His father's heir

Небольшая квартирка в одной из облезлых многоэтажек Старого Города, которую по моей просьбе сняла одна из сотрудниц телефонной компании на свое имя, до сих пор хранит следы произошедшей тут драмы. Стекло разрезает здоровенная трещина, на стене пятно крови, которое домовладелец так и не смог отмыть. Похоже на работу для Рамиреса — его профиль. Впрочем, дела никакого не было, все и так ясно. Один парень влюбился в девушку из Старого Города. Она, готов спорить, соврала, будто работает официанткой в забегаловке или секретаршей. Целовала его вечерами, а перед этим целый день отсасывала клиентам, в надежде накопить денег и завязать. Обычная история. А потом он нашел у неё… что? Трусы с разрезами или пластиковые игрушки? Визитную карточку порно-продюсера? Не важно. Просто достал ствол, и её мозги разлетелись по стене, оставив на тусклых обоях несмываемое доказательство того, насколько сильно можно свихнуться из-за девчонки. Остатки второго пятна все еще видны в ванной. Так и вижу, как накрыло этого парня, когда он смывал кровь с рук. Он же понял, что вся его жизнь теперь — полное дерьмо. Никогда не влюбляйся в шлюху. Раздвигаю пальцами прикрытые жалюзи и осторожно выглядываю в окно. Смеркается, встреча Тонгов с проститутками должна состояться ночью. И единственный способ хоть что-то узнать — находиться поблизости. Крохотная тень мелькает на козырьке крыши напротив — Михо обходит свои владения, следит, чтобы снайперы Тонгов не заняли стратегически важных позиций. Я ей не верю, впрочем, верить женщине вообще — последнее дело. И верхушка Тонгов тоже вызывает у меня сомнения, в конце концов у них сотни человек в подчинении, а я знаю максимум десяток. Где-то на другом конце города моя прекрасная жена, уверенная, что я задержался на работе, укладывает спать сына, читает ему на ночь (надеюсь не Библию), гладит его непослушные волосы и улыбается самой своей искренней улыбкой. Если она кого-то и любила в этой жизни, то только Кевина, порой аж зависть берет. Впрочем, ходил бы я тихим овощем, может и меня бы любила. В реальной жизни девчонки просто терпят парней вроде меня, ради защиты или хорошего секса, это инстинкт, заставляющий их искать того, кто выживет несмотря ни на что. Если что-то пойдет не так… Даже не хочу думать об этом. Свет не включаю, глушу пиво, сидя на потрепанном диване, который видел за свою паршивую жизнь побольше, чем любой коллекционер порно. У какой-то девчонки был такой диван, только, кажется, зеленый. Вроде, её звали Саманта. Мне рассказал про неё один приятель из школы, которому я бесперебойно поставлял ворованные из аптеки презервативы. Сэм была на пару лет старше меня, её тело рано округлилось, а моральные принципы отсутствовали с самого начала. Она стала первой, кого я привел к себе, пользуясь отсутствием матери. Открыл для неё шоколадку и минут пятнадцать делал вид, будто слушаю болтовню про школьных приятелей, разглядывая её выкрашенные в черно-фиолетовый цвет волосы. Все случилось скованно и как-то быстро, совсем не так, как я представлял это себе, да и она, похоже была разочарована. Смотрела со смесью раздражения и презрения, совсем как моя мать, бросала язвительные реплики, что-то о том, что я теперь должен сводить её в магазин и оплатить покупки. Она тогда жутко разозлила меня, видимо, привыкла, что парни перед ней пресмыкаются. Мне было важно показать ей, кто здесь хозяин, заткнуть её в конце концов, и только тогда я понял, что со зла трахать девчонку гораздо интереснее, да и длился второй раз подольше первого. Саманта была настоящей шлюхой, когда ей было хорошо, это слышал весь чертов дом. Тогда мне это так нравилось, что было наплевать на соседей. Я вышел из комнаты и столкнулся лицом к лицу с матерью, не слышал, как она вернулась.  — Если она не собирается тебе заплатить, то чтобы через пять минут ноги её здесь не было. С тех пор мы с Сэм встречались у неё, на таком же потрепанном диване, освоили его во всех возможных вариантах. Конечно, она не была одна, в таком деле быстро входишь во вкус. Но что-то было в ней, от чего в штанах начиналось движение, настоящий драйв. Кто бы знал, что от девиц может быть столько проблем. Со скуки я отключаюсь, просыпаюсь уже вечером. Сквозь щель в жалюзи видно, как автомобили Тонгов перекрыли улицу с одной стороны. Один из них, непристойно роскошный, явно выделяется на фоне черных машин эскорта. Там никого из верхушки нет. Тонги никогда так не ошибаются. Если среди них и есть кто-то действительно важный, то он будет среди охраны, ничем не будет выделяться. В дорогом кабриолете подставное лицо, мелкая сошка. Уже плохо. Никто не выходит, они ждут Голди и Венди. Проститутки появляются из переулков, идут пешком, они оставляют пространство для быстрого отступления в случае, если начнется конфликт. Их около пятнадцати, если не считать Михо и хрен знает еще скольких её соратниц на крышах и за окнами. Разговора не слышно, в какой-то момент раздается выстрел и пуля влетает прямо в окно, от чего меня засыпает мелкими осколками, приходится нырнуть вниз и как-то добраться до ванной под треск автоматных очередей. Если твоя жизнь долго не подвергается опасности, забываешь как это, когда адреналин наполняет твою кровь диким, неудержимым драйвом, лучшим из всех наркотиков. Я готов душу сейчас продать хотя бы за боксерский мешок, а лучше за противника, которого можно было бы размолоть в кашу. Нет ничего хуже, чем сидеть взаперти, пока на улице разгулялось веселье. Расстегиваю кобуру, стряхивая стеклянную пыль с рубашки, которая уже начала пропитываться кровью. Ну и физиономия у меня сейчас, давно такого не было, вроде с тех пор, как служил в полиции. Мелкие порезы неприятно саднят, пока я извлекаю куски стекла из кожи. Моя кровь смешивается с кровью самоубийцы между кафельными плитками на полу, паршивая квартира, да весь Старый Город — паршивое место. Гигантский бордель, дешевый и грязный, где у всех шлюх по пистолету в сумке. И прямо сейчас они разрушают все мои договоренности с Тонгами, каждой пулей вбивая гвозди в крышку моего гроба. Грохот за окнами не унимается всю ночь, это даже похоже на грозу, если не вдумываться. Мне даже удается уснуть на пару часов. Просыпаюсь, еще темно и странно тихо вокруг. Закончилось. Нужно добраться до Ченглея, чтобы выяснить хоть что-то. За последние несколько лет мы столько прошли с ним рука об руку, что он не откажется помочь, пусть даже это и будет наш последний разговор. Если они захотят меня убить, то убьют. И Михо тоже, если вдруг она все еще жива. Я тихо закрываю дверь приютившей меня квартиры, каждую секунду ожидая услышать продолжение «переговоров» между сторонами, неспособными договориться. Спускаюсь по лестнице и выхожу в проулок. Прислоняюсь к стене на минуту, убедиться, что точно не попаду под пулю, рука на рукояти пистолета. Впервые за всю жизнь мне в Старом Городе не кажется, будто на меня уставились из темноты, вокруг действительно никого нет. Любопытство сдерживать не люблю, да и смысла в этом, похоже, нет. Заворачиваю на главную улицу. Лампы в фонарях разбиты, чернота окружает, медленно и нехотя уступая синеватому рассвету. Нет ни следа вчерашнего: ни автомобилей, ни трупов, даже гильзы, которые должны были остаться повсюду, собрали все до единой. Словно и не было перестрелки, которая станет первой в новой кровопролитной войне. Одни только побитые стекла в домах пестрят пулевыми пробоинами, как свидетельство того, что все это мне ночью не приснилось. Я иду, больше не скрываясь, прямо по центру улицы. И первые лучи солнца освещают брусчатку под ногами, которая за одну ночь сменила цвет на темно-красный. С моей руки, из пореза, что поглубже, продолжает сочиться кровь, и капает, смешиваясь с кровью на мостовой. Я — плоть и кости Бэсин Сити. Никто из них не остановит меня.