Каждому дьяволу положен свой ангел.

      Спустя год после всех военных действий, которые происходили в Панеме, победителей и их вечно пьяного ментора пригласил на банкет, посвященный году независимости Панема. Было странно, потому что Панем никогда не был зависим, может только от Голодных Игр. Однажды Пэйлор задавали такой вопрос, она ответила, что этот день будет знаменоваться, как День независимости Панема от смерти. Только лишь победителям не нравилась эта формулировка, потому что они, как никто другой, знали, что, если смерть настигла, убежать от нее невозможно. Каждому из нас предназначена смерть. Для кого-то это пистолет, а для кого-то — отсутствие близкого человека. Ни одна душа в этом мире еще не была по-настоящему счастлива без любви. Пускай многие говорят, что любовь — это больно, бессмысленно и переоценено, каждый из победителей уверен, что это не так. Без любимого человека душа умирает или живет искалеченной. И, как бы там ни было, человек не может никого не любить.       После долгих уговоров Плутарха Китнисс и Пит все же согласились, поняв, что народ хочет видеть своих символов. Да, именно так их только и можно назвать, потому что только их любовь привела к высвобождению страны из цепких лап деспотичного, как безжалостный хищник, Сноу. День этот решили праздновать весной, поэтому ребята, надев легкую одежду, направились к своему ненаглядному ментору, чтобы вытащить того из очередного запоя. Хеймитч не запивался, как это было первое время, но частенько напивался до такого состояния, что не мог стоять на ногах и не раз засыпал за столом на кухне. Его жизнь после отъезда из Капитолия превратилась в сущий ад. Первое время, когда Пит еще был в столице под наблюдением врачей, Китнисс, чтобы не умереть от одиночества, приходила к Хеймитчу. Он, конечно, не лучший компаньон, но все же общество ментора-алкоголика предпочтительнее, нежели общество своих демонов. Он часто хватался сначала за нож, а потом за голову, зажмурив глаза. Из его груди вырывались не человеческие рыки, которые сопровождались шатанием по дому, головная боль и вечная попойка — стали новой, послереволюционной жизнью ментора. Китнисс не знала, как ему помочь, потому что сама же страдала от бесов, бушующих в голове. Прокрутив все варианты развития событий, ребята подошли к двери ментора. — Хеймитч! — громко сказала Эвердин, сильно постучав в дверь. — Хеймитч! — повторил вслед за ней юноша и толкнул дверь плечом. Она податливо открылась. Молодые победители вошли в обитель своего наставника, аккуратно переступая бутылки. Пройдя в гостиную, она застали Хеймитча спящим в кресле в серой кофте, каких-то черных штанах непонятной формы. Его голова опущена вниз, светлые, еще не тронутые, что удивительно, сединой, волосы упали на лицо, полностью закрывая его. — Хеймитч, — произнес Пит и толкнул мужчину в плечо. — Пошли вон, — буркнул тот, не поднимая головы. — Эбернети, ты уже и нас не признаешь? — возмущенно спросила Китнисс. — Я сказал, пошли вон! — крикнул он, полностью пробудившись. Ребята синхронно отскочили назад, выставляя руки вперед в примирительном жесте. Бывший наставник Двенадцатого, закрыл лицо руками, упершись локтями в колени. Протерев глаза, он потянулся за бутылкой, стоявшей на журнальном столике. — Что, спина болит? — без нотки жалости спросил Пит, гневно глядя на Хеймитча. — Еще бы, — отозвалась Эвердин, — человеку положено спать лежа. — Не повторяй за Эффи, — нахмурившись, сказал ментор и шаткой походкой пошел на кухню, чтобы попить воды. Пит и его возлюбленная последовали за ним. — Ну, и какого черта вас сюда принесло? — поинтересовался Хеймитч, утолив жажду. — Звонил Плутарх… — начала огненная. — Все, замолчи, — попросил Эбернети, сев на стул на кухне. — Чего? — раздраженно спросила та. — Ладно, — поняв, что сказал грубость, произнес ментор, — только не ори. Выкладывайте. — Он приглашал нас в Капитолий на ежегодное празднование того, что Голодные Игры в прошлом и теперь Панем свободен, — рассказал Мелларк. Хеймитча эта новость явно не порадовала. — Блять, — выругался тот, оценив взглядом ошарашенную реакцию ребят, — извиняюсь в помещении же дети. Он обреченно подпер рукой голову, которая раскалывалась, будто на нее сбросили ядерную бомбу. — Одно ежегодное событие заменили другим. Какой смысл в революции? — с нотами раздражения сказал Хеймитч. — Завтра в час поезд, — подытожил парень. Ребяты вышли из его дома, направившись к себе, чтобы собраться в столицу. Китнисс прекрасно понимала, почему их наставник там категорически против этого события. Потому что вновь каждый год придется ездить в Капитолий, присутствовать на праздновании среди лживых улыбок и взглядов, а этот город принес немало несчастий и горя в жизнь каждого победителя. Они все прекрасно помнят и забыть уже, увы, не смогут.       Капитолий встретил победителей яркими лучами веселого, весеннего солнца. Только вот в душе отчего-то все сжималось до размеров морской гальки. На данный момент победителей только трое. За время всех «путешествий» выработалась привычка, что их команда состоит из четырех человек, что первой идет Эффи, приветствуя пришедших на станцию лучезарной улыбкой, следом Хеймитч, а потом Китнисс с Питом. Так привычно было слышать эти возмущения Эффи в пентхаусе, что якобы Эбернети пялится на ее пятую точку, привычно было видеть их рядом, слушать занимательные рассказы о прошлом и смеяться над шутками ментора. Однако только Эвердин видела, как ее лучший друг — беспробудный пьяница — перегорел. Она видела загоревшуюся в его глазах жизнь, когда он увидел их в более или менее трезвом состоянии, и видела как эта искра жизни погасла, когда тот поцеловал Эффи около президентского дворца со всей нежностью, на какую был способен. Девчонка была уверена, что именно она причина всех его душевных терзаний. Они и их прошлое. Прошлое всегда выглядит заманчиво, но ни в коем случае нельзя поддаваться соблазну туда вернуться — затянет. Сейчас она понимала: Хеймитч устал. Устал от всего, что свалилось на его юношские плечи и приходилось тащить столько лет. Только во время их знакомства Китнисс видела, как огонь в его глазах затухал с каждой перенесенной болью, а теперь просто напросто уже ничто его не трогает, потому что он перегорел.       Победителей определили в гостиницу, которой являлся бывший Тренировочный центр. Воспоминания накрыли, как цунами, с головой. — Добро пожаловать обратно, — саркастично произнес Эбернети, разводя руками, и направился в бар. Ребята не оценили его шутки. Выудив оттуда бутылочку виски, мужчина вышел из номера на двенадцатом этаже.       Гостей было немного, потому что победителей почти не осталось. Хеймитч спустился на первый этаж и решил прогуляться по, до боли, знакомым местам. Он шел по пустынным коридорам, заходя в пустые, но наполненный тишиной залы с экранами, где раньше собирались наставники дистриктов. Он зашел в холл, где они с Рубакой лапали всяческих капитолиек, побывал в баре, где на раз оставлял кучу денег, напиваясь в хлам. Мужчина всматривался в предметы до скрежета в сердце, ему хотелось собрать все свои воспоминания и оставить в тех местах, где они были получены. Ничто сильнее не разъедает мозг, чем воспоминания. Хеймитч сел на кожаный синего цвета, огляделся вокруг, сделал глоток из бутылки. Ему казалось, что он слышит голос своего друга, видит его нечеткое изображение. Но это было всего лишь выдумкой, иллюзией пьяного мозга. — Хеймитч? — окликнул его нежный женский голос. Тот обернулся и увидел ту, кого не ожидал здесь увидеть — Эффи Тринкет. Она одета в прекрасное светлое платье, украшенное какими-то мелкими красно-розовыми цветочками, на ее ногах были бежевые лакированные туфли на каблучке, волосы светлыми локонами спадают на оголенные плечи, нет броского макияжа; она сама на себя не похожа. — Здравствуй, — мягко произнесла она. Ментор поднялся с дивана, оставив бутылку на столике перед диваном. От Эффи пахло сладкими духами с запахом магнолии, одурманивающими разум. — Привет, коль не шутишь, — ответил он, иронично улыбаясь. Эффи подошла ближе и, указывая на бутылку, спросила: — Твоя подруга? — Единственная, кто со мной навечно, — без доли жалости к себе, шутя, сказал он. Эффи улыбнулась, Хеймитч поймал тот момент, когда она смотрела ему в глаза. Ее зрачки расширились. — Ты нашла друга? Кольца что-то я не заметил. — Мы не женаты еще, — смущенно ответила Тринкет, — Но он просто идеальный: дарит цветы, подарки, говорит красивые слова. У меня есть все, о чем я только мечтала. В этот момент она почему-то почувствовала себя неловко. Ее голова заполнилась воспоминаниями всех моментов, который были между ним и ней. Все те сладкие минуты, которые всплывали в ее голове были связаны только с Хеймитчем. Он головой понимал, что должен быть рад за нее, но сердце твердило обратное. Вообще, впервые он его слышал. — Ты идешь на празднование? — поинтересовался ментор. — Иду, — ответила бывшая сопровождающая, — А ты? — Приходится, — без особого энтузиазма, произнес Эбернети. Они стояли разговаривали, как старые друзья, которые по-настоящему никогда не были друзьями. Они были кем-то большими в судьбах друг друга, но и любовниками их назвать было трудно. — Что-то ты не в восторге от предстоящего праздника, — заметила Эффи. — Ты прекрасно знаешь, что я не особо предпочитаю сборища капитолийцев, — брезгливо объяснил ментор. — Ну, понятно, — ответила Тринкет, тяжело вздохнув, — до вечера. — Ага, — в привычной для себя манере проговорил Эбернети и тоже ушел.       Вечером в ландшафтном парке, перед президентским дворцом, собрались все гости. Сначала Пэйлор произнесла торжественную речь, поздравив всех пришедших с праздником. Капитолийские физиономии блистали от счастья. Эффи стояла со своим ухажером и крутила головой по сторонам, выискивая кого-то в толпе. — Ты кого-то ищешь? — спросил мужчина. — Нет, — ответила она и взяла того под руку. Еще в Тренировочном центре капитолийская дама почувствовала прилив, уже казалось угаснувших, чувств и эмоций. Только посмотрев в глаза бывшего наставника Пита и Китнисс, она поняла, что вся любовь, которую она вроде бы испытывала к своему новому спутнику жизни, оказалась всего лишь идиотским самовнушением, чтобы забыть того, кто был сердцу слишком дорог.       После президентской речи заиграла инструментальная музыка, наполнившая воздух чем-то приятным и легким. Эффи покинула общество своего «возлюбленного» и отправилась на поиски Хеймитча. Первым делом она пошла к столу со спиртными напитками, ибо где еще можно искать Хеймитча на празднике такого масштаба. Она не ошиблась, ментор в иссиня-черном костюме вкупе с белоснежной рубашкой и галстуком-бабочкой спокойно стоял с бокалом карамельной жидкости в руках и рассматривал окружающих. К нему подошла женщина, одетая в коктейльное синее, как океан, платье, она пьянила своим обликом посильнее коньяка. — О, ты уже без пяти минут невеста, — увидев ее, сказал Эбернети, — хотя, мне не следовало этого говорить. — Что? — недоуменно спросила Тринкет. — Я видел у твоего джентльмена кольцо, вряд ли оно для меня, — его губя тронула родная ироничная улыбка. — Давай уйдем, прошу тебя, — схватив того за руку, сказала Эффи. — Ты чего это? — удивился мужчина. Дыхание Тринкет участилось вслед за биением сердца, она подошла к нему очень близко, поняв, что остальные заняты танцем, переплела их пальцы и прошептала: — Побудь моим, хотя б одну ночь. Эбернети заглянул в ее глаза полные желания, поставил стакан с недопитой жидкостью на стол, положил руку на спину женщине и, не оглядываясь по сторонам, повел ее к выходу.       Быстро доехав до гостиницы на такси, пара поднялась наверх. Хеймитч ненадолго оставил Тринкет одну, направившись в бар за бокалами и вином. По пути туда он развязал надоедливый галстук и, звякнув стеклом, пришел в гостиную пентхауса. В это время Эффи включила медленную музыку. — Я не намерен пить это кислое шампанское, поэтому предлагаю тебе красное вино или что-нибудь покрепче, — стерев все рамки стеснения, которые могли появиться за год разлуки, сказал Хеймитч. Немного выпив, Эбернети пригласил женщину в прекрасном платье на танец. Та, не думая, согласилась. — Почему ты захотела уйти? — задал вопрос ментор. — Потому что не хотела, чтобы он сделал мне предложения, — отвернув глаза, ответила Тринкет. Хеймитч притянул капитолийку еще ближе к себе, скрестив руки на ее пояснице, чем заставил ту приблизиться, обняв его за шею. Сейчас она была ближе некуда, такая любимая, такая податливая, такая его. — Он же идеальный, — напомнил мужчина, сдерживая сарказм. — Но я не люблю его, как тебя, — призналась Эффи и тяжело вздохнула. Она чувствовала его размеренное дыхание, его сердцебиение, всего его рядом с собой и не могла прекратить наслаждаться этим. Для Хеймитча ее признания являлись сметаной для кота. — Бабы дуры, — уверенно сказал Эбернети, за что получил легкий удар ладонью по плечу. В ответ он легонько ущипнул ее за ягодицу, продолжая медленно танцевать. — Опять ты начинаешь! — упрекнула она. — Ты злишься, — проконстатировал факт Хеймитч. — Действительно! Твои действия напоминают мне одну Жатву, когда кто-то облапал меня на виду у всех. — Согласись, было бы странно, если б мои действия тебе напоминали кого-то другого, — самодовольно улыбнувшись, сказал Хеймитч. — Самовлюбленный нарцисс! — хмыкнула Тринкет. Внутри капитолийки закипала злость, которой Хеймитч добивался. Своими выражениями он нехило раздражал ее и смущал одновременно, в принципе, из-за этого она и злилась. — И как ты вернешься к своему капитолийцу после ночи со мной? — специально выбрав непристойную формулировку, спросил ментор. — Ты выставляешь меня какой-то шалавой, — упрекнула Эффи, пытаясь оттолкнуть его от себя. — Может быть только ночной… — Опять ты играешь моими чувствами, Хеймитч. Когда я выбираю тебя, ты забываешь, что я живой человек, — обрывая бывшего коллегу, сказала Эффи, присев на спинку дивана. На ее глаза навернулись непрошенные слезы. — Я ненавижу себя за то, что у меня не хватает сил отвыкнуть от тебя. Что ты думаешь, Эбернети? Сегодня в том дурацком центре я думала, что поболтаю с тобой, как со старым другом. Но только я увидела твои глаза, мое сердце в пятки упало, а душа побежала впереди обнимать тебя, — ее голос приобрел дрожь, которую вызывает ком в горле, — Что ты делаешь со мной? Хеймитч ничего не ответил, он только подошел и молча накрыл ее яркие, сладкие губы своими. Он нежно прижал ее к себе, увлекая в долгожданный поцелуй. Их губы слились в таком ласковом, лишенном страсти и похоти поцелуе. Она чувствовала притягательный вкус вина на его губах, хотела собрать всю любовь с них по крупице и оставить в своем сердце. Эффи понимала, что никогда не сможет любить другого, потому что ее сердце принадлежит этому алкоголику. — Оставайся моей, — низким тоном с хрипотцой прошептал Хеймитч. — Я всегда была твоей, даже когда ты не хотел этого. В любом случае ты получал всегда то, что хотел, когда бы то ни было. Эти слова приятно ласкали его слух. Однако по ее щеке скатилась слеза, которая скорбила о потерянной перед ним женской гордости. — Я никто в твоих глазах, очередная побрякушка, с которой можно спать. — Замолчи, — резко приказал Хеймитч, — ты не посмеешь оскорблять ту, что дорога мне. — Если так, почему ты просто не можешь сказать, что любишь меня? — убирая с талии его теплые руки, спросила она. Хеймитч быстро перехватил ее руки, схватившись за запястья, и завел их за спину. — Потому что это неправда, — произнес он, заставив Эффи начать дергаться, — Я не люблю тебя, я нуждаюсь в тебе. Он снова вовлек ее в нежный до мурашек поцелуй, прильнув к ее губам своими. После всего Хеймитч отвели Эффи в свою спальню. Они не слышали, как пришли Китнисс и Пит, потому что наслаждались присутствием друг друга в жизни каждого. Всю ночь без всякого сексуального влечения они лежали под одеялом, осознавая, как им хорошо вдвоём. Сон настиг, только когда солнце начало подниматься над горизонтом.       Люди глупы: они боятся признаваться в любви, боятся привязанности или невзаимности. Они тратят время попусту, прожигают дни своей жизни в никуда, будучи уверенными, что время придет. А оно, как оказывается позже, только уходит.