Простудился на Холодной Войне

— Тебе нужно больше пить воды, иначе не выздоровеешь, — прервал молчание Россия. Около получаса они сидели на кухне, глядя друг на друга. Кура давно закипела и теперь успела остыть, плавая в холодном бульоне. Зевнувший руссокот смертельно устал наблюдать однообразную картину и безмятежно уснул на подушке Альфреда, свернувшись в пушистый серый клубок. — Угу. — Ты принял лекарства, которые я тебе сказал принять десять минут назад? — Неа. — Ты дурак? — Не знаю. — М-м-м. — Угум-м-м. Я пойду, пожалуй. — Ты дурак? — Да я имею ввиду, что в постель пойду. — Есть будешь? — Неа. — А надо бы. Альфред осторожно сел по-турецки на кровать, всеми силами стараясь не спугнуть дремлющего руссокота. Котяра беспокойно заворочался на своём месте, перекатился на бок. Страна с умилением почесал ему за ухом, на что Барсик ответил низким утробным урчанием и начал ластиться к Америке, сильно линяя и оставляя на исключительной нации огромные запутанные клочья своей шерсти. — У тебя он так линяет, Раш, — сказал Джонс, беря гигантского кота на руки и задыхаясь от дымчатого меха. — Боже, чувак, ты не милый, ясно? Ты слишком пушистый, слишком. Руссокот не обиделся, а, положив лапки на плечо Америки, защищённое лишь тонкой тканью футболки, стал легонько впиваться когтями, мурлыча и громко сопя. — Ай, он царапается! — жалобно воскликнул Альфред, приподнимая лапы с чуть выпущенными когтями и пытаясь помешать осуществить коварному коту атаку на Америку. — Он второй раз за день хочет убить меня. И тяжеленный, уф. Россия снова никак не отреагировал на слова Америки, но смотрел, сдерживая улыбку. Он не хотел проявлять какие-либо эмоции, однако происходящее находил забавным. И всё-таки говорить с заокеанским извращенцем, с которым полчаса назад поцеловался… Нет уж. — Кто у нас тут толстый-толстый кот? Кто у нас тут красивый-красивый кот? Хе, не такой красивый, как америкот, конечно. Но тоже ничего. Раш, скажи, милое существо, да? — Ага. — Да чё ты такой неразговорчивый? Мы, кажется, забыли уже всё, переста-а-ань дуться. Иди сюда и погладь собственного котейку. — Nyet. — Нет? Почему? Давай, Империя Зла, иди к нам. У нас тут много шерсти, на всех хватит. И, я передумал, возьми всё-таки что-нибудь покушать. Коть, ты кушать хочешь? — руссокот молчал. — Хочет. Голодает, бедняга, истощал совсем. И на него возьми. — Так мечтаешь о курином супе? — скептически хмыкнул Россия. — Куриный суп… Да, конечно, обожаю, — сверхдержава наклонился к уху кота и прошептал: — Мы скормим всё тебе, а ты принесёшь потом нормальной еды. — Либо ты будешь есть суп и поправляться, либо будешь голодать. И Барсика отниму. — Ты больной ублюдок! — наигранно возмутился Америка. — Барсь, я тебя не отдам этому злому русскому, не волнуйся, родной. Россия поставил тарелку с бульоном в микроволновку, а Альфред взмолился: — Рашенька, ты же не будешь заставлять меня есть это? Будь милосерден, здесь не тюрьма для политических беженцев. А больница для них. Россия ничего не ответил. Но когда микроволновка издала «дзынь», достал тарелку и со скорбным лицом направился к больному. — Увы, Ал. Ты должен. — Нет, нет, я не буду это есть. Я не люблю такое, — замотал головой Америка. — Ей-богу, это какой-то ребёнок, а не сверхдержава, — тоном мамочки, которой надоело капризное поведение своего чада, обратился к коту Брагинский. — И он мой враг? — Так вот почему ты мне это скармливаешь. Мстишь, да? Холодная война, да? — Нет, я просто хочу, чтобы ты поправился и улетел в свои Штаты. Давай, ложечку за ма… За А-а-англию. Ам! — Америка проглотил-таки бульон, содрогнувшись. — Мне шерсть ещё туда попала, — пожаловался он, скривившись от чрезмерной пушистости на языке. — Это всё потому что Барсик тоже противостоит вашей американской демократии. — Барсик, я доверял тебе!.. — Молчи и ешь. Давай, за весь Евросою-юз, — вторая ложка отправилась в рот грустного Америки. — За Мексику… — А причём здесь он? — Просто так, по-соседски. За Ку-убу, ам! За Японию — вот, молодец! Да глотай ты, не держи во рту. — Я не могу больше, Раша. — Хорошо, последняя. Но завтра доешь остальное, — согласился Россия. — За Северного Корею — ам! — Амгм, — проглотил Альфред Хьюнга Су. — Всё, я съел это, бр-р, ну и гадость! — он содрогнулся. Думаю, читатель уже понял, что американцу вовсе не был противен бульон, но признавать, что сетовал на судьбу напрасно — это не круто для Героя. — Теперь мы можем поиграть с котом или ещё чем-нибудь заняться? Мне скучно и одиноко. — Альфред, — укоризненно склонил голову Россия. — В прошлый раз, полчаса назад, когда ты соскучился в одиночестве, ты нашёл довольно странный способ развлечься. Может, один с котом поиграешь? — Нет-нет, Раш, — отрицательно мотнул Америка. — Включи телек и садись ко мне. Уже поздно, правда, но лично я спать не хочу. Давай посмотрим, наверняка что-то интересное там идёт. — Там идут сериалы для одиноких домохозяек и для людей преклонного возраста. Поверь, ты не хочешь это смотреть. — Тогда что делать? — Как насчет почитать? — предложил Россия. — Могу вслух, если ты не умеешь. Америка не очень любил читать. Он ценил литературу и знал всех своих классиков, помнил многих европейских. Но между «поиграть в приставку» и «взять книгу» он выбирал первое безоговорочно. Однако, при таком раскладе, который предлагался, Америка мог провести время с Россией, слушая его голос и, может, даже сев близко-близко. Почему же Джонса так тянуло к ненавистной державе? Может, ещё и поцелуешь его, Ал, чтобы уж наверняка опозориться? — Ладно, — пожал плечами Альфред. Иван и предположить даже не мог, что тот согласится. — Только чур читать будем моего кого-то. Айда Брэдбери! У тебя он есть? — У меня большинство книг в Москве, я всё-таки там обычно живу. Но попробую поискать. В любом случае, если так хочешь Рэя, можно найти в интернете, — Россия подошёл к библиотеке и стал водить рукой по корешкам книг, ища нужную. Наконец, его рука остановилась. — Твоё счастье, Америка. — Крутенько! — обрадовался Альфред. Он двинулся на кровати, освобождая побольше места. — Садись сюда. Уважь просьбу больного. Да, да, да! Рашка будет рядом. Тёпло-холодный и вкусно пахнущий. С белым шарфом и мягкими густыми волосами. С влажными горячими губами и длинными пальцами, недавно касавшимися задн… Джонс, твою мать, не думай об этом! — Только с условием, если ты не будешь трогать там, где не надо, содомит. — Не буду, — широко улыбнулся Америка. — Но свет выруби. С фонарём всё увидим. — Чтобы ты изнасиловал меня в интимной обстановке полумрака? — усмехнулся Брагинский, но щелкнул выключателем и забрался с ногами на постель, захватив с собой фонарик на батарейках. — Постарайся не заразить меня. Как только Россия устроился поудобнее, включил жёлтый фонарь и открыл первую страницу романа, Америка прислонился и положил голову ему на плечо. Иван не обратил на это действие внимания. — Итак, — начал северный страна. Он читал медленно, делая паузы, будто раздумывая: — «Только что была огайская… зима: двери заперты, окна закрыты, стекла… незрячие от изморози, все крыши… оторочены?.. сосульками, дети… мчатся с горок на лыжах, женщины… в шубах черными медведицами бредут по… гололедным улицам»*… Не наваливайся так, Америка-педераст! — Я всё ещё умираю от привкуса супа во рту! — хныкал страдалец. — Точно! — Россия хлопнул себя ладонью по лбу и соскочил с кровати, устремившись на кухню. Альфред упал лицом в одеяло от неожиданного исчезновения того, на ком лежал. — Я ведь когда днём в магазин гонял, тебе купил какую-то муетню, специально чтоб дать в награду за пережитые и с отвагой перенесённые мучения. — Правда? — с надеждой донёсся приглушённый голос из-под покрывала, в которое уткнулся лицом Америка. — Да, вот, — Россия вернулся на насиженное место с упаковкой «Скиттлс», которую еле-еле отрыл в темноте. Альфред издал радостный возглас и принялся мять под руками одеяло, подражая рядом устраивающемуся руссокоту. Чтобы было ещё удобней, он начал вить гнездо из постельного белья. — Америка, какого ты творишь? — засмеялся Россия, заботливо укрытый частью одеяла. Ему вспомнилось, как когда-то они каждый день сидели с Украиной и Беларусью вместе на печке, рассказывая страшные истории в детстве и политические анекдоты в молодости. А вот с Америкой так проводить время ещё не приходилось, и, надо сказать, не ожидалось. Только бы снова не целовал, господи, пожалуйста. Джонс сдерживал улыбку, сохраняя серьёзное выражение лица, утрамбовывая и взбивая «гнездо». Наконец, закончив нелёгкое дело, он прижался к России, попытавшись выхватить у того Скиттлс. — Э, нет, — на вытянутой руке держал упаковку Россия, — ты сейчас быстро всё съешь и будешь жаловаться, что закончилось. Подобное было на прошлой всемирной конференции, когда ты, наблюдая за Сирией, ругался из-за опустевшего ведра с попкорном. Его умял за две минуты, а маленький пакетик не заметишь, разом проглотишь. Буду выдавать понемногу. — Вэээ! — по-итальянски выразился Альфред, обиженно надув губы. «Как баба, чесслово» — подумал Россия. Джонс добавил с лукавой усмешкой: — Раш, а давай ты меня с рук кормить будешь, а? Как мило будет! — По-пидорски, ты хотел сказать? — уточнил Иван. — Нет-нет, идиот. Мы, кажется, условились забыть сегодняшнее. — Ладно, согласен, кто старое помянет — тому глаз долой, — подтвердил Россия, прокрутив в уме нежелательное воспоминание о «лечении переломов». — Надеюсь, это просто такое жуткое русское выражение, — включил фонарик Америка и направил на книгу, лежащую на накрытых одеялом ногах Ивана. — Не волнуйся, Раш, как только я от тебя убегу, мы снова станем врагами, а пока устроим маленькое антиутопическое перемирие имени Рэя Бредбери! Представь, что я твой брат. — Почему ты вообще решил помириться на время, какая тебе от этого выгода? — продолжал скептически улыбаться Россия. — Я давно не зависал ни с кем. Канада смущается, когда нахожусь слишком близко, Артур ненавидит обниматься, Франции я боюсь, он же домогается всегда всех подряд, а спать я с ним опасаюсь. Но вот ты, хотя и удивительно, не прочь посидеть вместе вплотную. — Ал, я сейчас уйду, если будешь продолжать радужно-гейское говорить, — хмыкнул Брагинский. Ему самому недоставало физической близости. Не половой, а просто человеческого тепла, которое можно было разделить когда-то с сёстрами, обнимаясь во сне. От мысли о сексуальном контакте с Альфредом и о недавнем поцелуе, который никак не лез из головы, Россия содрогнулся, но обнимать — почему нет. Хотелось забыть о вражде и войне в мире и игнорировать, что близ него сидит тот, чьей смерти Брагинский возрадовался бы. Иван не был жестоким, каким его рисовали западные умы, но после каждых провала или неудачи Америки он злорадствовал, а во многих своих бытовых и политических проблемах винил «пиндосских шпионов». — Так покормишь меня, Руся? — сладенько пропел Альфред. От тона и от обращения Россию вновь передёрнуло. — Будем братьями на одну ночь. Иван всегда мечтал о брате, проведя детство в женском обществе. Единственный, благодаря кому он не вырос доморощенным маменькиным сынком, был Генерал Мороз. А с приходом Золотой Орды стать нежным недотрогой оказалось совсем невозможным. Россия хотел бы иметь брата — лучшего друга в жизни и надёжную опору в войнах. Югославские ребята любили Брагинского, но они были, так сказать, двоюродными, и часто видеться им не удавалось. Было ли обычно принято у братьев кормить друг друга с рук? — Раш, чувак, вот чё ты как не знаю кто. Мы живём не первое столетие, пора забыть об условных правилах общения, — дружелюбно похлопал по плечу исключительная нация. — Подумаешь, нарушим личное пространство. Мы что, девственники-подростки, которые боятся касаться лишний раз друг друга, а девушек и подавно? Просто, как и я, кайфуй от присутствия рядом кого-то живого, кто скрасит часы досуга. Россия кивнул. Однажды можно и отступить от своих принципов, получая удовольствие от времяпрепровождения с кем-то, а не сидя в одиночестве с бутылкой водки. Открыв упаковку и взяв один шарик скиттлс, он протянул его Америке. — Вот, кажется, жёлтый, - сказал он. — Ха, представь, что это революция в Филиппинах! Альфред изобразил, что оскорблён. — Это не я там!.. — но взял ртом скиттлс, символизирующий жёлтую революцию. — Так, а что у нас следующее? Красная. Грузия. Мишаня Саакашвили. Держи. — Вот чё ты всё метафорами описываешь! — Джонс подцепил зубами революцию роз. — Это не метафоры, это метафорический и метонимический перифразы. Смотри оранжевая, лови! Америка успел поймать Украину, сразу отправив её в рот. — Не пойму, что за цвет, но сойдёт за Бульдозерную, — Брагинский скормил Югославию. — Хм-м, или это была Зонтичная? «Как же романтично, — подумал Альфред, обняв одной рукой врага. — Романтично?! Крыша поехала, Джонс? А снова лезть с поцелуйчиками не хочешь, идиот?» — Ал, я в темноте не разберу, это Васильковая или Достоинства? — спросил Иван, рассматривая голубоватый скиттлс. — Болотная, — лицо Америки расплылось в улыбке, и он губами подхватил белоленточную, заодно лизнув пальцы России. — Я уверен, это не было Болотной, — уязвлённо возразил тот обиженным голосом. — Ладно, дальше. Эта — Кедров или Зелёная? — Иран, определённо, — Альфред опять осмелился провести языком по пальцам, держащим Зелёную революцию. Иван старался не уделять этому внимания. А Альфреда, похоже, нехило возбуждала собственная развязность. — Жасминовая, Шафрановая или снова Жёлтая? — Возьми горсть такого цвета и сойдёт за несколько в один раз совершённых, — предложил Альфред. — Или просто горсть разных, там определим. — Окей, — Брагинский взял сразу дюжину и протянул. — Какие здесь? — Это мировая, — выдохнул уже возбуждённый Америка, облизывая ладонь смутившегося России. Благо, нижняя часть исключительной нации была накрыта одеялом. — Я не вижу, но точно знаю, что твоё лицо сейчас покрасневшее, как коммунизм. — Тогда, будь добр, найди и мне соответствующую революцию, — зачерпнул русский ещё. — Среди этих. — Вот, — выловил красную из горсти Америка и, заглядывая врагу в глаза, опять смёл оставшиеся языком, проведя им от запястья до кончиков пальцев, пробуя солоноватый вкус рук России. — Держи, комми. Он, не отрываясь от фиолетовых глаз, аккуратно сунул тысяча девятьсот семнадцатый в сжатые губы Империи Зла, коснувшись попутно его щеки. Затем, всё ещё смотря не моргая и нагло, высыпал в себя всю упаковку, постаравшись не скорчиться от кислятины, прожёвывая. — Почитаем? — заговорщически подмигнул Америка, наведя луч фонарика на страницы. — Продолжим, где остановились-то… — Тут, — негромко ответил вытирающий облизанную руку Россия, ткнув строчку пальцем и двинувшись ближе к исключительному. Ему хотелось бить Альфреда по лицу, долго и больно. Но тогда закончилась бы та братская идиллия, которой Иван стал дорожить. Нужно быть всепрощающим, верно? — Чёрт, так здесь по-русски написано?! А я голову ломал, чё прочесть не могу! — засмеялся Альфред. Иван натянуто улыбнулся в ответ, всё ещё обтирая о простыню ладонь. — Стой, ты на ходу переводишь? — Ага. Потому немного медленно читаю. — А читай по-русски, я всё равно наизусть «Марсианские» знаю, а твой голос, говорящий на родном языке, я редко слышал, — Америка опустил голову на плечо вздрогнувшему врагу и закрыл глаза. Такой физический контакт определённо оставался непривычен Брагинскому. «…И вдруг могучая волна тепла прокатилась по городку, вал горячего воздуха захлестнул его, будто нечаянно оставили открытой дверь пекарни. Зной омывал дома, кусты, детей. Сосульки срывались с крыш, разбивались и таяли. Двери распахнулись. Окна раскрылись. Дети скинули свитера. Мамаши сбросили медвежье обличье. Снег испарился, и на газонах показалась прошлогодняя жухлая трава.» Америка, пальцы которого впились в белый шарф, был безгранично счастлив. Он не заметил, как заснул, ведь шутка ли — долго бодрствовать при температуре. Россия продолжал читать, убаюкивая Альфреда, старался произносить слова мягче. Когда Иван убедился, что американец спит, он решил остаться до утра с ним, ведь всё равно предстояло бы спать на полу, больше негде. России в полусне было необычайно уютно расположиться в заботливо свитом Америкой гнезде и слегка приобнять того за плечи. Сноски: * Роман Рэя Бредбери «Марсианские хроники»