Blood, sweat and tears

Сокджин влетает в студию небольшим ураганом. Намджун отрывает взгляд от книги, что читал до его прихода, и смотрит поверх очков в толстой оправе. — Ты неожиданно рано сегодня, разве у вас запись не в пять? — Я хотел поговорить с тобой кое о чем, — Сокджин останавливается напротив Намджуна, кусает пухлые губы, явно раздумывая, говорить или нет, а после выпаливает: — Что у Юнги с Тэхеном? — и это то, чего Намджун от него ну никак не ожидал. — Воу. И с каких пор он снова «Юнги»? — со смешком спрашивает он. — Не придирайся к словам, лучше ответь на вопрос. — Не придираться к словам? Хен, ты его имени два года не произносил, что случилось? — Намджун, — с нажимом. Он закладывает страницу и, отложив книгу в сторону, тянет Сокджина к себе на диван. — Господи, Юнги по уши в тебе, что, по-твоему, у него может быть с Тэхеном? — Это я и хочу узнать. — И почему у меня? — Потому что ты всегда в курсе происходящего. Не пытайся перевести стрелки. — Что ты хочешь от меня услышать, Джин? — Намджун переходит на неформальную речь. — Что они трахаются, или что у них любовь до гроба? Или, — он делает паузу, — что между ними ничего нет, потому что Юнги любит только тебя? Сокджин отводит взгляд, делая вид, что микшерный пульт — самая интересная вещь, что он когда-либо видел. — Не знаю, — он беспомощно качает головой. — У них серьезно? Намджун честно не знает, что с ним таким делать: обнять или побить. Хотя, будь он чуть более беспринципным и чуть менее другом Юнги, наверное, поцеловал бы. Но он лишь вздыхает и трет переносицу: — Ты сам-то слышишь свой жалобный тон, Джини? Нет у них ничего, кроме глубокой и немного извращенной дружбы. — Извра… — Течки, Джин, — коротко бросает Намджун; Сокджин, схватив его за руку, резко поворачивается и впивается в лицо серьезным взглядом. — И прежде, чем ты спросишь: да, это просто дружеская помощь. Кому, как не тебе знать, что такое течка без истинного. Эй, ты мне веришь? Тот мнется какое-то время, но после неохотно кивает: — Верю. Я знаю, что такое течка без партнера, и… я хорошо отношусь к Тэхену, правда, но почему именно Юнги? Ты забыл добавить «мой», хмыкает про себя Намджун. — Ну, у Тэхена не то чтоб было много друзей, ты и сам знаешь. Такое не каждому доверишь. — Ты тоже его друг, — с обидой тянет Сокджин, укладывая голову на намджуново плечо. Сейчас он очень похож на ребенка, у которого отобрали любимую игрушку. За последние два года они трое слишком привыкли к установленному порядку вещей: Юнги пытается огрызаться и исписывает блокнот за блокнотом; Джин «не замечает» изменений в Юнги и трахает все, что не имеет узла на члене; а Намджун… Намджун делает вид, что у него нет дыры вместо сердца. И любое отклонение от нормы эквивалентно шагу в пропасть. Намджун с трудом сдерживает вздох сожаления: кто бы знал, как сильно он скучает по тому мягкому Сокджину, с которым однажды познакомился на паре по экономике — по парню с самой доброй в мире улыбкой. Намджун может поклясться своей новенькой миди-клавиатурой и лицензией последнего «Cubase», что когда Сокджин впервые ему улыбнулся, в аудитории мгновенно стало светлее. И видит бог, он был готов возненавидеть Юнги за то, что тот посмел разрушить эту редчайшую драгоценность, доставшуюся ему просто так, по прихоти судьбы, — и возненавидел бы, если бы не наблюдал воочию, как сильно содеянное сломало самого Юнги. Но Намджун соврет, если скажет, что новый Сокджин — испорченный и эгоистичный — его совершенно не волнует. — Нет уж, я плохой вариант, — хмыкает он вслух. — Слишком легко влюбляюсь в тех, кому помогаю. Сокджин поворачивает голову и касается губами плеча в извиняющемся поцелуе. — Прости. Они больные, все трое. Это какой-то сраный садомазохизм, Намджун не знает, как назвать их отношения иначе. Они живут в своем собственном мире-клетке с придуманными ими же негласными правилами. Сокджин раз за разом отшивает Юнги, покуда уверен, что тот принадлежит ему. Юнги мирится с загулами Джина и не делает попыток к примирению, пока тот не встречается с альфами. Этакое хуевое хрупкое равновесие. Шаг влево, шаг вправо — и выстроенный за три года фантомный замок полетит к чертям. Намджун иногда ненавидит их за то, что эти больные нахуй ублюдки втянули его в свое дерьмо и не собираются отпускать. И единственное, что ему остается — не замечать. Не замечать то и дело нажирающегося в сопли Юнги, который рвет свои блокноты, а после глухо рыдает ему в плечо: «Я подыхаю без него, Намджун». Не замечать насквозь пропахшего чужим запахом Сокджина, что цепляется за него, как за спасательный круг и смотрит с острым отчаянием: «Что еще мне сделать, чтобы его разлюбить?» Не замечать, что его собственная история заранее обречена на провал. — Я бы хотел, чтобы моим истинным был ты. Какая к хренам истинность, думает Намджун. Просто ты любишь Юнги, а тот любит тебя, но вы оба слишком гордые и жестокие в своих слепоте и эгоизме, чтобы так просто взять и договориться. И Намджун мог бы — о, он мог бы — взять их за шкирку и заставить, наконец, поговорить по-человечески, но он не делает ровным счетом ничего. Потому что тоже погряз в этом призрачном равновесии, что установилось между ними. Его любовно возведенный замок боли слишком ему дорог. Но, кажется, сегодня маятник качнулся, и остановить его уже не удастся. — Ты знаешь, что истинность ни при чем. Слушай, может, хватит уже бегать? Ты делаешь больно вам обоим. Намджун не верит, что наконец говорит то, что должен был сказать как минимум года два назад — как только понял, что Юнги сполна расплатился за свои грехи. Он не хочет разгребать всю эту срань; он тут самый младший, в конце концов, это ему положено чудить и измываться над хенами! Так какого, нахуй, черта? Он здесь — самая незаинтересованная в их примирении сторона! Но дальше так жить невозможно. Как бы ему ни хотелось иного, замок уже начал рушиться — нужно скорее бежать, пока их всех не погребло под обломками. — Обоим? — хмыкает Сокджин. — Не неси чушь, Юнги без меня всегда отлично жилось. — Он изменился. — Хрена с два. Люди не меняются, Намджун, уж поверь моему опыту. — Ну, ты-то уж точно остался таким же упертым бараном. Сокджин поджимает губы, но ничего не отвечает, и некоторое время они сидят в парадоксально уютной тишине, щедро сдобренной полынью и апельсинами. Намджун уже подумывает было вернуться к книге, как хен произносит негромко: — Я боюсь, Намджуни. Я еще не готов. — Ну, ты теперь хотя бы его имя произносишь, — замечает он, — а значит, время, когда я избавлюсь от вас обоих, уже не за горами. — Не говори глупостей, — Сокджин лишь отмахивается. — К слову, — Намджун принюхивается, — твой запах усилился. С тобой все хорошо? Сокджин ведет носом, будто бы может учуять сам себя, и лезет в приложение телефона проверять график течки. — Странно, еще не время. Может, тебе почудилось? — У меня тонкий нюх, мне не могло почудиться. Знаешь, я читал, что из-за ревности течка может начаться раньше срока. На всякий случай: у тебя есть с собой блокаторы? — Откуда, блин? Их пьют только один раз в день, а упаковку я с собой не ношу. Сбоев в цикле раньше ни разу не было. И я не ревную, ясно тебе? — Ну конечно. Именно поэтому ты и прибежал ко мне выспрашивать, встречается Юнги с Тэхеном или нет. Так, ладно, думаю, тебе лучше пойти домой. Я провожу тебя и позвоню Юнги, скажу, что запись переносится. — Намджун, — Сокджин поворачивается к нему лицом и заглядывает в глаза. Приятный голос становится ниже, в нем появляются просительные нотки, и Намджун знает, что тот собирается произнести. Чертова сволочь. Он засматривается на чужое удивительно красивое лицо, а после с сожалением выдыхает: — Нет. — Почему? — Потому что, — он с нежностью проводит по сокджиновой щеке, — Юнги меня кастрирует, если узнает. — Не ври, что боишься Юнги, Намджун. Ты же мой друг. — Юнги я тоже друг. И нет, хен, я не буду трахать омегу своего друга, — он намеренно обезличивает Сокджина, чтобы свести соблазн к минимуму, — особенно, если знаю, что у них взаимно. — Раньше тебе это не мешало. — Это было три года назад, и тогда он был редкостным козлом. Сейчас все иначе. Сокджин придвигается ближе, его запах горячими волнами расходится по маленькому помещению, забивается в ноздри, мешая дышать и здраво мыслить. Черт побери, уже началось. Бежать. Бежать как можно скорее. Намджун делает попытку подняться, но цепкая хватка Сокджина не дает. — Намджун, — чужой взгляд становится мутным, — хотя бы пальцы. Как раньше. Блядь, я же сдохну, — едва ли не хнычет он. — Нет, Джини, — Намджун для убедительности качает головой. Кто бы знал, сколько силы воли ему для этого требуется. Потому что безумно хочется поддаться на уговоры: не сдерживаясь, втянуть носом сладкий аромат, вцепиться пальцами в бока, огладить стройные бедра, сжать ягодицы… но нет. Он не простит себе, если воспользуется беспомощным положением Сокджина. А Юнги потом не простит его. Они больные ублюдки, но Намджун не хочет терять их обоих, а потому предпринимает еще одну попытку отстраниться. — Сокджин-хен, — он старается говорить как можно более твердо, но тот только крепче прижимается к нему. Запах апельсинов дурманит, лишая сил к сопротивлению. — Ты серьезно динамишь течного омегу, который предлагает тебе заняться сексом? Динамишь меня? — Ты же сам потом… — Мне стоит спросить, почему мой омега предлагает тебе заняться с ним сексом, Намджун? — знакомый низкий голос действует на него, как ушат холодной воды. Намджун оборачивается к двери: Юнги стоит, расслабленно сунув руки в карманы и опираясь плечом о косяк, но взгляд у него тяжелый и злой, шея напряжена, а под скулами ходят желваки — одно неверное слово, один неверный жест, и он растерзает его без сожалений. Намджун слышит оглушающий грохот падающих каменных глыб. Он практически видит, как внутри Юнги расщепляются заветы и стены, слетают те цепи и предохранители, что удерживали его вдали от Сокджина. Замок стремительно рушится, засевая обломками землю. Равновесие, которое они втроем взращивали так долго, стирается в пыль всего за пару мгновений, и Намджун думает: а стоило ли оно вообще того? Он благодарит провидение за то, что привело сюда Юнги раньше назначенного — еще бы чуть-чуть, и он не смог сдержаться, сам бы стал тем, кто обрушит все окончательно. С той лишь разницей, что в этом случае спастись бы не удалось никому. Сегодня у них есть шанс. — Юнги, слава богу, — выдыхает Намджун, и, наконец собрав себя в кучу, отталкивает Сокджина. — У хена внеплановая течка. Будь добр, разберись с ним, — он встает и в два шага оказывается у спасительного выхода. — Намджун, ты…. — Юнги смеривает его тяжелым взглядом, но тот лишь отмахивается. — Не время для ревности. Мне сходить до аптеки за блокаторами или просто погулять? — Можешь сразу идти домой. — Понял. Разберитесь уже, наконец, и перестаньте ебать всем мозги, ради бога, — Намджун хлопает его по плечу и, не удержавшись, бросает взгляд на подобравшегося Сокджина. Тот смотрит на Юнги не отрываясь; во взгляде дикая злость, отчаяние, ревность и безумное желание, он облизывает губы и склоняет голову к плечу. У него с Джином бы не вышло, внезапно понимает Намджун. У них бы ничего не вышло. Потому что Юнги, сам того не зная, вытащил на свет истинную суть Сокджина, скрытую до поры за не видавшей трудностей невинной и наивной оболочкой. Они, черт побери, идеальны друг для друга. Никто из них не смог бы с кем-нибудь другим — как Сокджин влюбился в холодного, равнодушного ко всему, кроме своих желаний Юнги, который принимал истинность, как должное, так и последний погряз в эгоистичном, полном безразличия Сокджине. Они причинили друг другу столько боли, что теперь обоим придется разбиться вдребезги, чтобы на осколках создать свою новую историю. Но если они смогут, это будет невероятно потрясающая история. Дверь за ним резко захлопывается. И уже бредя по коридору к выходу, Намджун с сожалением вспоминает о забытой на диване книге и искренне надеется, что она доживет до завтра.