Blood, sweat and tears

Обида и разочарование заполняют нутро жгучей кислотой, душат, перекрывая кислород. Быть посланным дважды собственным омегой — не слишком прикольно, нужно время, чтобы зализать уязвленное самолюбие и переосмыслить бытие. Чонгук избегает Тэхена целую неделю: не пишет в «какао», не встречает после пар, вообще никак не контактирует — только выспрашивает у Чимина ненароком, что да как. Тот смотрит с подозрением, но вопросов не задает, и Чонгук ему за это дико благодарен. Без Тэхена пусто и плохо, но он пока не готов — ни к расспросам, ни к Тэхену. К Тэхену вообще нельзя быть готовым; тот ворвался в жизнь Чон Чонгука как орда марсиан, захватил его голову, перевернул там все к хренам и уходить никуда не собирается. И если Чонгук может сбежать от него в реальности, то от собственных мыслей никуда не убежишь. А если удается ненадолго отвлечься, Тэхен настигает его во снах. Но сны эти уже другие: тягучие и липкие, как патока. В них Тэхен выгибается на простынях, подставляет под поцелуи полные розовые губы — Чонгук прекрасно помнит их вкус, — запрокидывает голову и стонет от наслаждения. В них Тэхен улыбается сладко и порочно, смотрит снизу вверх из-под пушистых ресниц и с готовностью отдается ласкающим его рукам. Вот только руки — не Чонгука. Они меньше, бледнее, с тонкими, длинными пальцами пианиста — во сне Чонгук прекрасно знает, кому они принадлежат, и каждый раз просыпается в холодном поту. Боже, как же он заебался. Даже снотворное не помогает. Как бы он ни пытался, точка возврата одна. Ким Тэхен — его личный новый завет, царь и божество. Желанное и недосягаемое. Обидно до злости. Чонгук доходит до той стадии, когда хочется крушить и ломать все вокруг: вещи, мебель, людей, себя, Тэх… Тэхена крушить не хочется, нет. Тэхена просто хочется — всего и навсегда, и от этого тоже обидно и зло. И варясь в убийственном коктейле из досады, разочарования, уязвленного самолюбия, ревности и злости Чонгук раз за разом прокручивает его правильно-неправильные слова и думает, думает, думает. «Почему сейчас?» Они знакомы сотню лет и дружат столько же, Чонгук знает Тэхена от и до, все его достоинства и все косяки, так почему ему сорвало крышу именно сейчас? Может быть, Тэхен прав, говоря, что все это — слепые инстинкты? Ведь если задуматься, плохо Чонгуку стало именно от тэхенового запаха, так может, действительно, в нем все и дело? Иначе с чего бы он стал сходить с ума по этому странному, несуразному парню? Чонгук ведь никогда прежде не думал о нем, как об омеге, тем более, как о своем омеге. И… как там сказал Тэхен — «любовь»? Может ли он с уверенностью сказать, что его чувства к Тэ — это любовь? Да, он хочет его до звезд в глазах, ему плохо без него и немножко хочется вскрыться, но любовь? Слишком уж сильное слово. — Эй, хен, — негромко зовет Чонгук, глядя на переодевающегося в раздевалке Хосока. — М? — Слушай, а ты уверен, что ты любишь Чимин-хена? — Чего? — Хосок путается в майке, чертыхается, наконец, просовывает голову куда надо и смотрит так, будто сомневается в чонгуковой вменяемости. — В смысле «уверен»? — Ну, я имею в виду, вы же истинные, так? Откуда тебе знать, что это любовь, а не просто инстинкты? Ты ведь не сможешь этого понять, пока чувствуешь его запах? Может, это все феромоны, и если их убрать, то ничего и не будет? — О-о-о, кого-то отшили, и теперь он пытается найти себе оправдание? — иногда Чонгук его просто ненавидит, правда. — Прости-прости. Кхм. Вообще говоря, — Хосок становится серьезным, — я влюбился в него еще до того, как почуял. Чимини тогда плотно сидел на блокаторах, и я вообще долго не вдуплял — омега он или бета, — он усмехается, видимо, предаваясь воспоминаниям. — Так это была любовь с первого взгляда или что-то типа? — Я в эту чушь не верю. Как можно полюбить того, кого не знаешь? Нет, мы тогда уже были хорошими приятелями и тренировались вместе. Айщ, это сложно объяснить, я просто однажды взглянул на него и понял, что пропал, — его лицо освещает нежная улыбка. — Как сейчас помню: я тогда здорово наебнулся, локоть разодрал — без серьезных травм, но больно было дико. И вот сижу я такой красавец на полу, а Чимин сидит рядом и лепит мне на локоть пластырь. Криво так лепит, и пластырь дурацкий был — с поняшками какими-то стремными, еще и соскальзывал постоянно — и ругается, какой я долбоеб, а голос дрожит, и глаза на мокром месте. А я сижу и понимаю, что хочу провести с ним всю жизнь, и чтобы он улыбался, а не плакал, — Хосок смущенно потирает шею. — Так что насчет него, конечно, не поручусь, но да, в себе я уверен. — А запах? — растерянно спрашивает Чонгук. — А, его я почуял уже потом, — старший альфа пожимает плечами, — ну, порадовался, конечно. А кто не порадуется, что истинного встретил? «Тэхен, например», — мысленно отвечает Чонгук, но вслух ничего не говорит. — Но это как дополнение к Чимину, понимаешь? В смысле, круто и все дела, но я бы его и вообще без запаха любил. И бетой, и альфой, и кем угодно. — Так значит… — Кхм, — раздается от двери, и оба альфы вздрагивают от неожиданности. — Я просто зашел сказать, чтоб вы резче булками шевелили, — Чимин теребит тренировочную майку, кусает пухлые губы и выглядит до странного открытым и беззащитным. Чонгуку хочется сказать что-нибудь колкое про влюбленных голубков, но язык словно присыхает к небу. От взгляда на Чимина внутри поднимается щемящая нежность, какую испытываешь к близким родственникам, а к горлу подступает комок. Он хочет, чтобы кто-нибудь (один совершенно определенный человек) смотрел на него так же, как Чимин смотрит сейчас на Хосока — инстинкты были изначально или нет, но сейчас между ними стопроцентная любовь, как бы слащаво и по-дорамски это ни звучало. — Ну, я… эээ, в общем, спасибо, хен, — говорит Чонгук больше для проформы и двигает к выходу. Чимин делает шаг в обратную сторону, и, закрывая за собой дверь и слыша негромкое: «Ты правда хочешь провести со мной всю жизнь?» — Чонгук думает, что сегодня тренироваться придется в одиночестве. Но он, пожалуй, не против.

***

Рассказ Хосока надежды не вселяет. Тот влюбился еще до того, как почуял запах Чимина, но Чонгук тоже не чувствовал тэхенова запаха прежде, но отчего-то влюбляться в него не спешил. Да, Тэхен всегда занимал в его сердце особое место, но то была обычная дружеская привязанность, Чонгук никогда не смотрел на подростка-Тэхена с желанием и не хотел разложить его на ближайшей поверхности, как сейчас. Наверное, и впрямь инстинкты. Просто природа, наконец, взяла свое и шандарахнула его со всей дури. И если Тэхен перестанет пахнуть для него так привлекательно, то проблема исчезнет сама собой. Только как это сделать, если его запахом, кажется, пропитались даже стены? Чонгук настолько задумывается, что совершенно не замечает выскочившего из-за угла коридора парня. Столкновение выходит болезненным, Чонгук не удерживает равновесия и падает на пол, морщась от боли в отбитой заднице. — Ох, прошу прощения, я совсем тебя не заметил, — перед лицом возникает рука, Чонгук поднимает глаза и встречается взглядом с Ким Сокджином. Хватается за любезно поданную ладонь и с джиновой помощью поднимается на ноги. — Все в порядке, мне стоило смотреть, куда иду. — Ты ведь Чон Чонгук, да? Друг-альфа Тэхена? Друг-альфа, ха. Ничего особенного в этих словах нет, но почему они кажутся такими унизительными? Словно намекают на его неполноценность: альфа, который не смог. Чон Чонгук — френдзона навсегда. Он мотает головой, пытаясь выкинуть из нее дурацкие мысли. Конечно, Сокджин не имел в виду ничего подобного, да и не знает он, что происходит между ним и Тэхеном. Никто не знает. Даже Тэхен, ха. — О, ты запомнил меня? Не ожидал, — Чонгук мысленно хмыкает: одногруппники обосрались бы от счастья, узнав, что сам Ким Сокджин помнит его имя. — Ну, у Тэхена не так уж много друзей-альф, чтобы было трудно их запомнить, — кивает тот. — Да и ты довольно… ммм… эффектный парень. — Не так уж много? — против воли срывается с губ. — Да у него пол-универа в друзьях! Сокджин негромко смеется, прикрывая рукой красиво очерченный рот. — Знаешь, есть разница между друзьями и «друзьями». Понимаешь, о чем я? — Не уверен… — Я к тому, что есть парни, с которыми приятно проводить время, а есть те, кто по-настоящему дорог, друзья вроде Намджуна или… — он запинается, — или Шуги. Так вот, первых он точно не потащил бы на репетицию к мрачному мелкому мизантропу, ненавидящему все живое. Чонгук криво улыбается: знакомое имя действует на него, как красная тряпка на быка. — Только я не уверен, что они с Юнги-хеном просто друзья, — вылетает изо рта прежде, чем он понимает, что именно и кому он только что сказал. Сокджин меняется в лице и странно дергается, будто ступил на раскаленные угли. Чонгук не знает, что там между ним и Юнги, но прекрасному и великолепному Ким Сокджину отнюдь не так поебать, как он желает показать. Совсем не поебать. — Это уже не наше дело, — говорит тот, совладав с собой, но секунда слабости решила все. Чонгук подается вперед, доверительно распахнув глаза: — Думаю, что все же наше, хен. Мы можем отойти ненадолго? Я хотел бы поговорить с тобой, — он строит бровки домиком и добавляет: — Пожалуйста. Никто еще не устоял перед Чон-милашкой-Чонгуком, и Сокджин не оказывается исключением. Впрочем, возможно, дело в теме, а вовсе и не в нем. — Да, хорошо. Давай спустимся в кафетерий. Чонгук поспешно двигает следом, раздумывая, о чем именно хочет поговорить с Сокджином. Заручиться поддержкой? Расспросить, как у него так ладно выходит игнорировать собственного истинного? Опасно, не зная, что произошло между ним и Юнги на самом деле. Тэхен не рассказал ничего существенного, кроме того, что эти двое истинные, и все очень сложно — безумно информативно, учитывая, что искрящее напряжение между ними заметил бы даже слепой. Но не просто же так они друг друга не переваривают, и говорить, не зная причины, все равно что ступать по минному полю — не знаешь, где подорвешься. Чонгук, наверное, камикадзе, раз все равно хочет попробовать. Впрочем, то было и так понятно — не зря же природа подкинула ему в истинные именно Ким Тэхена. Они устраиваются за одним из дальних столиков у окна, где меньше народу, Сокджин усаживается напротив и, сложив руки на столешнице, как примерный ученик, выжидательно смотрит. — Так что ты говорил про то, что это наше дело? — Да, в общем, — Чонгук прочищает горло, — я его истинный. — Оу. Вот как. И… чего ты хочешь от меня? — Хен, я… кхм, ладно. Можно я без обиняков? — он дожидается утвердительного кивка. — Я знаю, что вы с Юнги-хеном истинные. Не буду спрашивать, что произошло — не мое это дело, меня интересует другое. — Что именно? — Как тебе удается игнорировать его? Я имею в виду запах. Тебе не сносит от него крышу? Сокджин долго смотрит, словно оценивая, достоин Чонгук ответа или нет, а после вздыхает едва слышно и произносит: — Учитывая, сколько мы знакомы, думаю, я уже давно спятил. Он слишком во мне, чтобы можно было просто забыть. — Слишком в… погоди, — догадывается Чонгук, — так вы были вместе? Раньше? Сокджин приподнимает брови: — Да. Ты не знал? — Я не то чтобы особо интересовался… — растерянно отзывается Чонгук. — Но как же тогда… в смысле, если вы уже… — Истинность — не залог счастья, Чонгук, — отзывается Сокджин. — Оказалось, что мы по-разному смотрим на некоторые принципиальные вещи: моногамию, например. Это не то чтобы большой секрет, на самом деле. Картинка внезапно начинает складываться. «Джин-хену спокойнее, потому что я омега. Он альф реально не шибко любит» «Я не встречаюсь с альфами» «— Только, Гуки, не вздумай влюбляться, не то тебе разобьют твое юное сердечко. По этой части хен — непревзойденный мастер. — Учился у лучших» Сердце сжимается, и хочется разбить кому-нибудь лицо. Желательно, Мину Юнги. Можно даже ногами. И не один, сука, раз. — В любом случае, все это далеко в прошлом, — продолжает Сокджин, — но вот что посоветовать тебе, я даже не знаю. Я так понимаю, истинность тебе тоже не по душе? Не нравится Тэхен? — Причем тут нравится не нравится? Это же просто инстинкты. — Сложно объяснить, если ты никогда не был со своим истинным, и, наверное, не нужно. Но, знаешь, это действительно не панацея, как все говорят. Мир знает кучу историй, когда люди были счастливы без истинных пар. — И ты в их числе, хен? — Ну, я молод, красив, талантлив и свободен — думаю, что могу назвать себя счастливым человеком, — Сокджин весело усмехается. Ты можешь сколько угодно делать вид, что тебе насрать, думает Чонгук, только это не так. У счастливых людей не бывает таких улыбок: изломанных и разбитых, улыбок, глядя на которые, хочется рыдать. Чонгук никогда не испытывал потребности в утешении других людей, но отчего-то Сокджина он хочет погладить по плечу и сказать что-нибудь ободряющее. А еще хорошенько встряхнуть и прокричать в лицо: «Иди и забери своего Юнги от моего Тэхена», — но за такое он может разве что по морде схлопотать. Он обводит взглядом кафетерий и замечает чертова Юнги — вспомнишь солнце, вот и лучик — который, к слову, на пару с Тэхеном как раз заходит внутрь. Злость мгновенно достигает отметки «сто» по десятибалльной шкале, и безумно хочется сделать больно, так, чтобы в обычно равнодушных глазах всколыхнулась бессильная ярость, а бледные руки сжимались в кулаки. — Кажется, я слишком разоткровенничался. Не знаю, что на меня нашло, обычно я… Чонгук? Что ты…? — Сокджин не успевает договорить, потому что Чонгук перегибается через стол и, пробормотав «ничего личного, хен», касается его губ своими, не сводя глаз с Юнги. Он действительно успевает заметить поднявшийся ураган в темных глазах, но пара секунд — и тот стихает, оставляя после себя ровную, спокойную гладь. Черт побери, его что, вообще ничего не берет?! Сукин ж ты сын. — Прости, хен, договорим в другой раз, — бросает Чонгук опешившему Сокджину и, подхватив рюкзак, двигается к Юнги, намеренно не глядя на стоящего неподалеку Тэхена и почти успешно делая вид, будто не чувствует дурманящего запаха миндальных пирожных. Он проходит мимо Юнги, намеренно задевая того плечом, и чувствует цепкую хватку на предплечье. — Напрасно стараешься, пацан, — на бледном лице улыбка, и Чонгук невольно вздрагивает, потому что точно такую же он видел пару минут назад на лице Сокджина, — ты не можешь сделать мне больнее, чем делает он. А вот за Тэхена не поручусь, он, знаешь ли, свободный омега. Все еще, — Юнги отстраняется и уходит к успевшему занять очередь на раздаче Тэхену. Чонгук, широко распахнув глаза, смотрит ему вслед, делает шаг в сторону и пинает случайно какой-то коробок — видимо, выпал из кармана Юнги. Он наклоняется, подбирает машинально, сует тот в карман и, не оглядываясь, выходит из кафетерия.