Blood, sweat and tears

BTS — Boy meets Evil

Мир сливается в одно. Альфа внутри яростно ревет, беснуется, требуя разорвать, уничтожить, стереть в порошок — чтобы и памяти не осталось. Рвать, рвать, рвать. Вцепиться зубами в глотку, чтобы захлебнулся собственной кровью. Вырвать руки, чтобы больше не прикасался к чужому. Чтоб даже воздухом одним дышать не смел. Чонгук бьет куда придется, без разбора и тактики. Главное — зацепить, неважно, куда и как. Юнги сопротивляется, огрызается и бьет в ответ. Чонгука ведет от силы ударов, которую трудно ожидать от альфы такой комплекции, но те только сильнее злят. Юнги криво ухмыляется разбитыми губами и смотрит так нагло, словно знает все, что происходит в чонгуковой голове. Бесит. Бесит. Бесит. Краем сознания он замечает метнувшегося к ним Тэхена. Чонгук не слышит, что тот кричит — явно что-то нелестное, — но отлично чувствует выставленный Юнги блок. А следом еще один. Сука, блядь, опять! Этот урод опять это сделал! Неужели непонятно?! Чонгук издает низкий рык и со всей силы прикладывает Юнги к книжному стеллажу. — Сука, не смей, — хрипит он ему в ухо. — Не смей его трогать, слышишь? Никогда. — Не то что? — Юнги даже не говорит — просто шевелит губами, но этого достаточно, чтобы отпустить тормоза. Чонгук заносит кулак. Он вобьет в него ответ прямо сейчас. Может даже повторить, если сразу не дойдет — и не один раз. — Чонгук! — резкий окрик Тэхена прорывается в сознание; тот разрывает ментальный заслон и бьет Чонгука под колено. — Блядь, Чонгук!!! Пары секунд замешательства хватает, чтобы Тэхен смог оттащить его в сторону, как кутенка . Альфа внутри Чонгука прижимает к голове уши: его омега зол, очень зол, а быть причиной его злости альфа совсем не хочет. Он потерянно скулит, не понимая, что не так — он защищал своего омегу, тот должен быть благодарен, должен любить его, а не злиться. Обескураживает. Сбивает с намеченной колеи. Заставляет отступить. Звериная сущность делает шаг назад, давая больше контроля, и красная пелена понемногу рассеивается. Вот только если гнев альфы поутих под ментальным напором омеги, то Чонгук все еще в бешенстве. Он хватает Тэхена за руку и тащит в коридор. Он выбьет ответ — не у Юнги, так у Тэхена. Чонгук, не церемонясь, толкает его к стене. Тэхен болезненно морщится, жмурится, а потом вскидывает взгляд, и Чонгука словно прошивает разрядом. Гнев отступает на второй план, тело бросает в жар — резкая волна проносится от макушки до самых пят и скапливается внизу живота, а в горле становится суше, чем в сахарских песках. Плохо. Слишком плохо. В глазах Тэхена тяжелая злость и тьма. Бездонная черная бездна, к которой Чонгук опрометчиво сделал шаг. Но останавливаться уже поздно. «Не смотри». Тэхен бьет коротко, без замаха, но точно и неожиданно сильно. Чонгук отшатывается назад, не отрывая взгляда от непроглядно черных глаз. «Не смотри на меня так». — Ты, блядь, в своем уме? Какого хуя ты устроил?! От глубокого низкого голоса, почти переходящего в рык, альфа сжимается, а Чонгука ведет еще сильнее. Он бездумно утирает кровь тыльной стороной запястья и делает шаг к своей бездне. Прижимает собой, чтобы не вздумал сбежать. «Иначе я потеряю контроль». — Замолчи, — хрипло выдыхает он, забив на приличия, и добавляет мысленно: «Отвернись. Потому что я не в силах». Тэхен не отворачивается. Тэхен вздергивает подбородок и смотрит, смотрит, смотрит, видимо, желая, чтобы Чонгук совсем слетел с катушек. Такие взгляды надо запретить. Тэхена надо запретить. — Омежке своей указывать будешь, пиздюк, а я твой хен! — Чонгук рад, что они одного роста — если бы Тэхен еще и смотрел снизу вверх, он бы, наверное, сдох на месте. — Я жду объяснений. И так хватает с головой. Чонгук опускает взгляд на полные губы, пунцовые и слегка припухшие. Желанные. Всего несколько минут назад целовавшие чужие. Боже, да что с ним творится? Тэхен только что целовался с другим, а все, чего хочет сейчас Чонгук — трахнуть его прямо здесь. Выебать так, чтобы стонал и скулил, чтоб извивался на его члене и думать забыл о ком-то еще. Это абсолютно точно ненормально. Но он так хочет, что терпеть практически невозможно. — Это я жду объяснений, Тэхен. Объясни мне, какого хера мой омега сосется с другим альфой? — Чонгук касается нижней губы большим пальцем, надавливает, оттягивает вниз, оглаживает десны — эти губы великолепно смотрелись бы на его члене. Тэхен сопротивляется, кусает, но боль совершенно не отрезвляет. Абсолютно. Никак. — Хуй еще не дорос так со мной разговаривать. Даже брань, слетающая с этих губ, заводит до невозможности. — С тобой вообще, похоже, разговаривать не нужно, — Чонгук подается вперед и, наконец, сминает их своими. Тэхен опрометчиво приоткрывает рот, впуская внутрь язык, но не отвечает. Чонгуку нехорошо: от ощущения тэхеновых губ на своих слабеют колени, и сердце бьется так сильно, что вот-вот прорвет грудную клетку. Плохо. Слишком плохо. Бездна приглашающе распахивает объятия. Чонгук пихает между тэхеновых ног колено, приподнимает, плотно касаясь паха, вжимается бедрами, будто желает слиться воедино. Тэхен задушенно всхлипывает и — о, боже — тянется вперед, к Чонгуку. Он вздрагивает, когда языка касается чужой, и низко стонет от удовольствия и какого-то запредельного облегчения. Тэхен раскрывается полностью, за мгновение из безмолвной, желанной жертвы становясь жадным до ласк хищником. Не подчиняется, не позволяет вести — перехватывает инициативу и целует сам. У Чонгука были страстные и искушенные партнеры, но еще никогда его не целовали с таким жаром, с такой бесцеремонностью и непоколебимой уверенностью в своих правах. Тэхен даже не спрашивает — просто берет Чонгука, забирает со всеми потрохами, и тот охотно сдается горячим рукам и губам, потому что принадлежность взаимна. Откровенно говоря, Чонгук совсем не так представлял себе их первый поцелуй. Он думал, что будет целовать Тэхена нежно и трепетно; представлял, как осторожно коснется на пробу мягких губ, прося разрешения, и захлебнется от восторга, когда те раскроются в ответ. У их первого поцелуя ржавый привкус крови; он глубокий, мокрый и болезненный, а единственное, чем захлебывается Чонгук — сжигающая заживо похоть, но отчего-то в груди тлеет ощущение правильности. Как будто у них и не могло быть иначе. А потом Тэхен дергает ремень на чонгуковых джинсах и падает на колени — как в одной из ночных фантазий, только совершенно не так. Смотрит снизу вверх и выглядит настолько порочно, что Чонгук не сразу въезжает в происходящее. А когда въезжает… — Тэхен… о, Господи… — давится словами и цепляется в его плечи. Потому что ноги не держат, и потому что губы Тэхена на его члене — что-то совершенно запредельное. Чонгук кусает собственные — подбородок наверняка весь в крови — и, запрокинув голову, рассыпается на тысячу маленьких Чонгуков; каждый из этой тысячи безраздельно принадлежит Тэхену. Плохо. Очень плохо. Но слишком, слишком хорошо. А после взрыва, кажется, нескольких вселенных Тэхен поднимается и начинает говорить, вновь превращаясь из его Тэ в хорошего, заботливого хена. Он говорит жестокие и неправильные слова — Чонгук не понимает, сопротивляется всем своим существом, пытается возражать, но Тэхен вновь смотрит, и в его взгляде такая буря из чувств, что возражения застревают в горле мерзким комком. Тэхен говорит: «Подумай», — и уходит, не оглядываясь. Чонгук смотрит ему вслед и понимает, что упал на самое дно.