Каждому дьяволу положен свой ангел.

      Трибуты Двенадцатого погибли в первый же день в резне у Рога. Эффи со слезами на глазах ушла из гостиной в свою спальню и просидела там весь вечер. Хеймитч, не раздумывая, открыл бутылочку ликера, наплевав, что его не пьют в чистом виде, и напился до беспамятства. Им обоим казалось, что они обречены и их судьбы тоже. Разумеется, детишки, родившиеся в угольном дистрикте не имели никаких шансов на выживание, и ментор здраво, пусть не всегда трезво, понимал это. Тринкет постоянно подпитывала себя невозможными фантазия и иллюзиями, а потом, когда очередные розовые очки бились стеклами внутрь, утирала слезы. В основном, все её стереотипы разрушал вечно пьяный ментор Двенадцатого. Он постоянно говорил то, что считал нужным, и не боялся ничьей реакции. Да, в высокопоставленном обществе его слова считались резкими, а некоторые прямолинейные выражения непристойными. Однако его это не смущало, он спокойно мог вставать посреди скучного и надоедливого разговора с наигранными до безобразия капитолийцами и уйти. Конечно, потом приходилось слушать нотации от Эффи, которая считает, что это не подобает никаким нормам общества и переходит все границы дозволенного. Но это лучше, чем сидеть с этими заурядными людьми, чьи физиономии раскрашены ярче самых пестрых птиц. Кстати, Эбернети всегда называл капитолийцев петухами, угнетающими его психологическое состояние.       Спустя три дня после начала Игр Хеймитч сидел в холле с Рубакой. Он не уехал, потому что тут его друг, а ещё с ним можно хорошенько выпить дорого спиртного, которого в Двенадцатом нет. Они сидели на кожаном диване бежевого цвета и потягивали карамельную жидкость их стаканов, Рубака закурил сигарету. Менторы всегда выглядели элегантно, не принимая во внимание последние стадии опьянения. На Эбернети были надеты чёрные классические брюки, чёрная, как смоль, рубашка и сверху светлый пиджак; на ногах чёрные лаковые туфли. На Рубаке надет не менее роскошный костюм серого цвета в большую клетку. Они изредка перебрасывались фразами, ничего незначащими. Рубака рассказывал про свою жизнь, про то, с какими женщинами он спит. Хеймитчу, как победителю с большой буквы, это было не чуждо. Он немало перещупал женщин за свою жизнь, но все они казались ему легкодоступными потаскушками. Так, в принципе, и было. Никакая женщина его не интересовала, кроме этой правильной до чертиков Тринкет с её аппетитными формами. — Мистер Эбернети, — позвала сопровождающая, неожиданно появившись в холле. Менторы обернулись на неё. Рубака улыбнулся и поприветствовал её, подняв левую руку вверх. Хеймитч встал с дивана и подошёл к даме. — Чего хотела? — спросил он, глядя ей в глаза. — Вот так с вами, мужчинами, к вам со всей честью, а вы… — Тринкет, зачем ты меня позвала? — выделяя каждое слово, спросил Хеймитч. — Ты помнишь, какой сегодня день? — Будь ты моей возлюбленной, сказал бы, что годовщина знакомства. — Почти в точку, — оповестила того она с улыбкой на ярких губах, — сегодня пятнадцать лет с начала совместной работы. — Ну и что? — не разделяя веселья, поинтересовался ментор. — Ничего, — обиженно выдала Эффи, — Я думала мы выпьем, поговорим. Эбернети не мог отказаться от предложения выпить. Закатив глаза, сопровождающая развернулась на высоких каблуках и пошла в сторону лифта. Только она повернула за угол, Хеймитч повернулся к другу, посмотрел на него и получил одобряющий кивок: «Иди с ней, я не обижусь». Мужчина улыбнулся приятелю и последовал за Тринкет.       Он мигом за ней заскочил в лифт и первым нажал кнопку двенадцатого этажа. Эффи удивилась такой реакции и от неожиданности прислонилась к стенке лифта. Сквозь тонкую ткань платья она ощутила холод стекла, к которому она прислонилась. — Хочешь выпить, так выпьем, — как ни в чем не бывало, произнёс ментор, разглядывая женщину. На ней было надето фиолетовое в крупные белые цветы, похожие на лилии, платье с довольно глубоким вырезом декольте. На её шее надето изящное аметистовое украшение. Её губы ярко розового цвета, веки небесно-голубых глаз украсили тонкие стрелки и сиреневые тени. Хеймитчу было наплевать, он опустил взгляд с её декольте ниже, нежно проведя им по всему телу капитолийской красавцы с выпирающих ключиц до соблазнительных ног. — Хватит уже, — не выдержала Эффи. — Что? — задал вопрос мужчина. — Я знаю этот похотливый взгляд, Хеймитч. — Потому что регулярно спишь со мной, — высказал свое мнение он. Щеки сопровождающей залились румянцем и моментально запылали. — Пошляк! — воскликнула она, и двери лифта открылись. Наставники вошли в свой пентхаус и вдвоём направились в бар. Хеймитч достал два бокала и сухое красное вино. Разлив багровую жидкость по бокалам, он поднял бокал, призывая Эффи сделать то же самое. — Выпьем за удачу, и потерянные по твоей вине нервные клетки, — сказала она, подняв бокал. — А ещё за твою потерянную со мной девственность, — добавил ментор и самодовольно ухмыльнулся. — Прекрати! — сделав глоток, попросила эскорт, — Ты выставляешь меня какой-то шалавой, которых вы с Рубакой трогаете за все места. — Насколько мне известно, тебя трогаю только я. Или я чего-то не знаю? — продолжил смущать капитолийку Эбернети. — Где твои манеры? — возмущеннно спросила Тринкет. — Сказать? — Давай закончим этот разговор, потому что между нами только это. — Что это? — специально спросил Хеймитч. — Секс, Хеймитч. Даже не занятие любовью, а пустой, ничем не обоснованный секс, — в лоб объяснила она. — Мы оба знаем, как ты стонешь подо мной, а потом остаешься удовлетворенной. Поверь, не каждая капитолийка получает столько удовольствия, — называя все своими именами, сказал ментор. — То есть, сейчас ты выставил меня своей потаскушкой и призываешь этому радоваться? — раздраженно спросила женщина, глядя в бездонные глаза собеседника. — Ты перегибаешь палку, — остановил он её, — я никогда не спал со шлюхами и не стану так унижаться. — А как ты называешь своих девочек на час? — Во-первых, они работают только ртом. — Фу! — с неприязнью воскликнула капитолийка. — Во-вторых, обычно с тобой наши контакты длятся около двух часов, поэтому, будь добра, не принижай мои возможности. Эффи не выдержала этого разговора, сводившего её с ума, и отвесила, как никогда, разговорчивому, несильно, но пьяному Хеймитчу звонку пощечину. Она была уверена, что он специально говорит все это, заставляя ту злиться. Ей было противно. Внутри у неё не было боли и обиды, как обычно, лишь ярый гнев, разжигающий огонь в глазах. Хеймитч приложил руку к покрасневшей щеке, а другой схватил Тринкет за запястье и притянул к себе. — Ты охринела? — возмущенно выпалил он, нахмурившись. — Ты перешёл все допустимые границы. Я думала, что ты хоть когда-нибудь начнёшь меня уважать. Её щеки пылали огнём, сердце выпрыгивало из груди, внезапно её ноги подкосились от такого накала эмоций, и куратор начала падать. Реакция не подвела ментора и он резко подхватил её, прижав к себе, не давая сесть на пол. — Ты чего? — немного взволнованно поинтересовался мужчина и с юмором добавил: — Напилась уже? Щеки вновь ударились в краску. Сердце Эффи пропустило два удара и стало биться быстрее. Тринкет почувствовала, как неожиданно её руки ухватились за его широкие плечи, а грудь тесно прижалась к нему. — Нет, просто что-то голова закружилась, — объяснила она, поднявшись на ноги, и ослабила хватку; Хеймитч наоборот. — Чёрт, почему у тебя такой сексуальный вырез? — спросил ментор, оторвав взгляд от декольте. — Нечего туда пялиться, — коротко ответила Эффи. — Можно подумать, он не для меня. — Опять за свое? — подняв брови, спросила женщина, сделав шаг назад. Ментор резко положил ей свою руку на талию и притянул к себе. — Ты уже минут двадцать вся горишь, — замечает Эбернети. — Ложь. — Конечно, принцесса, — кивает Хеймитч. После своих слов он медленно притягивает её к себе, накрывая её губы своими. Эффи в блаженстве закрывает глаза и обвивает своими руками его шею. — Нам не стоит… Конец фразы застревает в горле Эффи, когда Хеймитч сильно сжимает её ягодицы, заставляя мурашки пробежаться по всему её телу.       Попутно страстно целуя, Хеймитч заводит Эффи в свою спальню. Он, не выпуская её губы из своих, снимает с шеи милое украшение и кладет его на комод. Их сердца бьются в унисон. Сильные мужские руки нежно ласкают каждый миллиметр хрупкого тела, заставляя его содрагаться. Тринкет снимает с ментора пиджак и умело развязывает галстук, бросая их на пол. Затем её тонкие ручки принимаются за мелкие пуговицы на его рубашке. Хеймитч в это время водит по всему её телу, заново его изучая. Снимая с широких плеч черную, как южная ночь, рубашку, Тринкет со всем пылом, на какой способна, отвечает на его поцелуи и ласки. На его губах остался приятный вкус вина, который она просто слизывает с его уст. Потянув замок прекрасного платья вниз, Эбернети стягивает с капитолийки элемент одежды и позволяет ему опустится на пол, оставив её в бежевом нижнем белье. Переклонив её через руку, ментор аккуратно кладет сопровождающую на свою кровать, сбросить с себя брюки, а с неё парик. Он собирает в руку её золотистые волосы, убирая их от её шеи, и выпивается в нее сладким, с приятной болью засосом. — Не надо, прошу, — умоляет Эффи, приложив ладонь к его щеке с жёсткой щетиной, приятно щекочущей кожу. — Я хочу, — шепчет Хеймитч, прокладывая влажную дорожку из поцелуев на её ключицах. Эффи инстинктивно выгибывается, что позволяет мужчине лишить её бюстгальтера. Сначала ей становится не по себе, и Тринкет опускает руки, прикрываясь. Но Эбернети это не останавливает, он руками хватает её за запястья и разводит её руки в стороны, прильнул губами к её груди. Эффи издаёт протяжный стон и закусывает губы. Хеймитч оставляет засос на правой груди, затем отпускает её руки, губами перемещается к её губам и начинает снимать с неё соблазтельные чулки. Опустившись к её ногам, он быстро справляется с чулками. Следом, чувствуя, что уже сам на изводе, снимает с женщины последний элемент гардероба, осталя полностью нагой. Эффи смущается, когда они оба остаются без всякой одежды. Её руки нежно водят по его спине, обжигая приеонсовениями, чувствуя его тепло. Капитолийка понимает, что безумно хочет его, отчего ей становится стыдно. Проведя своей ладонью по внешней стороне бедра до колена, Эбернети слегка раскрывает её и устраивается между её ног. Эффи вся дрожит от осознания происходящего, она откидывает голову назад; Хеймитч приносит ей сладкую боль, начиная в ней двигаться. Тринкет сминает простыни от ощущений внутри, она вся горит под его натиском. Ментор продолжает её страстно целовать, чтобы не было слышно её громких стонов, которые музыкой скрываются с ее губ. Эскорт закусывает его губы, зажимаем своими. Её дыхание сбивается. Тонкие пальцы перебирают пряди его светлых волос. Запустив свою руку ей в волосы, Хеймитч резко входит на всю длину. Сопровождающая выгибается, сжимает его плечи, впиваясь в них ногтями. Она стонет все громче, эти стоны уже даже не сдерживают его поцелуи. Эбернети страстно сжимает её возбужденную грудь, целуя шею.       Через некоторое время его дыхание становится слышим и тяжёлым, тело женщины пробирает блаженной судороги, она обхватывает его бедра своими ногами, достигая разрядки, словно электрическим током, раза четыре за один раз. Ни с кем из мужчин она не получала такого удовольствия и ни одна женщина в этом мире не испытывала такого удовлетворения. Хеймитч, завершив свое дело, лёг рядом после такого физического труда. — Эту годовщину я запомню надолго, — восстановив дыхание, произнёс мужчина и улыбнулся. Эффи прижалась к нему, положила голову на его плечо и закинула свою ногу на его. Рука ментора по-хозяйски оказалась на её талии. — И не смей мне потом об этом напоминать! — сказала она. — Хорошо, я лучше буду показывать, как это делается, — ехидно проговорил Хеймитч. Эффи хотела возразить, но её голос вмиг поник в очередном любящием поцелуе, которым её наградил самый несносный, эгоистичный, бестактный, невыносимый, временами грубый, но такой настоящий, а не как марионетка, мужчина.