошенько себя избить. Или трахнуть. Здесь Микк и сам не знает, чего же он хочет больше. Предельно точно он знает теперь лишь одно — Мариан сказал: «Я не знаю». Он не сказал: «Он умер». И теперь Тики должен ждать. Кто знает, на сколько это растянется, но все же таки… Он готов. Готов, даже если пройдет еще тридцать лет, или надо будет уйти в новое перерождение. Колыбель любит Тики, она не перемалывает его душу, не выворачивает его самого наизнанку, не вытрясает из него тайны. Тики двояк. Он как двуликий Янус (может быть, им он и был когда-то), и колыбель его холит, лелеет и принимает. Позволяет ему оставаться тем, кем он хочет быть, не устраняет его «дефект». В снулом замкнутом ожидании проходит еще пять лет. Тики мечется по миру в поисках ключиков и зацепок; иногда проводит свои дни на работе в шахтах. Ему нравится долбить киркой по камню, выискивая руду. От каждого его удара во все стороны разлетаются искры, его самого за это все чествуют как самого сильного человека в Эссене, а еще это помогает здорово спускать пар, когда очередные поиски заканчиваются провалом. Шерил в эти пять лет молчит. Он устраивает приемы, покупает Тики цилиндры и фраки, предлагает ему завить бачки и в то же время не лезет с делами Семьи и прочим — но об Аллене он молчит. Не запрещает, не возражает — словно просто ждет, когда все закончится. Словно знает больше, чем остальные. Больше, чем даже Роад, хотя больше самой Роад может знать, пожалуй, один только господин Граф. Рано или поздно однако же все кончается. Однажды Тики посылают на задание неподалеку от Дюссельдорфа, и именно там его хрупкий карточный покой, наполненный ожиданием, рушится, и все возвращается на круги своя. Они встречаются в поезде. Тики, косящий под бродягу и решивший раздеть донага непутевого наивного дурака, и седой парень в плаще с серебряной розой ветров. Третий апостол Семьи Ноя и молоденький экзорцист. Влюбленный мужчина и бывший ученый. Охотник и добыча. В этом поезде Тики теряет покой и находит Аллена. Который совершенно его не помнит. Дышать, тебе надо дышать, умоляет самого себя Микк, покорно отдавая Уолкеру (у него даже имя не изменилось, блять) свой скарб — все равно его на вокзале в камере хранения дожидается еще один такой чемодан. Аллен смотрит на него с удивительно хорошо сдержанным интересом, и в его глазах пляшут полные азарта черти. И он сам как черт, выскочивший внезапно из табакерки. Только совсем седой. Когда они встречаются в следующий раз, Тики нарекает его Малышом и треплет по голове, за это, правда, едва не лишившись руки (впрочем, она бы все равно отросла). Аллен злится, шипит и щерится — и в общем напоминает себя прежнего, если бы не татуировка и волосы. И рука. А так он… ну, как если бы стал моложе. Хотя так и есть, вообще-то. Этому Аллену Уолкеру всего-то пятнадцать лет, и Тики ужасно охота его потрогать. Посмотреть — теплый ли, осязаемый ли, не мираж ли. Он совершенно выходит из себя, когда узнает, что Уолкер провел последние пять лет со щенком-Марианом, который заделался ему учителем, и едва не отрывает Кроссу голову в самом буквальном смысле. В итоге у щенка появляются к нему свои счеты, но голова его остается на месте, и он предпочитает обходить Тики стороной. Только шлет иногда весть о том, где можно увидеть Аллена хоть мельком; где можно с ним столкнуться. Микк знает, что это ужасно, ужасно, ужасно гадко — но ничего не может с собой поделать. Мариану уже слишком поздно быть с Малышом, а сам Тики просто с ним быть не сможет, потому что они враги; потому что если Аллен опять умрет, он просто не выдержит этой боли и на долгие годы уйдет спать в колыбель. Именно поэтому они оба просто смотрят. Аллен знакомится с еще одним рыжим нахалом, с еще одной всепрощающей девчонкой и с еще одним вспыльчивым брюнетом, в которого даже вроде бы на какое-то время влюбляется. А потом Тики получает на него карту. Граф тогда не в себе и бормочет что-то про то, что ему нужен Неа, что он должен с ним воссоединиться или убить — все ради возвращения в прежний круг, и это все настолько выбивает из колеи, что страшно сделать даже самый мизерный вдох и не решить при этом, что дышишь битым стеклом. Конечно, Аллен не умирает. У Тики просто недостает сил его убить — да и кто бы на его месте смог? Мужчина только проникает в его грудную клетку и позволяет себе какой-то момент гладить его сердце. Оно нежно-бархатное и горячее, и Аллен в этот момент смотрит на него испуганно, но решительно, и его глаза широко и шокированно распахнуты, как будто он совершенно не предполагал, что Ной может с ним вот такое сделать, и это… это… Тики старается дышать глубже, когда заставляет его потерять сознание, и склоняется над окровавленным лицом. Он уже оторвал ему руку, и этого хватит. Одно только это бешенство, накрывшее его так внезапно и совершенно отчаянно, уже покрывает все поступки Уолкера по отношению к нему, какими бы они ни были и сколько бы боли ни принесли. Да и потом… стоит ли мстить тому, кого ты так болезненно и ревностно любишь даже после смерти и воскрешения, за то, чего даже уже не помнишь? Тики уходит, оставляя Аллена на попечение подоспевших экзорцистов, и старается не оборачиваться. Они враги, поэтому больше ему не стоит приходить.