***
Дорога обратно куда короче. Они останавливаются, чтоб взять кофе, и Чарльз краснеет, когда понимает, что забыл кошелек дома. Эрик отмахивается от него. Мужчина за стойкой подмигивает Чарльзу, чьи щеки алеют до противозаконного уровня, но на Эрика он смотрит игриво, почти хитро. Эрик обжигает язык об кофе. Может быть, это его подстегиваемое бессонной ночью воображение, но ему кажется, что Чарльз прижимается к нему сильнее на секунду, когда они подъезжают к дому. Эрик сидит, не двигаясь, пока Ксавьер слезает с мотоцикла ловче, чем предположил бы Эрик. Он ждет, пока Леншерр взглянет в ответ, испытывающе, но не может встретиться с глазами Эрика. У него нет ответов для Чарльза или даже для себя. Он не знает, какой черт его дернул потащить парня на это «приключение», не считая того, что это ложь. Он знает. Но это именно та правда, которая никогда не должна быть озвучена. Чарльз положил руку рядом с рукой Эрика на ручке. Эрик хочет выть. Чарльз не чувствует опасность, может, он и не может. — Эрик. Спасибо. Эрик кивает. Он не доверяет себе открыть рот. Он смотрит, как молодой человек пересекает обе их лужайки до двери. Кажется, что он старейший хищник в мире, чья кровь должна была бы уже давно перестать подстрекать его к следующей погоне, следующей охоте, следующему завоеванию. Этого чувства не было годами. Эрик уже было решил, что трепет и желание давно позади. Он пережил дюжину жизней в одиночку. Он заслужил покоя. Но теперь появился Чарльз, и он заставляет кровь Эрика бурлить. Покоя, как выяснилось, не будет.***
Чаще всего, Эрик плавает по ночам. Обычно, на пляже всего пару человек, а если повезет, то никого, лишь холодный мокрый песок, океан, дальние огни и проплывающие корабли. Ночью океан становится большим, чем просто водная масса. В темноте у него есть характер, он не прячет свою силу. Он опасный и величественный. Искренний. Эрик сидел, прислонившись к старому деревянному каркасу несколько часов. Уже давно расцвело. Он пропустил свое время. Слишком много мыслей в голове. Да и наверняка вода слишком холодная. Он наблюдает, как мужчина медленно проходит у кромки воды с металлоискателем на ремне. Время от времени, он останавливается, наклоняясь, чтоб поднять что-то из-под магнитного диска, который врывается в песок, как непрошеный гость, вытаскивая нежелательное золотое обручальное кольцо или сильно оплакиваемую сережку, которая никогда не вернется к в своей паре. Блестящие куски металла. Эрика всегда удивляло, как сильно они ценятся и как легко теряются. Лицемерие? Тупость? Или людям не настолько важно это, как они думают. Чайки резко вскрикивают в каком-то беспорядочном унисоне, заставляя Эрика взглянуть вверх. Птицы кружат над чем-то в камнях — мертвая кошка, скорее всего, или полусъеденный гамбургер. Охотники превратились в стервятников. Леншерр закрывает глаза. Чарльз это приманка, наживка. Эрик провел столько времени в компании своих персонажей, что ему сложно обработать всю сложность парня, его глубину, разрушительную реальность его прикосновений. Это заманчиво, возможно, более заманчиво, чем все, с чем он сталкивался. Перед Чарльзом отнюдь не невозможно устоять, Эрик всю жизнь боролся с искушением всех видов и форм. Так он и выжил. Никаких отвлечений, никаких отклонений, никакого потворствования себе. Его часы остановились в 1944. Он не мог — и точно не стал бы — перезапускать их. Если бы дело было только в самоконтроле, это не было бы проблемой. Но обилие силы воли это палка о двух концах. Очень похоже на магнит в металлоискателе. Эрик неспособен отпустить.***
Он пытается держать себя в руках. Поэтому соглашается ужинать с Чарльзом и Рейвен лишь дважды в неделю вместо того, чтобы ходить к ним в дом каждый день. Чарльз, похоже, не заметил или решил, что на этом необязательно заострять внимание. Эрик чувствует облегчение, но едва ли улавливает горький вкус разочарования во рту. Он говорит себе, что это к лучшему. Чарльз отлично сдружился с коллективом на работе и с друзьями Рейвен — ровестниками. Если бы Эрик был лучшим человеком, он бы просто ушел и оставил все, как есть. Наблюдать со стороны, это же делают люди его возраста? Чарльз улыбается слишком ярко. Безопаснее наблюдать со стороны. Только. Второе имя Чарльза должно быть Эмбуш*. Случайные воскресные обеды в парке с другими игроками в шахматы — верх социализации, которую позволял себе Эрик много лет. Эрик любит шахматы, любит стратегию и планирование, гамбиты и ловушки. Он любит, как люди нечасто говорят за игрой и как их личности открываются под давлением, обнажая все слабости, сомнения и, иногда, странную искру гениальности. Здесь бывают редкие зрители, но намного меньше, чем сегодня. Тут частые гости — старички, которых Эрик смутно помнит по внешности, и несколько нескладных подростков, которые неуместно выглядят в шахматном клубе. Причина взвода и растущего раздражения Эрика разрывается между двумя досками, участвуя в одновременной игре. Одна с мистером Киршом, который достаточно старый, чтоб называть Эрика «сыном», не только из-за фактического возраста, но и из-за смелости, которая приходит с этим. Вторая с тринадцатилетним парнем, Терренсом. Он гораздо менее одаренный, чем верит его вездесущая мать. Эрик умел удовольствие выигрывать паренька несколько раз, чтоб показать ему его место. Чарльз сияет, пока двигается между столами, делая шаги. На нем джинсы, которые слишком аккуратные, чтобы быть модными, и футболку с Эбби Роад под темно-синим вязаным жакетом. Мистер Кирш, наверное, думает, что Чарльз и Терренс одного возраста, и даже у Эрика дыхание перехватывает. Чарльз выглядит молодо и ярко, от чего вся площадь резонирует энергией. Эрик смешивается с толпой не в состоянии справиться с собой, наблюдая. Судя по всему, Чарльз находится в положении, выиграть обе партии. На самом деле он должен был выиграть шаги и шаги назад. То есть, если бы он был хорош. «Ход ладьей,» — почти произносит вслух Эрик, пока Чарльз с сомнением изучает доску Терренса. Это очевидный, непобедимый шаг. Чарльз еще немного сомневается и выдвигает пешку. Эрик кусает губу от досады. Так продолжается еще некоторое время. С мистером Киршем дела у Чарльза идут лучше, чем с Терренсом, но он продолжает делать ошибки новичка в обеих играх с удивительным постоянством. Это наталкивает на мысль, что он либо переоценил интеллектуальные способности Чарльза, либо парень делает это специально. Ох. Эрик снова просматривает обе доски, но все еще сомневается Но когда он замечает, как Чарльз закатывает глаза, когда Терренс не использует одну из ошибок противника, в голове щелкает. Эрик закусывает щеку, чтобы не засмеяться. Гребанный чертенок. Он позволяет мистеру Киршу выиграть, но долгим, окольным путем, что тот ни о чем и не догадывается. Терренс с упорством стремится к шаху и мату, неважно, сколько Чарльз поддачек ему делает, но когда парень неминуемо проиграет, у него будет чувство, что Чарльз чудом вырвал победу из его зубов. Эрик понимает, что ухмыляется. Он ждет, пока Терренс плетется прочь, бормоча что-то о мести, а мистер Кирш трясет руку Чарльза с энтузиазмом, несвойственным его возрасту, и говорит: — Вы очень талантливый, молодой человек. Повезет в другой раз. Чарльз принимает слова снисходительно. Эрик проталкивается, через толпу, где Чарльз начал собирать фигуры. Эрик кладет руку на плечо Ксавьера и шепчет прямо в его ухо: — Хорошая игра. Чарльз вздрагивает так сильно, что скидывает доску на землю, разворачиваясь обратно и скидывая руку Эрика, словно это петля, тянущаяся к его горлу. — Ого. — Эрик поднимает руки, делая шаг назад. — Прости. Я… — Эрик! — Чарльз начинает светится, все тело мгновенно расслабляется. Трудно быть не удивленным такой быстрой изменой. — Я не знал, что ты здесь… это, я… прости, что ты сказал? Ты смотрел игру? Эрик кивает. — Да, и, как я сказал, хорошая игра. Чарльз широко улыбается, в уголках глаз появляются морщинки удовольствия. — Я проиграл одну игру. — Я видел. Мастерский штрих, Чарльз. Очень тонко. Ну, тоньше, чем плачевное количество шансов, чтобы сделать хоть один умный ход, которые ты давал пареньку. Чарльз пользуется моментом, чтобы наклониться и собрать доску с парой рассыпавшихся фигур. — Без малейшего понятия, о чем ты говоришь. — Да, понимаешь, — огрызается Эрик, все веселье куда-то улетучивается. У него нет терпения, чтобы занимать людей, строящих из себя скромных. — Ты выставил себя дураком для того, чтобы остальные чувствовали себя лучше, если ты настолько самоотверженный идиот, то никогда не притворяйся со мной. Я не потерплю быть одураченным, Чарльз. Расставляй приоритеты. Чарльз прикусывает губу несколько раз, нахмурившись, между его бровей появилась морщинка. Все еще на коленях он смотрит вверх на Эрика, изучая его с отвлеченным выражением. Эрик моргает и подавляет желание отступить назад. Вместо возмущения от того, что он был отчитан, глаза Чарльза все так же сияют озорством. — Это было не так уж самоотверженно, — говорит он тихо и медленно, облизывая губы. Его язык на секунду задерживается в уголке рта. Затем, совершенно непринужденно, он протягивает руку Эрику, не в просьбе, а в великодушном приказе, которому Эрик подчиняется прежде, чем понимает это, помогая молодому человеку встать на ноги. — Ты знал, — говорит Чарльз, убирая волосы с глаз, — что мистер Кирш делает самый лучший сухой портвейн по это сторону Атлантики? — Пардон? — Да. — Чарльз светлеет. — Его жена замужем за испанцем, чем кузин работает на виноградниках Байшу Коргу. Или его жена? В любом случае, хорошо поставлено или нет, мистер Кирш, благослови его, немного предвзят, и в самом-то деле, Эрик, возможность была слишком хороша, чтоб не воспользоваться ею… Эрик начинает смеяться. Он не осознает этого, пока не чувствует, как голова легчает, грудь расширяется, тело наполняется с беспомощной радостью. Чарльз лучезарно улыбается, довольный собой. Эрик хочет взъерошить волосы парня, но это будет слишком снисходительно и фамильярно, поэтому он в последний момент меняет направление и хлопает Чарльза по плечу. В этот раз Чарльз не так напряженно реагирует — только глаза удивленно расширяются и улыбка становится шире, хотя казалось куда уже. — Вот скажи, ты узнал это до или после того, как проиграл? — спросил Эрик, потому что Чарльз не обдурит его и сейчас, но он получает высший балл за попытку. У Чарльза появляются ямочки на щеках. Он выглядит, как провинившийся школьник. — Пожалуйста, Эрик, не так громко. Люди решат, что я простой. Эрик фыркает. — Ты понимаешь, что он будет напоминать тебе о проигрыше каждый раз, когда будет давать тебе свои драгоценные бутылки? Чарльз мрачнеет. — Этот портвейн амброзия и нектар, Эрик, — невозмутимо говорит. — Унижение — не такая большая цена. Эрик в состоянии контролировать себя, но желание засмеяться все еще есть, журчит в груди. Чарльз, наверное, почувствовал это, так как он ухмыляется, чарующе и сладко, как хорошо воспитанная часовая бомба в теле котенка. Все инстинкты Эрика кричат бежать. Или свернуть шею Чарльзу. — Хочешь еще поиграть? — спрашивает Эрик. Глаза Чарльза зажигаются еще больше, если это возможно.***
Эрик не знает, какая муха его укусила. Чарльз убирает с поля своего короля и говорит улыбкой, искренне восхищаясь, без притворства: — Твоя игра. Эрик сплетает свои пальцы, держа их у подбородка. — Тогда какой мой приз? Чарльз поднимает бровь. — За победу? — Эрик кивает. Чарльз кусает губу. — Что, что бы ты хотел? Эрик фиксируется на Чарльзе, наблюдая, как веснушки Чарльза исчезают в румянце щек. Этот мужчина опасен. Если нет другой причины, почему он любит играть с огнем. — Я задам один вопрос, — говорит Эрик, едва слышно. — Любой вопрос. А ты ответишь, не важно, насколько он личный или навязчивый. Чарльз смотрит на него в течении долгой минуты. — Ладно, — в конечном итоге говорит он, его голос тяжелеет от обещания. Эрик улыбается. Чарльз отводит взгляд, порыв ветра ерошит его волосы. Он дрожит.***
У белого и черного есть особая сила показывать красоту в прекрасном и подчеркивать обыденность остального. Чарльз был одет для какого-то учительско-родительского события. Теперь он без пиджака, жакет нараспашку, верхние две пуговицы рубашки расстегнуты — он самое яркое пятно в монохромном окружении гостиной Эрика, не сколько скромной, сколько аскетической. Он всматривается в янтарные глубины стакана в руке, завороженный гипнотическим сиянием. — Я из богатой семьи, но я не богат. — Его голос тихий, слова — простые. Слишком простые. — Мой отчим проводил больше времени в Атлантик-Сити, чем с новой женой. После его самоубийства, моя мама попала пьяная в аварию по пути с одной вечеринки, я и Рейвен остались только с долгами. — Мне жаль. Чарльз пожимает плечами. — Сказать правду, мне плевать. Я сейчас рискую звучать, как плохое клише, но деньги никогда не приносили мне счастья, так что я никогда не заботился о них. Мы скопили достаточно денег, что Рейвен могла выучиться и мы выкупили этот дом. Чего еще можно хотеть? — Я говорил о твоей матери. — О. — Чарльз издает звук, что-то среднее между фырканьем и вздохом. Он немного выпрямился, проводя рукой по уже взъерошенным волосам. — Да. Ладно. Они здесь уже давно. Иногда они играют у Чарльза, но у Эрика куда больше минибар, важность которого нельзя переоценить с тех пор, как «проигрываешь — отвечаешь на вопрос» стало правилом. Чарльз много проигрывает и много говорит. Эрик осторожен с властью, которую это дает ему, преследуя свою добычу с нежностью и утонченностью, продлевая превосходные пытки преследования. Правда, сегодня Чарльз пришел с запахом женских духов, потускневшими и застывшими глазами, и желание Эрика сдерживаться ушло в отрицательные цифры в момент, когда Ксавьер переступил порог. Он не склонен проявлять милосердие в игре, в вопросе или в наполнение стакана Чарльза. — Это не то, — говорит молодой человек. Он встречается взглядом с Эриком и пытается улыбаться. — Извини меня. Я болтаю лишнее сегодня. — Ты всегда болтаешь лишнее. Чарльз щурится. — До этих пор ты сам задавал вопросы. — Пускал тебя, вероятнее. На улице дождь. Я же не монстр. — Какие трудности тебе приходится переживать из-за меня, Эрик. Еще одну партию? Эрик приподнимает бровь. — Ты все еще должен ответить на мой вопрос. — Ах. Точно. — Чарльз тонет в диване, его плечи опускаются. Он делает еще один глоток. Костяшки пальцев белеют, когда Эрик усиливает хватку на подлокотниках. Чарльз непринужденный. Уязвимый. Доверчивый. Он все то, чем Эрик никогда не был. Грудь Леншерра начинает казаться слишком узкой, горящей, ноги в нужном положении, чтоб… Наброситься. Чарльз вздыхает, потягивает напиток, вертит шеей. — У Рейвен начались занятия, — говорит он рассеянно, как обычно. Это невыносимо. Эрик делает глубокий вдох и позволяет ему поменять тему. Позже Чарльз дарит ему теплую улыбку на ночь и достает свой пиджак. Его движения сонные и неохотные, как будто выпрашивает приглашение остаться. Он спотыкается на ходу и Эрик хватает его руку. В темноте прихожей раздается негромкий смех парня, его рука тянет ручку двери. Эрик захлопывает ее снова, оперевшись весом на нее. Он не убирает руку, когда Чарльз вопросительно поднимает глаза на него. Они слишком близко. Его глаза превращаются в черные от мрака. — Почему ты не можешь спать? — Эрик повторяет вопрос, который задал часы назад и на который Чарльз никогда не отвечает. Чуть ли не прижатый к двери, молодой человек молчит, не сомневаясь, не робея. Свободная рука как-то оказывает на боку Эрика, это шокирует, резкий запах тока в воздухе, прикосновение ощущается невинно и интимно одновременно. Он кусает губу, словно режет ножом, а затем улыбается. Эрик почти чувствует это на вкус. — Я не отступлю от своего слова. — Слова Чарльза мягкие, теплое дыхание на его коже. — Но не сегодня, Эрик. Пожалуйста? В этот раз, когда Чарльз открывает дверь, Эрик отпускает его.***
Если кто-то спросит у Эрика, что Чарльз такое, он не станет долго думать. Он теперь знает. Чарльз это то ужасное, волнующее чувство, которое ты испытываешь, падая с большой высоты, когда воздух чувствуется, как наждачка. А потом все останавливается, когда разбиваешься о землю, ломая каждую кость, прежде чем понимаешь, что не умер. Это, наверное, хорошо, что никто не спрашивает у Эрика.***
— Нет, — отвечает Эрик. Рейвен надувает губки и, когда это не работает, хмурится. — Он спалит весь дом. Хочешь, чтобы это было на твоей совести? — Ты всегда можешь кого-то нанять. — Если найму, ты придешь? — Я занят. — В субботу? — Книги сами себя не напишут, Рейвен. — Ты все равно не сможешь сконцентрироваться, — обещает она радостно. — Мы будем шуметь. — Так себе мотивация прийти. Еще я могу вызвать копов. Рейвен фыркает, закатив глаза. — Ладно, тогда я пришлю к тебе Чарльза? Эрик не удостаивает ее ответом, но когда Чарльз появляется на пороге, совершенно истощенный нервными подростками и их развратными родителями, Эрик подает ему бутылку пива и говорит да, прежде чем осознает это. Рейвен ухмыляется и уходит, качая бедрами в преувеличенной манере, чтоб подчеркнуть победу. Эрик сердито смотрит на нее, а Чарльз не понимает, что происходит. — Эм, Эрик? — Чарльз сомневается. — Возможно, я должен предупредить тебя с самого начала… — Бога ради, — Эрик закатил глаза. — Чарльз, право слово, я не питаю никаких плохих намерений в отношении твоей сестры. Чарльз моргает. — Я… рад это слышать, однако я хотел об этом сказать. — О. — Да, я просто… Рейвен может позаботиться о себе. Хотя я немного волнуюсь о тебе. Она привыкла брать то, что хочет. Эрик смотрит на него, недоумевая, а затем прыскает от смеха. — Ты же не серьезно. Рейвен милая девушка, но она на три десятка младше меня. Чарльз хмыкает. — Сердцу не прикажешь, Эрик, — говорит Чарльз, подмигивая, а потом похлопывает мужчину по плечу. — Спасибо за пиво. До завтра. Он даже не поставил это под вопрос. Примечания: *Ambush — засада, заманивать в засаду, ловушка.