Blood, sweat and tears

BTS — Boy meets Evil

Из колонок танцевального зала льется динамичная чувственная музыка. Чонгука трясет. Чонгука ломает. Чонгука выворачивает. Чонгука подбрасывает вверх и тут же бьет о землю. Чонгук не знает, что делать. Еще никогда ему не было так хуево. Ким Тэхен в его голове стал занимать слишком много места, и от этого хочется то ли рыдать, то ли крушить все вокруг. Чонгук выбирает третье: он танцует. Каждый день до полного изнеможения, но и адские тренировки не спасают от мыслей. Даже возлюбленная музыка предает его, потому что Тэхен и в ней — Чонгук скачал с саундклауда все любовно выложенные Юнги треки и теперь не может перестать слушать глубокий нежный голос. Ему кажется: он тронулся умом. Тэхен как одержимость, Чонгук абсолютно уверен, что запах миндальных пирожных и ликера отпечатался внутри него клеймом и выжигает внутренности раскаленным узором. Чонгук не может нормально спать: Тэхен приходит к нему почти каждую ночь. Поначалу тот просто кладет руки на чонгуковы плечи и нежно целует в щеку — как в тот день, когда отверг его — и улыбается тихо и застенчиво. Через неделю смелеет, целуя уже в уголок рта, а еще через пару дней смелеет и сам Чонгук, сминая полные губы в жестком поцелуе. Кажется, где-то на этом этапе его крыша машет ручкой и сваливает в ебеня, потому что сны становятся откровеннее с каждым разом. И с каждым новым звоном будильника Чонгук хочет вернуться обратно в яркую темноту и от злости кусает подушку. В этих влажных, горячих снах он остервенело втрахивает Тэхена в кровать, берет его на весу, у стены, нагибает над преподавательским столом в пустующей аудитории — просыпаясь поутру, Чонгук сам дивится многогранности своей фантазии. В реальности же Тэхен треплет по волосам, заразительно смеется, улыбается светло и ярко и говорит ему: «Гуки». «Ты такой классный, Гуки». «Я люблю тебя, Гуки». «Гуки, я счастлив, что ты мой друг». У Чонгука уже руки трясутся, когда он слышит очередное «Гуки», и дело не в имени, а в смысле, что вкладывает в него Тэхен. Тот смотрит на него, как на несмышленого ребенка, любимого младшего брата — классного и талантливого. Брата, которым можно гордиться, брата, с которым можно рубиться в приставку, кататься на тележках в супермаркете и обсуждать все на свете, но которого никогда не потащишь в постель. На которого не будешь смотреть влюбленным взглядом и шептать нежности только для двоих. И от этого хочется выть, потому что Чонгук не хочет быть младшим братом — больше нет. Чонгук не знает, как доказать Тэхену, что он уже давно, черт возьми, взрослый, что о нем не нужно заботиться, что он сам сможет позаботиться о Тэхене, что он альфа, в конце-то концов! Его альфа. Блядь, да что за хуета. Какого черта у всех знакомых омеги как омеги, а ему достался такой ебанутый? — Осторожнее! — Чонгук ошибается, запинается и летит на пол, едва успев вовремя сгруппироваться. Черт подери. — Эй, Гуки, ты как? — над ним склоняется обеспокоенное лицо Чимина. Странно, слышать от него набившее оскомину ласковое прозвище приятно, а не мерзко. — Помочь? — Спасибо, я сам, хен, — Чонгук поднимается на ноги, отряхивает тренировочные штаны и медленно доходит до противоположной стены. Музыка смолкает. — Ты где-то витаешь, — нахмурившись, замечает остановивший воспроизведение Хосок. — Ты знаешь, что нельзя выполнять связку, если ты не собран. Это чревато. — Да, я знаю, хен. Прости. Хосок бросает на Чимина короткий взгляд. — Схожу к автоматам, куплю чего-нибудь холодненького, — говорит тот и, пританцовывая, выпархивает из зала. Чонгук устало присаживается на пол у зеркал и утирает со лба пот. В последнее время он все больше времени проводит с Хосоком и Чимином — с ними по-настоящему классно и весело и можно поучиться многому не только в танцах, а еще очень уютно. — Ну, — старший альфа подходит ближе и присаживается рядом, — рассказывай, что произошло. Ты в последние дни сам не свой. — Все нормально, хен, не переживай. — Это из-за омеги, да? — С чего ты взял? — Да брось, Гуки, — у Чимина подцепил, не иначе, — из-за чего еще? — Нет, все не та… да, — сдается Чонгук под внимательным взглядом. — Да. Пиздец какой-то, — добавляет он со вздохом. Хосок ерошит его волосы — грубее, чем это делает Тэхен, но с поистине братской заботой. Приятно. — Так сильно запал? — понимающе спрашивает он. — И в чем проблема? Ты же у нас такой классный парень. — Не знаю, что мне делать, хен, — отчего-то с Хосоком хочется быть откровенным, — он не видит во мне альфу. Я для него только милый младший братик. — Блин, фигово. А что ты делал для того, чтобы показать ему, что он тебе нравится? — Эээ…. — Чонгук подвисает. Что он делал? Как это, что он делал? — Ну, ты хотя бы говорил ему об этом? — О чем? — Боже. Ну, даже не знаю, — Хосок смотрит скептически, словно не верит, что Чонгук не догнал, — что обычно говорят в таких ситуациях? Тот вымученно кривится. — Я не силен в словах. А ты сам что говорил? — А мне слова не понадобились, — Хосок оглядывается на дверь, за которой скрылся Чимин. — Я станцевал. — Вау, — это звучало… романтично. Тэхен от такого точно был бы в восторге, ему всегда нравилась подобная ерунда. Может, Чонгуку тоже попробовать? Если станцевать что-нибудь чувственное, может быть, Тэхен, наконец, увидит в нем мужчину? — Слушай, как насчет пригласить его на отчетный концерт через месяц? К тому же, клуб, темнота, интимная атмосфера… как знать, может, и получится, а? А ведь это реально идея. Почему он сам до этого не додумался? — Спасибо, хен. Так и сделаю, — кивает Чонгук, готовый расцеловать Хосока в обе щеки. За месяц он вполне сможет поставить танец, который отразит все его чувства. Внутри поднимается волна воодушевления — как и всегда, когда он ставит себе новую цель. — Ты поможешь мне? — Конечно. К слову, надеюсь, это было не про Чимина? — со смешком уточняет Хосок. Чонгук мотает головой: — Чимин-хен — уже пройденный этап, не парься. Тот снова ерошит его волосы, окончательно превращая их в воронье гнездо: — Славно, не то мне пришлось бы тебя побить, — и улыбается по-доброму так. Шутка — не шутка, но Чонгук проверять, пожалуй, не рискнет. — Побить Чонгуки? Зачем? — на пороге возникает Чимин с тремя бутылками воды. Чонгук благодарно кивает и тут же жадно присасывается к своей, едва давя желание застонать от потрясающего ощущения спускающейся по горлу прохладной влаги. — Слышу звон да не знаю, где он, да? — смеется Хосок, за что получает бутылкой по лбу. — Будешь лезть к Чонгуку, я сам тебя побью. — А к тебе лезть можно? — он поднимается одним слитным движением и целует Чимина в висок. — Да ну тебя. Совсем дурной? — возмущается тот, но не вырывается и улыбается ярче светящих в зале лампочек. Чонгук отворачивается, не желая смотреть на чужую идиллию — не сейчас, когда у самого в личном черт-те что — и, тоже поднявшись, плетется в душ. Позже, стоя в раздевалке в одних трусах, он придирчиво рассматривает себя в мутноватое зеркало. Что может не нравиться Тэхену? Может, Чонгук и не айдол с обложки, но вполне симпатичный, у него красивое тело — от рельефного пресса омежки только так и текут, а еще он танцует хорошо и вообще смышленый. Заботливый по-своему, готовить умеет и в постели не профан (о последнем хен еще не знает, но это пока). Да за ним почти вся омежья половина курса увивается! Чонгук лучше всех парней Тэхена вместе взятых! Какого черта тот может смотреть на каких-то левых парней, когда рядом такой идеальный он? Да этому странному хену вообще чертовски повезло, что именно Чонгук — его истинный. А ведь мог бы достаться какой-нибудь страшный, толстый и тупой. Чонгук раздосадованно закусывает губу. Ладно, говорит он себе, хватит разводить мокроту, а то реально как ребенок обиженный. Он просто пригласит Тэхена на концерт и своим телом донесет чувства так, что даже до туповатого хена дойдет. Чонгук кивает сам себе и отходит от зеркала к шкафчикам с одеждой. — Эй, Чимин-хен, — он предусмотрительно стучится, прежде чем просунуть голову в танцевальный зал — мало ли. На его счастье все чинно и благопристойно: Хосок с Чимином сидят рядом на скамейке и не занимаются ничем из разряда рейтинга девятнадцать плюс — точнее говоря, вообще ничем не занимаются. — Ты, часом, не знаешь, где может быть Тэхен? Он не отвечает на сообщения в какао, и телефон не доступен. — А, — Чимин чешет в затылке, — скорее всего, в студии хенов. У них там связь херовато ловит, может, потому и недоступен. Ну да, где же еще он может быть, как не с двумя своими друзьями-альфами? Нет, они оба классные и хорошо к Чонгуку относятся — вон даже в студию приходить разрешили, когда захочет — но отчего-то внутри свербит каждый раз, как он видит их с Тэхеном. Особенно, Юнги. Чонгук не знает, что у них там за стремная история с Сокджин-хеном, но зато прекрасно видит, что отношение старшего к Тэхену какое-то совсем не дружеское. Тут погладить, там придержать за колено или поясницу, похлопать по бедру, склониться к самому уху, едва ли не касаясь губами мочки — это что за дружба такая? Что-то Чонгук со своими друзьями так себя не ведет! А Тэхен и не против, придурка кусок, сам ластится, чем раздражает еще больше. — О, спасибо, я загляну к ним тогда. — Ага, только постучаться не забудь, — бросает ему вслед Чимин. Чонгук замирает, не закрыв до конца дверь. Подозрение скребется когтями по ребрам. — Это еще зачем? — уточняет он. Чимин неопределенно пожимает плечами — явно темнит. — На всякий пожарный. Творческий процесс, все дела, — и улыбается типа все норм. — Так. Я пошел, — бросает Чонгук и буквально срывается с места. Дурное предчувствие не оставляет его всю дорогу до неприметной двери студии старших. Стучаться? Еще чего! Что там за творческий процесс, что обязательно стучаться?! Дверь распахивается так, что бьется об стену и рикошетит обратно, но на нее не обращают внимания ни замеревший на пороге Чонгук, ни… Тэхен в сбившемся с плеча свитере ерзает на коленях Юнги, самозабвенно целует его губы, зарывшись пальцами в волосах, и льнет ближе, как доверчивый зверек, а руки последнего уверенно гладят его поясницу и исчезают под одеждой. Так, словно это в порядке вещей. Так… привычно. От этой мысли Чонгука перемыкает. А ведь действительно — привычно. Привычно, блядь. Не впервые. Он в два шага пересекает комнату и грубо сдергивает Тэхена с чужих острых колен. Тот ахает от боли и хлопает ресницами, явно не понимая, что произошло. Чонгук бросает короткий взгляд на диван, и от увиденного его кроет окончательно. Потому что развалившийся на сидении Юнги смотрит нагло и недовольно, будто бы, блядь, не он тронул то, что ему не принадлежит. Как будто это Чонгук здесь виноват — в том, что прервал. Перед глазами остается только красная пелена ярости, Чонгука бросает вперед, и больше он не помнит ничего.