Простудился на Холодной Войне

Иван молча вытирал воду от метели Генерала с полу, краем глаза наблюдая за варящейся манной кашей. Альфред маялся от безделья и от раздумий. Его одолевали мысли о предстоящей битве с манкой и о том, как соблазнительно выглядит Россия, стоящий на коленях, и как красивы его кисти рук, выжимающие в ведро тряпку. Но, несмотря на то, что Америка мог долго смотреть на Брагинского, становилось всё скучнее. Ноутбук Иван брать не разрешал, ибо «больным нужен покой». И, хотя уже сказал, что не злится на сверхдержаву за пьянку с Морозом, почему-то не произносил ни слова. — Ра-а-аш, — проныл Джонс, — мне скучно и одиноко, Ра-а-аш! Расскажи что-нибудь, поговори со мной! — И о чём же говорить с тобой? — устало спросил Россия. Он полчаса пытался избавиться от гигантских луж растаявшего снега, но их разлилось так много, что он выливал уже третье ведро; Иван молил богов, чтоб вода не затопила нижний этаж. — Не зна-а-аю. О чём хочешь. Мне просто очень важно слышать чей-то голос, — «Ага, чей-то, конечно! Альфред, хотя бы перед собой признай, что любишь голос тупого русского», — можешь на своём языке говорить. Только не тишина, что угодно, но не она. Россия аналогично не хотел молчать, его уже тошнило от постоянного безмолвия. Он на протяжении стольких лет жил один, не имея привычки с кем-то беседовать. Тишина ассоциировалась с одиночеством, и, честно говоря, Федерации было приятно слушать неумолкающую трескотню Альфреда, которая раньше, на саммитах, очень раздражала. Вести какую-либо речь перед малознакомыми не доставляет особого удовольствия, но когда слушает Америка, это имеет гораздо больший смысл, чем обычно. Вчера ночью Иван как раз читал своему новоиспечённому названному младшему брату, и он пари держал, что Альфред, несмотря на то, что речь была русской, самозабвенно внимал. Молчание, вопреки обоюдному желанию разговаривать, затянулось. Альфред порывался начать монолог ни о чём, в таких он был силён; Россия казался отчуждённым, выглядел невесело. Он вообще редко имел вид правдиво счастливый. — Раш, — Джонс уставился на воюющего с водой на полу русского, подперев подбородок рукой, — а расскажи сказку. — Жил да был в тридевятом царстве алкоголик по имени Америка… — начал Иван, сделав вид, что просьбе ничуть не удивился, а, напротив, только ожидал её. — А что-то более… Не связанное с моим проколом? — Альфред состроил обиженную мину. Россия, увы, не видел мимики страны, оскорблённого до глубины души. Северная страна вздохнул и, выжав тряпку в ведро и не выпуская её потом из рук, сел рядом с кроватью Америки. Вряд ли кто-то может объяснить, почему Иван считал своим местом именно пол у изголовья. Альфред же, обняв одеяло, устремил взгляд в уставшие лиловые глаза врага и, как ребёнок, замер от предвкушения, заранее восхищаясь. В детстве он, внимая рассказам Артура, имел привычку грызть ногти (а потом и всю руку) на протяжении повествования; он уже приложил пальцы ко рту. — Не ешь себя, — с укором сказал Брагинский. — Итак, о чём же тебе сказку? — О любви! — Альфред не перестал кусать пальцы. — Как хочешь. Как я уже начинал…       В Тридевятом Царстве, в Тридесятом государстве, жил да был добрый молодец Иван. — Подожди, почему Иван? Ты, что ли? — не понял Америка. Нет, это был обыкновенный Иван-не-дурак. Таких много в сказках русских. Итак, жил да был он в стольном граде Киеве. — А Украина тут почему? Время тогда было Киевской Руси, вот и жил он в столице, так положено. Доброе хозяйство вёл, не бедствовал, да. Красив был, все девки на селе его поклонницы. Да не был счастлив Ваня, Богу известно отчего. Красны девицы — но всё не те; он был придирчив до ужаса. И сердцу-то не прикажешь, не нравилась ни одна, хотя писаные красавицы были в стольном граде Киеве. И однажды пришли в избу к Ивану его две любимые сестрицы, звали их… М-м-м… Танаша и Гаоль, так вот не повезло им с именами. И говорят, мол, негоже доброму молодцу быть бобылём, нашёл бы невесту себе. «Да где же я найду себе такую, чтоб любила да была любима? Чтоб была собой пригожа и душой красна?» — развёл руками Иван-не-дурак. Старшая сестрица Гаоль была мудра не по годам. Младшая же сестра слыла ведуньей искусной. Каких только не знавала она заговоров и приговоров. Она в отрочестве однажды приворотным заклятьем приворожила сама себя к брату, и поныне приходится ей таить в себе любовь. «Мы поможем тебе, Ваня» — молвили Укра… Гаоль и Танаша. Протянула доброму молодцу младшая сестрица картошку волхвов, и говорит, мол, иди за нею, выведет она тебя к счастью. Нужно только сказать тайные слова, которые были известны до сиих пор лишь Ната… Танаше, прошептала девица Ивану на ухо их. А старшая строго-настрого наказала не сворачивать с тропинки, надевать в холод шапку и дала шарф волшебный. «Он спасёт тебя от беды лютой», сказала. И Иван собрался в путь. Взял картошку сестрицыну и, выйдя в чисто поле, произнёс слова заветные: Дядько Лукашенко, приди на помощь, помоги пройти чрез чащу чёрную, чрез моря студёные, чрез горы высокие, к счастью приведи. Ударилась картошка о землю, завертелась на месте и обернулась старцем усатым. «Ты чьих будешь?» — спросил Иван. «Я — властелин земли Белой Руси, Дядько Лукашенко» — держал ответ тот. Поладили они, потолковали о том да о сём, однако недолго говорили. Обернулся вновь картошкой Дядько Лукашенко и покатился по тропинке, а Иван вслед за ним пошёл. Долго ли, коротко ли, шёл наш молодец через лес дремучий. Солнце скрылось, наступила темнота, и надо было искать ночлег. Повстречалась ему на пути избушка на куриных ногах. «Избушка-избушка, встань ко мне передом, а к Западу задом» — сказал Иван. Не двинулась та с места. «Избушка-избушка, встань ко мне передом, а к Северной Америке задом» — сказал Иван. Не двинулась та с места. «Избушка-избушка, встань ко мне передом, а к Ближнему Востоку задом» — сказал Иван. Не двинулась та с места. Смекнул тогда добрый молодец, что избушка не знает, в каком положении она находится. Обошёл её Ваня и постучал в дверь дубовую. Открыли ему не сразу, а как открыли — так обомлел Иван. Вот оно, чудище лесное, которое Дедой Иггой в народе кличут. «Здравствуй, добр молодец. Я — Деда Игга. Зачем пожаловал?» — спросил ведьмак, поднимая рукою одну бровь свою, чтоб лучше видеть Ивана. «Мир твоему дому, колдун, — поклонился Ваня. — Да мне бы на ночлег к тебе.» «А ты загадку мою разгадай, тогда и пущу, — молвил хитрый Игга. — Да только попытки тебе две дам, а не три, как по традиции. Итак, скажи, Иван-не-дурак, выйду ли я из Союзу Евросказочного?» Призадумался молодец. «Да, выйдешь.» «Ошибаешься, милок. У тебя осталась одна попытка.» «Нет, не выйдешь.» «Ошибаешься, милок. Не пущу я тебя никуда, ты проиграл.» «Но как же…» Захлопнулась дверь перед носом Ивана. Неужто обманул колдун? Э, не, не обманул. Видать, так и вправду сам не решится никогда Игга выйти из Союзу, али не выходить. Пришлось путь держать Ване ночью. Благо, Дядько Лукашенко имел свойство волшебное светиться в темноте — под Чернобылем в гостях у Гаоли бывал — потому светлым лес стал, аки днём. Долго ли, коротко ли, шёл Иван да набрёл на колодец. Посреди чащи находился настоящий колодец. Только хотел молодец напиться из него, как вынырнуло оттуда водное существо человекообразное и уставилось на Ваню. «Я — волшебный Щукитай!» — представился обитатель колодца. «Друг ты мне, али враг?» — спросил Иван. «Друг, должно быть, — поразмыслил Щукитай. Он по жизни был во всём неуверен. — Испей воды из колодцу-ару, я её в знак нашей дружбы дарую». Зачерпнул из ведра, поданного Щукитаем, Иван воды. На вкус она была как обыкновенная, но… «В чём же особенность твоего колодца?» «Теперь ты наполняешься решимостью коммунизмом, — отвечал Щукитай. — Плюс десять очков к твоей силе и минус двадцать к любви других стран-ару» Молвил так тот и нырнул обратно в свой коммилодец. Иван не знал, что и сказать на это, потому отправился дальше. Вот уже утро наступило, подошёл Иван к дворцу неописуемой красоты. То был дворец Кащея, насколько было известно молодцу. Охраны Кащей не держал, потому Ваня миновал семь дверей и предстал пред высоким голубоглазым блондином, на костяного царя непохожим. «Здравствуй, путник. Зачем пожаловал?» «Ты — Кащей?» — спросил Иван. «Я — Людвиг, властитель Евросказочного Союза» — ответил, пожав плечами, не-Кащей. «Я счастье своё ищу, а волшебная картошка к тебе привела. Знаешь ты что-нибудь о счастье?» «Знаю… — мечтательно протянул Людвиг, устремляя взор вдаль. Ему вспомнилась далёкая нынче Царевна-Итальяна. — Но помочь тебе не могу. Видишь ли, у самого забот по горло. Нападает на мои владения страшный Змей-Долларыныч. Мировой валютой заправляет, лукавый.» «Быть может, я смогу помочь? Я убью коварного змия!» «Держи меч-Нихераневыйдец, он пособит тебе в трудную минуту, коли ты сражаться вздумал с Долларынычем. И иди туда, видишь, белокаменные палаты виднеются? Небо над ними звёздами ясными усыпано и испещрено красными полосами. Там живёт властитель Змея.» Отправился наш Иван-не-дурак на верную смерть. Подошёл он к Белокаменному Дворцу и воззвал: «Выходи, властитель Змея-Долларыныча, на бой честный! Отведай-ка силушки богатырской!» Выглянули из окна Царица-Клинтоница и Трампцарь Республиканский. Не выйдем, говорят, делать им больше нечего, что ли? Заперли ставни. Что же делать, думал Иван, как выманить Змея да хозяина его? — Раш, а почему Трампцарь Республиканский? — спросил Америка, не понимающий намёков. Россия удержался от того, чтобы сфейспалмить. — И когда уже любовь будет? Ты обещал. Пусть у героя гёрлфренд появится! Хорошо, хорошо. Отворилось одно окно, и посмотрела оттуда на Ивана девица-краса. Скинула она ему локоны свои длинные, чтоб смог тот забраться по ним. — А зачем? Она хотела помочь Ивану. — А как её звали? М-м-м… Звали её… Неальфреда, ага. — А как выглядела? Я люблю представлять девушек во всех подробностях! Низкого роста была, чёрные длинные волосы, зелёные глаза, не (!) острый нос. Красивая. — Миленько. Продолжай. И пошёл Иван с Неальфредой по палатам Белокаменного Дворца. Встретил Долларыныча. Вынул из ножен меч Нихераневыйдец, разрубил мировую валюту. И отправился туда, где были Царица-Клинтоница и Трампцарь Республиканский. Шарф его волшебный, который сестрица подарила, оказался очень полезным. Он обвил двух правителей и… м-м-м… Не знаю, что он мог с ними сделать? Как наказать? — Я бы запер в кладовке, — немного подумав, предложил Америка. Ла-а-адненько..? Запер он их в кладовке, и оставались они там ещё долгое время, пока за ними не пришли из ФБР и не освободили. А потом снова заточили в темнице. Вот. — А любовь-то где? — спросил Альфред, приуныв. Хорошо, эта Неальфреда так полюбилась Ивану, что он женился на ней, жили долго и счастливо. — Чё так мало про любовь? Ну лан, тоже неплохо, — снисходительно одобрил Америка. И добавил весело: — А у тебя там что-то убегает из кастрюли!

***

За окном уже давно стемнело. Иван за столом с ноутбуком, Альфред лежал, развалившись и ноя. Его второй раз за день накормили ненавистной манкой. В прошлый раз — за обедом, той самой, которая убежала. А только что, вечером, — заново сваренной. — Раш, я спать хочу, — вымолвил он, прервав стенания. — Спи, я свет выключу сейчас, — ответил Брагинский, направившись к переключателю. — Завтра накормлю чем-то другим, не страдай так. — Слава богу, у меня манка уже из ушей вываливается. По крайней мере, мне так кажется. Раш, мне скучно и одиноко, — Альфред улыбнулся. Россия закатил глаза, но, взяв ноутбук, забрался в гнездо Америки. — Только спи, а не пялься в мой экран, — сказал он Джонсу, который уже опустил голову на плечо русскому и смотрел на непонятные слова. — Я по-русски не понимаю, не волнуйся, — сонно пробормотал тот, закрывая глаза.