Blood, sweat and tears

— Хен, а, хен, — Чонгук догоняет Тэхена в полупустом коридоре третьего этажа и виснет на нем своей немаленькой тушей. Тот вздрагивает от неожиданности и замедляется — разве у мелкого не пара сейчас? — Ты пахнешь слабее, чем обычно, — говорит Чонгук и долго принюхивается, почти ткнувшись носом в местечко за ухом — так близко, что можно почувствовать обжигающее шею дыхание. — Наверное. Ты что-то хотел? Тэхен готов поклоняться тем, кто придумал катастолин, потому что крышесносный кофейный аромат Чонгука он больше не чувствует: только запах стирального порошка от рубашки и едва уловимый — чистой кожи. Тоже та еще ядерная смесь, на самом-то деле, но по сравнению с прежним — просто манна небесная. По крайней мере, Тэхен все еще помнит, что шел во вторую репетиционную, и голова не кружится от каждого вдоха — уже очень немало. — Я? — Чонгук снова ведет носом и будто бы подвисает, но потом расплывается в смущенной улыбке. — Уж и забыл, что хотел, вот блин. — Ничего, вспомнишь — скажешь. Какого хрена ты не на паре? Разве у тебя не английский сейчас? — Ты помнишь мое расписание? — А кто, по-твоему, ныл вчера «не хочу на английский, хен, спаси меня»? — Тэхен довольно похоже передразнивает голос Чонгука, надеясь, что тот не заметит лукавства: чужое расписание он знает и так — выучил, пока всячески избегал встреч еще в самом начале их общения. — Хэй, я не ныл, я констатировал факт! — Это теперь так называется? — выражение чонгукова лица настолько забавное, что Тэхен не сдерживает смешка. — Сам-то почему не на паре? — бурчит тот, уткнувшись ему в шею. Ну что за прелестный ребенок, в самом деле. Еще бы не стоял так близко… — Закончились. Я не прогульщик, в отличие от некоторых. — Я тоже не прогуливал! — искренне возмущается Чонгук, вопреки желаниям Тэхена наваливаясь на него всем весом. — Препод заболел, а замену не поставили, так что не надо тут. — Ладно-ладно, не дуйся. И свали-ка давай, ты не пушинка. — Не-а, это месть за то, что сомневался в моей порядочности. — Вот мелкий засранец. Ты весишь целую тонну! — Нормально я вешу, это просто ты слишком тощий, хен. Того и гляди переломишься. — Да иди ты. Чего это я тощий? — прямо в яблочко, мелкая сволота. Спокойнее, Тэ, спокойнее, не стоит выставлять наружу свои комплексы. Тем более перед тонсеном. — А это типа не так? — Конечно, нет! — Ну да, ну да. С такими тоненькими ручками-ножками странно, что тебя еще не сдувает. Явно ведь издевается! Ну, конечно, он-то — альфа; он даже понятия не имеет, как тяжело омегам набирать мышечную массу. Знал бы, сколько Чимин бился над своим рельефом, охуел бы. — Хочешь проверить? — Сдует тебя или нет? — Зараза! Сам напросился, — Тэхен задирает свитер, обнажая подтянутый и вовсе даже не впалый живот — не зря Чимин уломал его ходить с ним в спортзал. — Ну, и в каком месте я тощий, а? — торжествующе хмыкает он. Чонгук у его уха странно дергается, шумно втягивает носом воздух и отстраняется. — Кхм. Да, был неправ, признаю, — хрипло говорит он, — не такой уж ты и тощий. И не делай так больше, пожалуйста. — А? Почему? — Тэхен опускает мягкую ткань обратно. Чонгук смотрит так, будто он только что сморозил несусветную глупость. — А для тебя в порядке вещей так запросто обнажаться перед альфой? Прости, не знал. Под чужим пристальным взглядом становится неуютно. Тэхен чувствует себя нашкодившим щенком, и это ему совсем не нравится. — Во-первых, я не обнажался, а, во-вторых, одно дело альфа, а другое дело — ты. — И в чем же разница? Тэхен сглатывает: разговор идет явно куда-то не туда. Взгляд у Чонгука сейчас темный-темный, очень нехороший взгляд. Тэхен не может понять его причину, а потому как можно более непринужденно пожимает плечами и приподнимает уголки губ. — Мы вместе выросли, Гуки, ты меня каким только не видел, с чего вдруг стесняться вздумал? — Я — альфа, хен. А ты — омега. Попытка провалена; внутри против воли зарождается раздражение. Ну надо же, Чонгук вспомнил, что Тэхен — омега, давайте похлопаем этому парню. Сколько лет ему потребовалось — десять, двенадцать? Пиздец круто, что тут скажешь, только какого черта он вдруг решил встать в позу именно сейчас и на ровном месте? Да Тэхен в юности переодевался перед ним тысячу раз! И без футболки ходил, и в течку рядышком, едва ли не на коленях сидел, и хоть бы хрен — какой омега, что вы, просто смешной странноватый хен, а тут живот ему тэхенов, блядь, не угодил. Нежный какой, сука. — Потрясающее открытие, Гуки, рад, что тебе понадобилось всего двенадцать лет, чтобы это заметить, — озвучивает он свои мысли, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Я хотя бы вообще заметил, а ты, кажется, до сих пор нихрена не видишь, хен. — Да неужели? — очаровательно, просто очаровательно. Тэхен начинает закипать. С большим усилием он берет себя в руки, мысленно считает до десяти, а после делает глубокий вдох — не время для ссор, тем более что повод глупее некуда. Он будет глупцом, если позволит старой обиде испортить их нынешние отношения. — Ладно, я все понял. Но предупреждаю: будешь обзывать меня тощим, я сделаю это снова, и пусть твои глаза кровоточат, — он протягивает Чонгуку руку. — Ну что, мир, дружба, жвачка? — Да. Дружба, хен, — тот кривовато улыбается, но руку все-таки пожимает и смотрит прямо в глаза. Тэхен поспешно отнимает ладонь и отводит взгляд, чувствуя, как снова сбивается к чертям сердечный ритм. Чертов Чон Чонгук. Что он творит? К чему все эти взгляды и касания? Догадался о его чувствах и решил поизмываться? Тэхен мысленно качает головой — нет, вряд ли. Двенадцать лет не видел дальше собственного носа, а тут вдруг дошло? Ха, как же! Да хрен там был. Наверняка просто втемяшил что-то в голову, типа «хен вроде как взрослый омега, а я — альфа, неприлично, бла-бла-бла». Все-таки он еще ребенок, что с него взять; Тэхен старше и должен быть мудрее. — Так что, хен, пары закончились, а ты еще в универе? — тон Чонгука легкий, как будто и не было последних напряженных минут. Как у него это получается? Тэхеново сердце до сих пор стучит, как сумасшедшее. — Юнги просил заглянуть к ним на репетицию — через месяц отчетник, — Тэхен возобновляет шаг. — Опять он? — секундная заминка. — В смысле, хен опять написал для тебя песню? — Не для меня, — Тэхен едва слышно вздыхает. Лучше бы Юнги действительно написал песню для него, всем было бы гораздо легче. Но, увы, для этого проекта пары композитор-вокалист назначались преподавателем. Потому, собственно, хен и просил его зайти — мало ли. — Для Сокджин-хена, — поясняет он вслух, — у них совместный проект на этот раз. — Сокджин-хен? Ким Сокджин — тот самый, про кого все говорят? — округляет глаза Чонгук. — Типа того. — А это ничего, что ты вот так вот завалишься к ним на репетицию? — Хен сам позвал. Хочешь со мной? — догадывается Тэхен. — А можно? — На Сокджин-хена хочешь посмотреть? — понимающе хмыкает он. — Он тебе тоже нравится? — Я много про него слышал. Всякое говорят. — Он хороший, — говорит Тэхен, — и один из самых красивых людей, что я видел. Это правда, Джин-хен действительно хороший и добрый человек. Только не тогда, когда дело касается Юнги. — Так вы знакомы? — О, да, конечно. Пели как-то в одном из старых проектов Юнги года полтора назад. — Ого! У тебя столько крутых друзей. Я даже подумать не мог, что ты знаком с главной знаменитостью универа. — Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — с ноткой самодовольства хмыкает Тэхен. — Ты должен благодарить небеса за то, что тебе достался такой классный хен. — Каждый день по тридцать раз, — смеется Чонгук. — А есть записи этих ваших проектов? — Спроси у Юнги, он ведь сводил треки, вряд ли удалял, — тем более что там голос Джин-хена, добавляет Тэхен про себя. Он толкает дверь репетиционной и сразу попадает в кольцо сильных рук; легкий аромат сладких апельсинов приятно щекочет обоняние. — Тэхен-а! — высокий парень осторожно, но твердо обнимает его, не давая и шагу ступить в сторону. — Шуга сказал, что ты придешь. Я так рад тебя видеть! — И где тебя черти носили? — раздается из глубины комнаты ворчание Юнги. — А ты, мелочь, что тут забыл? Тэхен кое-как выкарабкивается из уютных объятий Джина и оборачивается к Юнги. — Хен, Гуки посидит со мной, ок? Он не будет мешать. Тот смеривает Чонгука оценивающим взглядом, а потом машет рукой: — Пусть сидит. Сокджин тоже замечает его и с интересом оглядывает. — Джин-хен, это Чон Чонгук с танцевального, первый курс. Гуки, это Ким Сокджин, второй год магистратуры — тот самый первый красавчик нашего универа и просто чудесный человек. — Не говори так, — с укором смотрит Сокджин. — Но это же правда. — Сокджин-хен у нас идеал во всех отношениях. Только, Чонгуки, не вздумай влюбляться в него, не то тебе разобьют твое юное сердечко. По этой части хен — непревзойденный мастер, — усмехается Юнги, сцепив руки на груди и вертясь на табурете перед синтезатором. — Хен! — Тэхен вздрагивает от количества яда в голосе друга и поднимает виноватый взгляд на Сокджина, молча извиняясь за поведение Юнги. Впрочем, тот на неприкрытое хамство не ведет и бровью. — Учился у лучших, — отбривает он, даже не взглянув на альфу. — Можешь звать меня хеном, Чонгук-ши. И тебе вроде не актуально, но на всякий пожарный скажу: влюбляться правда не стоит, я не встречаюсь с альфами, — добавляет Сокджин уже мягче. В глазах Чонгука непомерное удивление: вряд ли он вообще хоть что-то понял. Может, и к лучшему. — Я не то чтобы собирался, — серьезно кивает он, явно не зная, как правильно среагировать. — Вот и славно, — Сокджин хлопает в ладоши. — Ладно, Тэхен-а, усаживай своего парня на диван, вдвоем как раз поместитесь. — Окей. Только Гуки мой тонсен, хен, не парень, — поправляет Тэхен, не смотря на Чонгука. — Да? А выглядите такой сладкой парочкой, хоть сейчас в рамку ставь. — Шуточки у тебя, конечно, — он принужденно смеется. — Не слушай его, Гуки, у Джин-хена своеобразный юмор. — Нормальный у меня юмор, — возражает тот и отходит к микрофонной стойке. — Так, ладно. Поболтал бы с вами еще, но время не ждет. Мы должны успеть до пяти часов. — А что будет в пять часов? — щурится Юнги. — К тебе прискачет очередной принц на белом мерседесе? — Кто бы ко мне ни прискакал, это уже не твое дело, Шуга-ши. Играй давай, хочу поскорее закончить. Юнги цокает языком и разворачивается к синтезатору. Тэхен вздыхает почти неслышно и тянет Чонгука к старому диванчику в углу. Сдвигает на край хеновские сумки и долго усаживается, чтобы по возможности не соприкасаться даже рукавом. Не получается. Юнги касается клавиш, в тишине комнаты звук выходит резким и слишком громким. Пальцы Сокджина впиваются в микрофон до побелевших костяшек. — Они всегда такие? — едва слышно спрашивает Чонгук, наклонившись так близко, что теплые губы почти касаются мочки тэхенового уха. — Всегда, — кивает тот, наблюдая за неестественно прямой спиной Юнги. — Я потому и здесь, что-то вроде успокоительного. — Успокоительного? — Так Юнги говорит. Что его успокаивает мое присутствие, — Тэхен пожимает плечами. — Да и Джин-хену спокойнее, потому что я омега. Он альф реально не шибко любит, — он ловит вопросительный взгляд Чонгука и приподнимает уголки губ. — Ты со мной, так что все ок. — Санта-Барбара какая-то. — Там сложно, — просто отвечает Тэхен. Джин начинает петь. Голос его ровный и густой, словно патока, он обволакивает сознание, подчиняет себе, в него хочется окунуться с головой. Тэхен подмечает, как постепенно расслабляется за инструментом Юнги, как мелодия, выскальзывающая из-под его тонких пальцев, становится мягче, нежнее. Идеальный тандем. Тэхен улыбается едва заметно: музыка всегда говорит больше слов. Он откидывается на спинку дивана и чувствует, как Чонгук мягко притягивает его к себе, заставляя положить голову на плечо. Тэхен не сопротивляется чужому порыву и послушно обмякает в сильных руках — в объятиях Чонгука сейчас уютно и очень хорошо. Правильно до слез, словно тот действительно был создан, чтобы вот так вот обнимать Тэхена и окутывать его своим теплом. Тэхен вдыхает запах чонгуковой кожи и закрывает глаза, слушая чистый голос Сокджина. А потом музыка стихает, и в наступившей умиротворенной тишине Юнги говорит: — Это было отвратительно, хен. И все начинается сначала.