Каждому дьяволу положен свой ангел.

      Почему так больно терять близких, Хеймитч знал. А вот почему каждый раз оставлять ее, уезжая в дистрикт двенадцать — оставалось загадкой, неподвластной его разуму. Заходя в поезд, чтобы ехать обратно домой, глядя на эту ненавистную станцию, на разукрашенные физиономии, он надеялся, что это его последняя поездка, он этого же и боялся. Противоречивые чувства были лучшими друзьями вечно пьяного ментора угольного дистрикта: любить и ненавидеть, желать и бояться.       Они расстались в Капитолии, зная, что следующей встречи может и не быть. Теперь Китнисс и Пит — наставники Двенадцатого. По крайней мере, так должно было быть, если бы достопочтенный президент не сменил правила. Вот они новоиспеченные трибуты дистрикта Двенадцать: Китнисс Эвердин, Пит Мелларк и Хеймитч Эбернети. Эффи с горькими слезами вытягивает одинокую бумажку с именем Китнисс, лежащую на дне стеклянного шара. Она боится показать своих не эмоций, не потому, что могут причинить боль ей, а им, и без того настрадавшимся людям — ее победителям, чья удача покинула родную обитель. Эта, с виду игрушечная, сопровождающая является участником сговора: какую бумажку из чаши с мужскими именами она бы не вытащила, прозвучать должно имя Хеймитча Эбернети. Это горестная просьба Пита, который сегодня все утро умолял ее согласиться на этот поступок, стоя на коленях. Он прекрасно понимает, что только так может спасти жизнь той, которую всем сердцем любит. Ментор тоже постарался бы, но, когда ты по ту сторону экрана, мир меняет краски, принимает совершенно другой облик. Слишком сильные чувства правят этим самоотверженным парнем. Она выполнила его просьбу, хотя на бумажке было совсем не то имя. Но об этом никто не узнает. Никто, кроме нее самой.       Забежав в поезд первой, Эффи скрылась в своем вагоне. Боже правы, как она устала. Как настрадалась ее душа. Еще и это платье с бабочками! Как томно внутри, что не будь победителей, она бы напилась до потери памяти, забыв, что корит за это своего коллегу. Она, спустя столько лет, понимает отчего он пьет. Понимает, какие тяготы выпали на его долю. Она могла бы сдаться, уволиться, но нет. Как она бросит этих людей на произвол судьбы? Кто будет так искусно трепать ей нервы, как это делает Хеймитч? Без них ее жизнь пуста. И, как ни крути, ее счастье зависит от счастья ее родных людей. Пусть ментор не раз говорил, что это полный идиотизм. Пусть это правда так. Но как ей измениться? И стоит ли?       Экскорт впопыхах скидывает этот наряд, парик — все, что напоминает об этой зловещей Жавте, заходит в душ и дает волю слезам, которые давно просятся наружу. Соленые реки смешиваются с водой и их не видно, не ощущается. Только так она позволяла себе плакать или ну плече у Хеймитча, но даже в те моменты слабости она ненавидели себя. Выйдя из ванной, ее тело охватывала дрожь, но она заставила себя улыбаться как прежде и пойти к своей команде.       Ее голос предательски дрожит, улыбка скрывает горькие слезы. Глупая шутка ментора не приносит обиды и не порождает злость, она лишь заставляет ее натянуто улыбнуться и продолжить говорить. Бросить бы к чертям эти манеры, побыть бы собой. Но какая она?       Эта колкая фраза сорвалась с его языка. Хеймитч не будет Хеймитчем, если не ляпнет что-то язвительное. Раньше эти шутки вызывали улыбку, сейчас нет. Сказав это, он сам подумал, что ошибся. Она умеет думать, более того, она умеет чувствовать: и боль, и отчаяние, и страх. Он тоже. Вот только ментор похоронил все чувства в себе, стал более безразличным, холодным, но для нее таким манящим. Эффи и сама манила его к себе, в последнее годы все сильнее. Все чаще и чаще ему удавалось воровать ее поцелуи, между делом, невзначай. Она меньше боялась быть отвергнутой, почти не боялась, что он не поймет. «Всегда и во все времена хорошие девочки сходили с ума от хулиганов.»       Тринкет видела, как Китнисс и Пит вселили в этого грубого человека жизнь. Видела, как его потухшие глаза загорелись жизнью. Настоящей, бьющей ключом, которую никто не сможет отнять. А теперь, с каждым днем его взгляд тускнеет. Он постоянно погружен в мысли, как их спасти: пережить потерю одного немыслимо, кто бы это ни был. Хеймитч понимал, что шансы малы, что эта затея Плутарха так уязвима, что одно неверное слово и этой искре не дано разгореться. Однако, это единственный вариант развития событий. Он не посвящал Эффи в эти планы; она-то не скажет. Только это знание может убить ее; он не переживет, не перепьет, а поспешит за ней. Этот мир стал бы гнусной помойкой без неунывающей Эффи Тринкет.       Трибуты Двенадцатого вновь выделились из всех, благодаря Цинне. А платье Китнисс на интервью — это нечто! В целом все интервью превратилось во что-то невообразимое: трибуты взялись за руки, Пит соврал про ребенка. Хеймитч одобрил эту ложь, но нутро Эффи подсказывало, что добром это не кончится. Понятно, что Голодные Игры никогда не кончались добром, но все же.       Отдав «подарки мальчикам», капитолийка уединилась. Она убежала в свою комнату, упала на кровать и разрыдалась. Страх заполнял все внутренне пространство. Страх потери, разъедающий душу. Хеймитч с одной стороны хотел продлить этот миг с ребятами, с другой хотел поскорее уйти и выпить. — Не забудь уговор: он должен остаться в живых, — обнимая, шепчет Китнисс. Ментор кивает. — Обещай мне. — Хорошо, — он пообещает ей все, что угодно, не моргнув глазом, но план уже составлен. Она разъединяет объятия. — Китнисс, когда ты на арене, помни, кто твой настоящий враг, — заглядывая в ее глаза, говорит Хеймитч и уходит. Уходит, сдерживаясь, чтобы не обернуться. Он привязался к ним всем сердцем, впервые за последние двадцать лет трибуты для него значат очень много.       Захватив бутылку виски, ментор направляется к себе в комнату. Его останавливают тихие всхлипы, доносящиеся из комнаты Эффи. — Эффи… — произносит он хриплым голосом, войдя в ее покои. В ответ лишь тишина, режущая слух. — Я убила их, Хеймитч, — эхом раздается ее дрожащий голос через несколько секунд. Эбернети делает глоток из бутылки и садится край кровати, на которой лежит она, уткнувшись лицом в подушку, без парика и сумасшедшего макияжа. Он нежно дотрагивается своей горячей ладонью до ее прерывно поднимающейся спины. По телу сопровождающей пробегается холодок от его прикосновений. Эффи поднимается и смотрит на него заплаканными глазами. От такой картины сердце кровью обливается; он никогда не мог видеть слез на ее глазах, даже, когда сам добивался их. — Ты не убивала их, — уверяет мужчина, дотронувшись до руки. — Я послала их на верную смерть! Вот этими руками! — воскликнула капитолика. показывая ему свои кисти рук. Хеймитч пришел в недоумение от сказанного. — Солнышко, ты мне ничего рассказать не хочешь? — чувствуя неладное, поинтересовался он. — Я обманула тебя! — призналась Эффи и резко отвернулась, боясь увидеть ярость в его взгляде. Но этой ярости не было, он настолько устал, что был готов выслушать ее и даже простить, хотя ненавидел, когда ему врут. — И как же? — развернув ее лицо к себе, спросил ментор. — На той бумажке было имя Пита, а не твое. Из ее небесных глаз опять потекли слезы, оставляющие обжигающие дорожки после себя. — Я догадывался, — спокойно ответил Хеймитч. — Откуда? — удивилась Эффи. — Милая, я тебя слишком долго знаю. И правда, он видел ее насквозь: когда она обижалась, когда что-либо делала. Считывал все детали, как сканер, лишь заглянув в ее глаза, которые были порталом в ее душу. — Ты же спасешь их? — с надеждой в голосе произнесла экскорт, — Хеймитч, родной, прошу. Она судорожно схватила его за руки, умоляя. — Я сделаю все, что в моих силах. Сопровождающая подвинулась к нему очень близко, взяла за руку и потянулась к его губам. Внутри загорелось желание ощущать его рядом, быть под его защитой. Хеймитч понял это и сам прильнул к ее пылающим губам. Этот поцелуй был нежным и трогательным, он полностью чувствовал ее: дыхание, прикосновения, сердцебиение. Они легли в кровать и просто лежали, обнимаясь. Без всякого влечения, просто будучи друг у друга. — Я бы не смогла жить без тебя, — прошептала Эффи, — Ты бы вызвался добровольцем. — Эффи, нас ждут трудные времена, — пропустив ее слова, сказал ментор, — Пообещай, что, когда я скажу, ты без лишних вопросов выполнишь что бы это ни было. — Ты что-то знаешь… — догадалась она, — Расскажи. — Это причинит тебе вред, я не могу сказать. От этих его слов желудок свернулся в узел. — Хеймитч, мне страшно, — зажмурив глаза и прижавшись к могучей груди, выдавила капитолийка. — Знаю, принцесса, но мы вместе. Слышишь? — уверенно спросил Эбернети. — Да, мы вместе.