Простудился на Холодной Войне

— Мать твою, Джонс, ты там срать собрался, что ли? — крикнул Россия, в одиночестве сидевший на кровати. Он был в одних длинной рубашке и в шарфе, разгорячённый и злой, прямо как когда-то Альфред. В прошлый раз-то обстоятельства мешали, президент позвонил. А сейчас всю вину можно было смело перекидывать на запершегося в туалете Америку. — Нет, — жалобно подал голос тот. — Я сосредоточиться не могу, Раш! У меня стояк, это неудобно. А ещё я боюсь попасть мимо унитаза. — Только попробуй! За что ты мне, горе луковое… — опустил голову Россия, обхватив колени и скрыв за ними лицо. Шарф чуть сполз с его шеи. — Чёрт тебя побери, пиндос! Ты своим «пописать» разрушил всё. — А сам ты что, за всё время ни разу не сходил в туалет? — В самолёте ходил, тогда, между прочим, тебя и заметил. На облачка ты смотрел. — А мы почему молчали, Раш? Я так и не понял, чё так долго не разговаривали. Ты о чём тогда думал? — Ну, о Холодной… — нехотя сказал Иван. Безмолвие было так красиво. Теперь капиталист, похоже, не заткнётся. — О, я тоже! Как мило. И странно, что так долго нельзя было говорить. — А знаешь, что ещё было странно? — поднял голову Россия, обратив её к двери ванной. — То, что ты хотел стать активом. Какого хрена, Джонс? — С чего это трахать будешь ты? — Альфред самодовольно усмехнулся. — Я, может, всегда мечтал о твоей сладкой попке. — Blyat', Америка! — раздражённо воскликнул Брагинский. — Прекрати свои пидорские замашки. И не прикасайся больше к моему заду. Да вообще, ты там утонул, придурок, скоро выйдешь? — Ра-аш, — тон Штатов напряг Федерацию. — Раш. Слушай, а я ведь раз твой парень, то могу распоряжаться твоими вещами в квартире? — Ты не мой парень! — сразу стал горячо отрицать Россия. — Ты просто временный… Эм… Друг, погостить прилетел. Между нами нет ничего такого голубого. — А говорил, что любишь меня, — Герой наигранно опечалился. — Люблю. Но ты не мой парень, ладно? Но люблю. Из-за двери раздался возглас умиления. — Я тебя тоже люблю, — сказал Америка, роняя что-то в ванной комнате. — Короче, я могу брать твои вещи, да? — Наверное. Что ты там делаешь, идиот? Снова нечто стукнуло об пол, рассыпавшись. — У твоей сестры есть косметика, — сконстатировал Джонс. — Я возьму, ладно? — Боже, Федя, зачем тебе краситься? — Да я посмотреть, может, что-то на роль смазки пойдёт. Ты ж не думал меня отыметь всухую, м, садист? Россия ничего не ответил, улёгшись на кровати. Он совсем забыл, что его партнёр женщиной не являлся, и что подходить к делу нужно было иначе. Вот только Иван не имел представления о том, как у содомитов сие происходит. Не приходилось задумываться, что там заднеприводные в постели творят; пидоры как пидоры, а, оказывается, тут ещё и тонкости имеются. То, что они «в жопы ябутся», Брагинский знал из разговоров бабушек на лавочках, причём сам часто подвергался таким замечаниям с их стороны. Похоже, надо было расспросить старушек поподробнее, раз они осведомлённые в гейских делах. «Я как бы понимаю, что надо делать это аналом, — мыслил страна, пялясь в потолок. — Но я с бабами-то такое никогда не практиковал, а уж ещё и с тем, у кого между ног сзади яйца есть… Когда думаю о том, что хочу Альфреда, на ум не приходит ни один иной способ. Но ведь довольно мерзко трахать в то, чем обычно по-большому ходят, разве нет? Впрочем, вряд ли это намного омерзительней, чем отсасывать. Господи, ввязался же я в эту пидорасню всю, на свою голову. Жил сотни лет без малолетки-выскочки, прожил бы ещё столько же. И что я нашёл привлекательного в нём? Брагинский, ты такой пидорский пидор…» — Герой готов! — радостно объявил Америка, вышедший из ванной. — Кароч, я не нашёл ничего, что было бы похожим на смазку. Ща, я поищу у тебя ещё, ладненько? Альфред направился почему-то к шкафу с одеждой. Россия не возражал, ибо не представлял толком, что из себя смазка представляет. Неудивительно, что в шкафу Джонс ничего не нашёл. Зато он засиял от счастья, когда отрыл в нём платье Беларуси. Сестра часто гостила у брата, потому, чтобы не брать много вещей в багаже, она оставила половину своих вещей здесь. — Раш, можно я возьму платье Натальи? — Альфред сложил руки в мольбе. — Пожалуйста, только на эту ночь. — Господь святой, — по-русски прошептал Иван, вспомнив вдруг Керенского. — Я боюсь спрашивать, зачем тебе это. Какое отношение платье имеет к… — Прямое! — отрезал капиталист, обнимающий полюбившуюся вещь. Она ведь была такой приятной на ощупь, с длинной юбкой и из лёгкой ткани. Кажется, подобные платья носили девушки в советское время, оно было совсем простенькое. В темноте плохо различался цвет, но, вроде бы, голубое. Когда Америка надел на себя чуть тесную в грудной клетке одежду Беларуси, Россия, мягко сказать, был несказанно ошеломлён. — Я охуел от этого, — не мягко сказал он. — Джонс, зачем? Исключительная нация закружился по комнате, придерживая «двумя пальчиками» подол и оправляя Техас. Платье было почти идеальным по фигуре, не считая того, что у Альфреда плечи, конечно, шире. Но на бёдра село хорошо: Наташа не отличалась 90:60:90. Америка, уперев руку в бок, кокетливо подмигнул России. Скорее всего, если бы Брагинский был чуть ближе к американцу, Альфред за своё поведение лишился бы зубов. Но Герой порхал, перелетая на кухню, и, параллельно щёлкнув двумя выключателями, осветил квартиру. — Я чувствую себя так легко! — ликовал он, подскакивая то к одной полке, то к другой, продолжив поиски смазки. — Интересно, а маслом можно?.. О! Америка вернулся в комнату с трёхлитровой банкой в руках. Внутри было что-то светло-розовое и полужидкое. — Я не знаю, что это, но, судя по консистенции, идеально! — радостно щебетал он, в обнимку с находкой рухнув на постель. — Это кисель, — Россия насторожился. — Что ты будешь делать с ним, содомит? Уж наверняка не пить, верно? Ох, напрягал же его сверхдержава, валяющийся рядом с банкой киселя и одетый в платье. Такого зрелища Иван никогда бы себе не мог представить. Исключительный сел по-турецки, немного задрав таким образом юбку и обнажив волосатые ноги. В попытках открыть банку и проклиная её, Альфред отказывался от помощи. Поняв, что открывает крышку не в ту сторону, сделал вид, что ему точно было это известно с самого начала. Обмакнув в кисель палец, Альфред попробовал его. Он не знал, из чего этот странный напиток коварного русского, и даже не определился, нравится ли его вкус. Что ж, во всяком случае, не пить собирался. — Я тебя хоть чуточку возбуждаю в женской одежде? — задумчиво спросил он. — Просто, ты же больше по бабам. Тебе будет легче представить, что я девочка. — Страшненькая девочка, Неальфреда мне больше нравилась, — заметил Россия. Америку внезапно осенило, и он, неосторожно всучив врагу в руки банку с киселём, опять метнулся к шкафу. Порывшись в созданном им самим бардаке какое-то время, он нашёл что искал, и настроение Героя поднялось ещё больше. Брагинский не знал, как стоит реагировать на американца, который теперь натягивал на тощие ноги, все в расчёсах и царапинах, длинные чёрные кружевные чулки Беларуси. — Возрадуйся, Ваня! — Америка любовался собой в зеркало на дверце шкафа. Эх, к такому образу было бы неплохо ещё заколочку какую, ушки там, бубенчики… Увы, придётся так поступать в следующий раз, а пока ограничимся тем, что имеем. — Вот она — твоя мечта, твоя ночная фантазия! — Альфред, я клянусь… — начал Россия, но слов не находил. Происходящее ему казалось ненастоящим. Какой-то сон больного в горячке. Джонс выключил в квартире свет, и теперь глазам, отвыкшим от темноты, видны были лишь очертания предметов, чуть освещённые заоконным фонарём. Америка вернулся к России в постель, отставляя на стол рядом банку и укладывая на спину державу. Он пока не решался сесть на врага, а нависал над ним, целуя грудь и живот Империи Зла. Тот хватался за надежду, что капиталист не собирается возвращать себе прошлую сёме-роль, а просто до поры до времени располагается сверху. Платье, надетое на Альфреде, хотя и выглядело до смешного нелепо, к удивлению обоих, возбуждало Брагинского. И успокаивало, создавая иллюзию более привычного женского тела, однако напоминая о домогательствах сестры. Россия нервничал, ощущая себя подростком-девственником, но гораздо спокойнее становилось, когда Америка целовал его губы, придерживая Техас и не желая снимать его с носа. Федерация, уловив знакомый и уже ставший родным запах Джонса, наконец обрёл комфорт, приближая рукой голову сверхдержавы, другой он приобнял его за талию. Практически высохшие волосы Америки спадали России на лицо и лезли в глаза, щекотали нос. Как же странно ластиться и целоваться с тем, у кого небритые щёки. Ивану было до ужаса непривычно: у девушек всегда гладкая и мягкая кожа, а щетина Джонса, который, похоже, забыл что такое бритва, царапала подбородок. Даже когда Америка провёл у России три дня, он не был таким колючим. Альфред принялся целовать так страстно, что Техас всё же съехал с острого носа, стукнув по лбу Империю Зла. Америка этого не заметил, он оторвался от губ и вернулся к грудной клетке, проводя языком по выпирающим рёбрам. Также забыл он о шарфе, который утратил свою ценность на некоторое время. Ведь раньше шарф был способом почувствовать аромат России, а теперь кайф ловить можно и без него. Пока Альфред ласкал державу языком, Россия гладил любимого страну по талии, спине и голове, притягивая горячий рот Джонса ближе к себе. — Как же я мечтал об этом, Раш! — прошептал Америка, одну руку протянув к Сибири, а другую, запустив себе под юбку, к Флориде. — Будешь и дальше просто пялиться на меня, прекрасного Альфреда Франклина Джонса, или тоже что-то сделаешь? Мне одному дрочить за двоих, что ли? — Объясни лучше, зачем тебе кисель, — попросил Россия, поневоле прикрыв глаза, когда сверхдержава чуть сжал его член. Оба страны говорили вполголоса, как будто боялись, что воцарившаяся гармония улетучится. — Дебил, — Альфред убрал руки и достал откуда-то, казалось бы, уже потерявшуюся и забытую банку. — Неужели не очевидно, ну! Ща, погодь секунду. Он зачерпнул в ладонь немного розовой жидкости. — А теперь смотри и учись, комми! — Джонс раздулся от гордости, чувствуя собственную важность. Самого Рашку учит чему-то, как никак! — Вот твой кисель. Вот моя задница. Америка сел на кровати поудобней, задрал платье и чуть раздвинул ноги. — А теперь я просовываю пальцы себе в, так сказать, анальное отверстие… в жопу, короче. — Blyat', — выразился Россия, поморщившись. Если говорить начистоту, происходящее его возбуждало: и развязность партнёра, и то, как тот выглядел сейчас. — Боже, Америка, это обязательно вот так вот, на обозрение? — Ну разумеется, это обязательно! — закатил глаза Джонс. Какой глупый русский, а. Разве ему не нравится, как Альфред медленно вводит в себя один палец… — Смотри, сейчас второй добавлю. Понимаешь, мне нужно задний проход-то растянуть, я не баба ведь! Природной смазки нет, так хоть киселём. — Стой, это твой первый раз, да? — Россия снова забыл, что у радужных всё иначе. Это беспокоило, но, по большей части, волнение было насчёт Альфреда. — Тебе ведь будет немного больно? — Не парься, я уже лишил себя девственности, — подмигнул Америка, — я, пока скучал по тебе на той неделе, устал от постоянной дрочки, хе-хе. Чё смотришь так? Я всю ладонь стёр, Раш. Не, серьёзно, каждый час, наверное… Да чё ты так смотришь! Вот и купил себе игрушки. Потому фаллоиммитатор опередил тебя, нечего тогда было с Путиным трепаться, свой шанс опорочить меня ты упустил. — Извращенец, — недовольно покачал головой Иван. — Ты ещё и что-то из секс-шопа в себя пихал, содомит. А теперь порочишь мой киселёк. — Я пытаюсь хотя бы самостоятельно себе удовольствие доставить, — Герою не удалось просунуть четвёртый палец, но три входили свободно. — Неплохо я растянул, да, хех? Это я так скучал по моему глупому русскому, который не соизволил раньше меня взять. Молчи, не надо слов. Лучше по Сибири размажь жидкость, я немного занят, так бы сам тебе пофапал, Раш. Люблю это, но сейчас обязанность твоя. Брагинский, которого каждое слово сверхдержавы приводило в смущение, обмакнул руку в кисель. Америка же, тем временем, стал водить по Флориде, не получая желаемого наслаждения — почему Зло в этом не участвует?! Откровенно говоря, Альфред сам стыдился своих речей не меньше, но потому он продолжал мастурбировать всё быстрей, любуясь сидящим напротив Иваном, растирающим по Сибири смазку. Россия убеждал себя, что Герой выглядит омерзительно, когда, запрокинув голову и высунув язык, смотрит на него и удовлетворяет себя обеими руками. Но, увы, подсознательно Федерация с нетерпением ждал, сильней и сильней желая Альфреда, развратно себя ведущего. — Раш, я, наверное, готов… — неуверенно произнёс наконец тот, раздвинув ноги пошире и взирая на Империю Зла. — Но снизу я не буду. Россия хотел было что-то сказать, но решил промолчать и, повинуясь желанию собственного тела, подался вперёд к Альфреду, всё так же сидевшему. — Не надейся, что я лягу на спину, — сказал Америка и упёрся ладонями в кровать, сев устойчивей. — Будь моя воля, Брагинский, я б забрался на тебя сверху, но для первого раза комфортней мне так. — Как хочешь, — Россия улыбнулся и поцеловал Героя в щёку, держа руки на бёдрах сверхдержавы. Было не к месту лишь платье, мешавшее отдохнуть взору на обнажённом Америке. — Только сними это, Ал. Я тебя голого больше хочу. — Ла-адно, — Альфред недовольно прицокнул и снял одежду через голову. Чулки, только что надетые, тоже пришлось убрать. — Оставим замечательный кросс-дрессинг до лучших времён. Кое-кто просто ещё не готов. И ты с себя скинь эту хрень, как поэт какой-то, ей-богу! Ничего против поэтов не имею, но тебе идёт только шарф. Хотя… Можешь и его откинуть? И так жарко. — Шарф никуда не денется, — покачал головой Брагинский, сняв рубашку. — Ладно, мы так никогда не… — Мне неудобно, Раш, — перебил Америка, состроив печальную мину. — Ты серьёзно, Альфред, сколько можно?! — Давай ты будешь сидеть, а я сверху на тебе, — Джонс предложил наиболее комфортный для него вариант, исполняя своё желание через мгновение. — Ни за что не буду под тобой, это унизительно, понятно? Вот, буду тебя так за плечи держать, окей? И как-то нужно, чтобы… Неуклюже пристраиваясь, Америка направил рукой член России, но сесть не осмеливался. Удивительно, но вся храбрость Героя куда-то испарилась, на замену пришёл непонятный страх. Он не мог разобраться в себе: боялся боли или чего-то другого? — Мне как-то стрёмно, — признался он, заглядывая в лицо Федерации. Альфреду стало спокойней, когда он встретился с нежным взглядом, хоть и чуть замутнённым желанием. Ладони Зла очень знакомо поглаживали ягодицы Америки, и сверхдержаве туманно вспомнился давно ушедший день, первый, проведённый в петербургской квартире Рашки. Тот самый, когда температурный Джонс лез обниматься к читающему России и, не контролируя себя, просил поцелуя. Ивану тоже пришёл на ум тот случай, кардинально изменивший дальнейшую жизнь, потому он старался повторять все свои ласки, бывшие тогда подсознательными, но теперь обрётшие больший смысл. Гладить спину, поясницу, потереться щекой о грудь, притянуть ближе — свой долг Брагинский выполнил. Америка, тотчас уловивший замысел, обхватил ладонями лицо России, ласково проводя по щеке. — Ути божечки, ути пусечка, кто у нас тут очаровательный маленький гомофоб? — слово в слово повторил он. — Я просто обнимаю, ведь благодарен, вот и выражаю свою признательность. В тот раз он поцеловал врага стремительно склонившись, но теперь неспешно, нежно проникая языком в рот России. Спроси его кто, хотел ли он продолжить целоваться или всё же продолжить начатое, Джонс выбрал бы первое. Однако Федерация, обретя также решимость, осторожно опустил Героя за бёдра вниз, медленно усаживая на Сибирь. Альфред, для которого действие, несмотря ни на что, оказалось довольно неожиданным, с протяжным «а» выдохнул, обрывая поцелуй. Никакие секс-игрушки не доставляли подобного ощущения ему. Безусловно, «заполненность» внутри фаллоиммитатор мог даровать, но, на настоящий момент, Джонс чувствовал ещё и душевную целостность. Оказывается, становиться единым с Матушкой-Россией не так ужасно, как все, а, в первую очередь, сам Америка, говорили. Империя Зла тоже не удержался от вздоха, когда всего наполовину проник в Альфреда, и прижал страну к себе крепче. Внутри было теснее, чем он привык, горячо и по-кисельному влажно и вязко. Опасаясь доставить врагу боль, Брагинский не решился продолжать тянуть того вниз. Но это сделал сам Штаты, расслабив ноги и садясь окончательно, вмещая в себя член полностью. Как же удачно, что он додумался на днях сходить в секс-шоп, ведь резиновым было в первый раз действительно очень больно. И, если честно, сколько ни пытался Альфред словить оргазм с фаллоиммитатором, приятного поначалу было мало, лишь к третьему заходу удалось устранить дискомфорт. Вот только та игрушка была резиновой и безжизненной, а Сибирь, вопреки географическому положению, оказалась невероятно горячей. — Ф-фак, — выдавил Америка, свыкаясь с новыми ощущениями. — Я… Ч-чувствую, как… Простату… А-а! — Тебе больно? — Россия взял в руку Флориду, массируя её, чтоб помочь Альфреду получить наслаждение хотя бы таким образом. Ему казалось, что чего-то во внешности исключительной нации сейчас не хватает. — Неа, наоборот, я ведь уже так делал… — соврал Герой, обняв руками шею врага. — Только подожди немного, надо привыкнуть чуть-чуть. — Где твой Техас? — тихо спросил Брагинский, понявший, чего не достаёт. — Точняк… — Америка продолжал говорить медленно и шёпотом, снова заглядывая в глаза Злу. Тот дышал неровно, чувствуя, как влажное нутро Джонса сжимает его член, потому продолжать диалог становилось всё труднее. — Воть он. Техас вернулся на место, и Альфреду стало спокойнее. — Комми, ты двигаться собираешься? — криво улыбнулся капиталист, глубоко вздохнув. Федерация, вопреки требованиям Америки продолжать в сидячем положении, привстал и аккуратно положил его на спину, оказавшись сверху. — Ч-чёртов русский, мы ж договорились! Я не… — возразил тот и хотел возмутиться, но прервался на полуслове, почувствовав толчок внутрь и содрогнувшись. — Помолчи, американец, — склонившись, шепнул Россия. — Я больше не могу себя сдерживать. Наверное, тебе лучше было бы, будь всё медленней и ласковей… Ал, я тебя так хочу. Пожалуйста, прости за возможную боль. Федерация начал движения бёдрами, проталкиваясь в любимого страну и наконец наслаждаясь им; теснота внутри, какая присутствовала не с каждой девушкой, обволакивала Сибирь. Россия придерживался умеренного темпа, засасывая кожу на плечах и груди Америки, с шумом выдыхая. Альфред, намеревавшийся взять в рот свои пальцы, но остановленный Брагинским, не знал, какими действиями ещё выразить негу, греющую ниже пояса. Если минуту назад он говорил шёпотом, теперь было трудно соблюдать тишину. — Ра-аш, это так кру-уто! — протянул Джонс, подаваясь навстречу Злу. Ему было больно, хотя бы от резких движений, но это возбуждало американского мазохиста ещё больше. — О, май, гад, как, же, охрененно, ф-фа-а-ак… Твой член во мне, боже мой, а! Но я долго снизу не буду… Майн гуднесс, Сибирь, большая, ха-ха! Трахай меня, трахай, меня, глубже, грёбаный, коммунист… У тебя глаза фиолетовые, а, в, темноте я, их, цве-ет, плохо вижу, хе-хе. Техас щас слетит. Артур готовить не, умеет. — Ты можешь заткнуться? — тихо прохрипел Россия, ускоряясь, обнимая влажное, горячее и дрожащее тело, чувствуя, как пальцы врага впиваются в спину. Ему было непривычно под собой слышать стоны, издаваемые не высоким и мягким голосом девушки, а низким (по сравнению с женским) и хрипящим. — Да, да-а-а, быстрее! — стонал Америка. Тянущее и болезненное ощущение никуда не делось, но ещё больше возбуждало его, заставив самого осознать, чего жаждет. — Брагинский, доставь мне боль, пожалуйста! — запросил он. — Сожми мою задницу руками, я очень прошу, а! Укуси, поцарапай, сломай мне но-ос! Просто ударь, Рашка, избей, изнасилуй! Быстрее, комми, быстрее, чё ты как бревно?! Доставь боль! — Федь, ты дурак? Я не буду тебя бить, — отказался Империя Зла, всё же наращивая темп и гладя Альфреда, нежно водя ладонью по рёбрам. — А я буду, — радостно воскликнул капиталист, отвесив врагу сильную звонкую пощёчину. — Федь, ты дурак?.. — Россия стал целовать губы сверхдержавы, чтоб тот замолчал и прекратил свои глупости. Но Америка не мог быть удовлетворён простыми ласками. Существовавшее ранее стремление подчиняться Злу переросло в навязчивую одержимость мазохизмом. — Ах-ха-ха! Злобный коварный социалист отымеет капиталиста! Да-да-да-а! — он оборвал поцелуй, выкрикивая фразы и заходясь в своём героическом смехе. — Демократия под тобой просто так не прогнётся, учти-и! Ах! Глубже, глубже! Ты такой красивый в освещении жёлтого фонаря! Быстрее! Ха-ха! Россия не мог сконцентрироваться на процессе, возгласы Штатов оглушали уши, ненавистная пронзительность вновь резала слух. — Замолчи, Федя, — попросил он, целуя вибрирующую от издаваемых криков грудную клетку страны. — Не затыкай мне, быстрее! рот, коммунист! Голос Америки никто не прервёт, это голос Свободы! Ха-ха! Ах, глу-у-убже, — Джонс повис на любовнике, обхватив руками шею Федерации и закинув на его спину ноги. Ивану пришлось придерживать одной рукой капиталиста, что было непросто. Нависать было гораздо легче, чем чувствовать, как Альфред тянет своей тяжестью вниз. Американец вовсе не толстый, и кость не широкая, но ростом он высок, почти с каланчу-Россию. А постоянная егозливость, сотрясания от героического смеха и расслабленность, резко сменяющаяся активностью, мешали держать в руке выскальзывающее тело. — У тебя шило в жопе? — перевёл на английский Федерация, чуть не уронив Америку, по обыкновению внезапно ослабившего хватку. — Ты так свой член называешь, что ли? — с интересом спросил исключительная нация. — Чё ты бревно опять, ах, какой кайф, Ра-а-ша-а! Быстрее, быстрее, быстрее! Прикинь, нас бы засекли за этим Клинтон и Трамп, ах-ах-ха… Или твой Путин, вот бы влетело нам! Меня бы ведьма прямо на месте изнасиловала и побила. А Владимир ногами бы пинал моё осквернённое тело. — Он немного задумался, не прекращая неразборчиво выстанывать тихонько свои мысли. — Почему ты так не можешь со мной сделать?! — Потому что я не долбанутый, как ты, либераст, — сердито и сбивчиво отвечал Россия. — Заткнись, чёрт те…бя побери. Может, ты не, заметил, но у нас общее, дело, которое с, подобным… акх… подходом не окончи…тся никогда! — А так ты называешь наши потра-а-а!.. хушки? Чё у, тебя, все кликухи действиям столь, стра-а-ах…нные? Хи, я сказал «столь», прям как Англия, — засмеялся Герой. — Сэр, не желаете ча-ашечку чая? Овсянка, сэр! Ах! Бэр-р-римор-р! Сэр Генри-и. Элементарно, Уотсон, элемента-а-ах!.. рно. Да, глубже, — он зажмурился, когда член вошёл полностью, — Сибирь большая… — Закрой рот, Пиндостан, — взмолился Россия. — Погодь секунду, — Америка, резко расцепив руки, оттолкнулся ими от простыни, напрыгивая на державу, заставляя того сесть и оказываясь сверху. — Эхехе, снова мы наравне, Рашка. Ну же, поцелуй меня! Продолжая двигать бёдрами, насаживаясь на член, Альфред засосал губы России, грубо притянув лицо того за подбородок. Империи Зла вновь пришлось поднимать и опускать любовника, но уже не снизу вверх, а наоборот, что было не на много легче, ведь тот продолжал вертеться в руках. — Предупреждай, прежде чем так… охкх!.. наскакивать на меня, — шепнул Россия оторвавшемуся от губ Америке, откинувшемуся чуть назад и устремившему взгляд вверх. Очки норовили опять соскользнуть от энергичных скачков Альфреда и подлетали, как и высохшие светлые волосы. Отдельная прядка Джонса дрожала и закручивалась от возбуждения. Это вообще физически возможно? — Техас не потеряй, дурак. — Техас! Точно! — восторженно закричал исключительный. — Я же ковбой, йи-и-и-ха! Ох, зря, зря Иван напомнил об этом американцу. «Ковбой» вцепился в волосы Федерации одной рукой, и другой принялся раскручивать в воздухе воображаемое лассо. Теперь толчки в Альфреда стало труднее совершать, ведь тот сам подскакивал выше и опускался на Сибирь, издавая оглушительные крики, смесь стонов, всхлипываний, «йиха» и геройского смеха. «Я же трахаюсь с мужиком!» — безысходно мелькнуло в разуме Зла. — Й-и-ха-ха-ха! Вперёд, мой верный конь, навстречу кра-ах!.. сному солнцу заката! Это Дикий Запад, ха-ха! «Ещё какой дикий…» — думал Россия, громко придыхая со стоном каждый раз, когда ковбой опускался вниз, до основания принимая в себя член. — Да, ах! А-АХ!.. ты мой конь! А-а-Ахх!  Америка, войдя в роль, с силой шлёпнул по бедру Брагинского. Один раз, второй… — Федя, ты дурак? — обиженно спросил «конь». — Ага, йи-ха! — Джонс вновь дал с размаху пощёчину, уже с другой стороны. — Люблю тебя, Рашка, люблю тебя-я! -а! -а! «Он же так себе язык прикусит!» — Россия побеспокоился о скачущем Америке, потирая ударенную щёку. Капиталист казался Федерации безумно привлекательным, когда пребывал в таком состоянии. Будто страдальчески изогнутые брови, чуть прикрытые глаза, болезненно-дрожащая улыбка с открытым ртом и высунутым языком. Цвет раскрасневшегося лица, различающийся даже в полумраке. Блестевшие глаза, кажется, слезились; пряди вокруг лица стали мокрыми от пота. Россия хотел обнять любимого страну, необыкновенно красивого по мнению Ивана, но тот не давался, двигался чересчур быстро. — Йе-ес, партнёр, я! здесь! шериф! теперь, — выносливый американец, похоже, устал, но старался не замедляться. — Силы меня-ах пока не покинули, я… А-ах, да, вот так, глубже, о-о-о! Как жаль, что теперь только кайф от твоего члена, боли нет. Ох! Побей меня, прошу, молю, Раша! Америка прекратил движения, осев, тяжело дыша и уткнувшись лицом в плечо России. От Героя пылало жаром, слипшиеся волосы у лба тёрлись о шею державы. — Твоя очередь, большевик, дальше сам меня трахай, я больше не могу, — отрывисто хрипнул он, закрыв глаза. — Партнёр, я умер с честью. Шериф Альфред Франклин Джонс отходит от дел. М-м-м, я чувствую тебя, такой горячий, большой, в моей жопе, полностью. — Федя, ты дурак, — утвердил Брагинский, поправляя Техас на переносице уставшего Америки, аккуратно убирая с его лица взмокшие пряди. — Ну чё ты медлишь, мать твою, я дальше хочу! — прохныкал ковбой, потянув Федерацию за шарф. Джонс нетерпеливо медленно приподнимался и опускался, взяв в руку Флориду. — Всё, укх! самому приходится делать… Так вот, мгнм, о чём я? Ах, да, я хотел рассказать о том, чем меня в детстве Англия кормил, по-ах-жаловаться, так сказать, на. да, быстрее!.. жизнь. Короче, я… Россия, который больше не мог слушать болтовню Альфреда, резким движением снял с себя американца. Тот и не заметил, как оказался стоящим на четвереньках. — Ты раком решил? Это круто, никогда не пробовал. Хотя, ха-ха, я ни разу не был пассивом. Главное, чтобы не снизу больше, — обернулся через плечо исключительный нация. — На чём я там остановился-то… Входи-входи, а я договорю пока. Ты чё делаешь?.. Русский, стянув с шеи шарф, привязал им запястья Джонса к железным поручням кровати и закрыл ладонью рот неумолкающего сверхдержавы. — Да помолчи, — сквозь зубы проговорил он. — Просто заткнись, хорошо? Америка, извини. Я бы не связывал тебя, но ты ж уберёшь мою руку и продолжишь трепаться, содомит. Альфред не знал, возмущаться ему или радоваться, что наконец почувствовался дискомфорт от стягивающей запястья белой ткани. Впрочем, ни того, ни другого сделать он не мог, ведь Зло прижимал к его рту руку. Всё, что было возможно — лизать ладонь, не позволяющую говорить, и выгибаться в спине, требуя продолжения. Россия не без труда вошёл в Героя, параллельно целуя того в шею. Америка издал мычание, насаживаясь снова на Сибирь, энергичнее водя языком по ладони врага. Наконец-то Брагинский стал грубее, наконец-то. Натягивать на член Альфреда только со стороны могло показаться простым. Он от удовольствия невольно вырывался, извивался, вцеплялся в шарф, сдерживающий руки, кусал кожу затыкающей рот ладони. Федерация, который еле держал того за выскальзыващуюся талию, старался двигаться быстрее, как недавно просил Америка. Он сам почти в голос стонал, когда в узком Герое сильнее сокращались и сжимались мышцы. Сверхдержава подавался назад, глубже принимая в себя член, сквозь руку издавал мычащие протяжные возгласы и, кажется, что-то говорил. Различались только искажённые «ещё», «комми», «фак» и длинные «ах», иногда проскальзывающие сквозь пальцы России. Затянутые шарфом кисти исключительного нации затекли от неудобного положения, но ощущаемая в них ноющая боль только заводила исключительного. — Пиндос, мгнм, да спокойно ты, спокойно, не брыкайся так, — пытался сдержать Альфреда северный страна. Гораздо удобнее это делать двумя руками, но можно ли было позволить Герою снова разговаривать? — Слушай, я сейчас уберу ладонь, ах. И, ты… Будешь молчать, хорошо? Джонс мгновенно закивал, произнося приглушённое «я о.мм.е.ща.ю!». Открыв освободившийся рот и сделав огромный глоток воздуха, он через секунду нарушил обещание. — Ф-фак! Так хорошо, так хорошо! — заново стал кричать он. — Ёбаный большевик-х, глу-у-убже! Глубже, дьявол тебя побери! Сука, быстрее! Обращать внимание на это Россия не стал, крепче обхватив Героя. Другого он и не ожидал, сохранять в таком состоянии молчание сверхдержава, видимо, не мог чисто физически. Пронзительный орущий голос начал казаться Федерации уже не отвратительным, как обычно. Ведь это был голос любимого Америки, в котором слышны и стоны, и крики, и всхлипывания, и смех — всё, что указывало на получаемое Штатами удовольствие. И, хотя в данной ситуации мало что могло сравниться с наслаждением, какое испытывал совершающий толчки Россия, ему всё-таки было невероятно приятно осознавать, что Альфред кайфует не меньше. Судя по ору, становившемуся громче, даже больше. — Боже, ф-фак! Раша, Ра-ашА! — капиталист чуть обратил голову к Федерации. — Если не можешь бить меня-а в полную силу, то хотя бы по заднице шлёпни! — Федя, ты дурак? — Рашенька, пожалуйста, Рашенька! А-а-а, да-а-а! — он застонал, когда раздались пара звонких хлопков. — Да, это охрененно, сделай так ещё! Мгнм-м, ах, да, сильнее, сильнее! Ударять Альфреда было одновременно совестно — больно, должно быть! И одновременно доставляло удовлетворение, особенно когда после шлепка Америка выгибался, выпячивая заднюю часть. Ладно, может, взаправду было приятно несильно бить его: зад американца казался действительно привлекательным. Но Россия понял, что гораздо приятнее, когда под ним Герой гнётся от массирования члена. Вжав Штаты в постель, чтобы не позволить ему больше вырываться, Империя Зла стал ускоренно проталкиваться в любимого страну, одной рукой водя по Флориде. Исключительный нация уткнулся лицом в простыню, откуда теперь доносились сдавленные стоны и бормотание. Ниже пояса всё горело. — Да, дрочи мне, сильнее, быстрее! — вскинул голову Америка. — Я скоро кончу, Раша, я точно кончу! — Тебе руки развязать, или мазохизм цветёт и пахнет? — шепнул Россия, целуя затылок сверхдержавы. Шарф давно сполз по перекладине вниз, узел чуть ослабился. Альфред утвердительно проныл и почувствовал, как кровь вновь приливает к освободившимся запястьям. Но наслаждаться свободой затёкших кистей было не время, пальцы русского задевали головку Флориды. Шлепки возобновились, заставив Америку опять кричать и впиваться в простыню пальцами. — Переверни меня на спину, — повелительным тоном всхлипнул Джонс. — Я должен видеть тебя, я хочу видеть тебя! Россия еле заметно усмехнулся приказу и повиновался, сменив положение. Альфред, похоже, был близок к кульминации, даже тише стал, будто задыхаясь. — Раш, не надо. Сверху… Посади на колени! — Джонс не желал кончать под врагом, было важно было сделать это на нём. — Ты не сможешь сидеть, дурак, — сказал держава, но всё же взял приподнявшегося на руках Америку. Герой будто обрёл второе дыхание, глаза по-старому загорелись. — Что, думал, так просто меня одолеешь, злобный русский? Как бы не так! Шериф здесь! Хотя и очень уставший, Альфред возобновил скáчки. Громко смеясь, он ударил по щеке Россию, которому это уже было не в новинку. — Федя, рот закрой, у тебя слюна течёт, — Империя Зла припал губами к шее обожаемого врага. — Я просто хочу тебя сожрать живьём! Америка героически засмеялся и впился зубами в плечо России, сразу до крови. Тот случайно в ответ прокусил нежную кожу шеи, вталкиваясь в исключительного, дроча ему рукой и терпя боль. Со стороны могло показаться, что страны хотят перегрызть друг другу глотки, но они оба, продолжая странный акт совокупления, смешивая на груди, плечах, шее и ключицах врага чужую кровь и собственную слюну, пребывали практически на вершине блаженства. — Тебе нравится моя кровь? — с безумным взглядом спросил Альфред, широко и довольно улыбаясь, совершая движения тазом. — Очень, — сам того не ожидая, ответил Россия, убирая руки с поясницы любовника и кладя пальцы на острые зубы Америки. Брагинский зашипел от боли и удовольствия, когда Штаты тут же пронзил руку до кости, крепко сомкнув челюсти, гладя её внутри рта языком, облизывая. Зло тоже поднёс к губам кисть Героя, засасывая кожу на ней, целуя и поглаживая пальцами свободной руки. — Охренеть, как вкусно! Попробуй, — предложил исключительный, изо рта которого стекала полупрозрачная красноватая вязкая струйка. Обняв Америку за талию, Россия нежно поцеловал его губы и, соответственно, собственную руку, ощущая металлический привкус и сплетая язык с языком врага, параллельно жуя свои пальцы. Когда рука американца добавилась к общему переплетению крови и горячей влаги, никто из двоих не мог наверняка сказать, чью ел руку: свою или партнёра. Герой жадно глотал ярко-красное месиво, с любовью глядя в глаза лижущему чужие раны России. Спустя долгую минуту взаимного пожирания, ладони сомкнулись, а обагрившиеся пальцы, с местами съеденной кожей, скрестились. Страны наконец снова поцеловались, уже не жуя языки, нежно слизывая с уголков губ друг друга кровь и ускоряя темп толчков. Теперь горело не только ниже пояса, а буквально везде; пожар от боли, удовольствия, многолетней ненависти к врагу и взаимного обожания. Опрокинув на спину упрямого и сопротивляющегося, нежелающего находиться под, Америку, Россия начал вдалбливаться в него с новой силой, уже стремясь к завершению. Джонс делал отчаянные попытки вырваться из объятий, протяжно стонал, вцеплялся Злу в волосы и шипел. Отталкивая от себя Империю, Джонс пачкал грудь, живот, шею и лицо врага своей кровью, разводами оставляя её, сочащуюся из прокушенных ран. — Не-е бу…ду а-м-гн-ха! снизу! Никогда не, кончу......снизу! Убери, руки, убери… — Альфред сражался изо всех сил, стараясь скинуть с себя того, кто почти доводил до оргазма. — Я тебя… сам в жопу отымею, ах! комм-м-мунистическое отро…дье! Убью тебя, ублю-у-удок… Ненавижу, чёрт, сейчас!.. Не буду снизу, нет, нет, нет. Держать сверхдержаву было больно, ведь кожа на подушечках пальцев была съедена. Но иного выхода не было, Россия хотел своего Америку именно в этой позе, мечтал кончить в Героя под ним. Привязать за шарф было бы чересчур долго и муторно, но Ивану всё равно это и в голову не пришло, его разум не осознавал ничего, кроме бьющегося, вопящего, хнычущего настырного американца, с воем рвущегося на волю. «Свободолюбивый, блин, — подумав так, улыбнулся Федерация. — Жаркий, тесный, весь мой… Любимый подсолнушек!» — Отвали, коммуняка, или посади на колени! — не теряя надежды, стонал Альфред, чьи бока были заляпаны кровью, кусаясь и царапаясь, так как кулаки не могли сжаться от дрожи, а удары попадали как-то мимо. — Чё ты лыбишься, с-сукин сын? Мразь, верни меня наверх, слезь, слезь! Техас продолжал держаться на переносице Джонса лишь благодаря тому, что Брагинский каждые секунд десять поправлял его, попутно убирая лезущие в лицо врага волосы и оставляя на том тёмно-красный след. — Да не трогай моё лицо, слезь, глубже, глубже! — Герой укусил гладящую его по щеке руку. — Раша, боже мой, быстрее… А-ах, ненавижу тебя, русская дрянь! Не прощу этого, да, скорее, скорее, я сейчас… Оргазм медленной волной прокатился по телу Америки, захлестнув его с головой, заставив издать последний, наиболее чувственный пронзительный возглас. Альфред рефлекторно прижал к себе любимого Империю Зла, дрожа всем телом, с огромным трудом переводя сбившееся глубокое дыхание. Россия, член которого невыносимо стиснули, усиленно сокращаясь, узкие мышцы сверхдержавы, кончил в исключительного, глухо застонав и сжав его в объятиях.

***

После оргазма Джонс не сразу осознал, где и с кем находится, на пару коротких мгновений память будто напрочь отшибло, он лишь свернулся клубком в руках Ивана, прижавшись виском к его груди, смутно чувствуя что-либо помимо тепла тела Брагинского. Тот тоже какое-то время пребывал как в прострации, гладя по волосам лежащего на нём страну и целуя его вспотевший и горячий лоб. Только через долгую минуту, проведённую почти без движения, Россия понял, что его пальцы ноют от боли, как и прокушенное плечо. Теперь боль точно не возбуждала, а обжигала, даруя не самые приятные ощущения. Поднеся в полумраке руку к глазам, Федерация и не поверил вначале, что она в таком состоянии. Следы от укусов, кое-где небольшие участки развороченной плоти, тёмная кровь стекла чуть ли не по локоть, кожа слезла вокруг мест «поедания». — Федя, руку дай, — он сел на кровати, осторожно перекладывая Америку к себе на колени и осматривая его кисть. — Ох, что же я с тобой сделал… Пальцы Штатов выглядели ничуть не лучше, хотя сам сверхдержава, судя по всему, не замечал этого, стараясь привести в порядок мысли и выбраться из полудрёмы. Он учащённо моргал, тёр глаза и потягивался, освобождаясь от сонного состояния. В темноте различался Россия, едва освещённый заоконным жёлтым фонарём. — Да забей, — хрипло сказал Америка. Он потёр переносицу и поморщился от боли, которая дала о себе знать от этого прикосновения. — Горемычный ты мой, — по-русски произнёс Брагинский, неодобрительно качая головой. — Вставай, Пиндостан, надо обработать прокусы и смыть с тебя кровь. Садо-мазо несчастный. Россия сам бы понёс Америку, но боялся уронить. Ко всему прикасаться было больно, а уж нести и подавно. Как только Иван умудрился минуту назад игнорировать жжение в пальцах, крепко держа под собой Альфреда? Как тот вырывался, хватаясь за всё подряд, и не морщился, как сейчас? Переждав несколько молчаливых секунд, за которые всё расставлял по полочкам у себя в голове, Джонс вскочил с кровати и, подойдя к платяному шкафу, отрыл для себя сорочку России и надел её. Не в мокрую же одежду облачаться; а длинная ночная рубашка была очень кстати. — Герой в полном порядке, усё нормально! — Пойдём в ванную, Герой, — набросив свою футболку-«блузу поэтов», встал с постели Иван. Штаты сразу направился в ванную, стремясь оказаться там первее. Нужно быть лучшим во всём! Хотя совсем недавно… — Раша, ты выебал меня как бабу! — тотчас вспомнил он, включая свет во всех комнатах, разводя красные следы по выключателям. — А должен был как мужика? — Россия включил набираться воду в ванне. Американца придётся полностью мыть, он же весь заляпанный, бедняга. — Нет… То есть, да? Блин, я запутался… Какого хрена ты меня под себя подмял, я же просил! — рассерженно скрестил руки на груди исключительный. — Так позорно. — Когда мы делали это раком, ты не сопротивлялся, — порывшись в шкафчиках, Брагинский нашёл аптечку. — Это другое, — отрезал Джонс. — Тогда ты… Как бы не сверху, мы были наравне. В идеале, конечно, чтоб ты лежал, а я сидел на тебе. Да как угодно, лишь бы не быть стопроцентным пассивом, меня никогда так не унижали. Я ещё и кончил, аргх. А ты в меня… — А-альфред, — ласково протянул Россия, гладя по покрасневшей щеке любимого страну. — Да чё — «А-а-альфред?», — раздражённо передразнил Америка. — Ваня, мне обидно. — Ой, ну только не плачь, — холодно усмехнулся Федерация и сам себя мысленно одёрнул за сарказм. Он в первый раз услышал, как сверхдержава назвал его Ваней, и видел, как задета честь Героя. Нельзя издеваться над чужими комплексами. Видно же, что для Джонса произошедшее много значит. «Брагинский, зачем?!» — отчаянно подумал Иван. Вздрогнув от ледяного тона, Америка ошарашенно посмотрел на Империю Зла. Россия только что посмеялся над ним и над его переживаниями. Даже Артур с его фирменным вездесущим английским сарказмом знал, над чем не стоит шутить. Но Иван…?! — Америка, прости! — спохватившись, воскликнул Россия. — Ага, — мрачно ответил Штаты, делая шаг назад и отстраняя от щеки ладонь Зла. — Только не трогай меня. Может, Брагинский и не умышленно оскорбил, но тогда как? Случайно выразил пренебрежение? Случайно находился сверху, случайно кончил в грубо вжатого в простыню Альфреда? — Америка, я не хотел, не обижайся! Ну что ты как девчонка? — Я теперь ещё и девчонка, — грустно улыбнулся Джонс, выходя из ванной обратно в комнату. — Ты серьёзно обиделся на такую фигню? Тебе лет вообще сколько? Ты не двенадцатилетняя девочка-подросток. — «Боже, Брагинский, заткнись!». Иван не переставал ругать себя за необдуманные слова, ранящие Альфреда. Но ведь взаправду как баба, обижается ещё по пустякам… «Это не пустяки, придурок, это много для него значит!» — Ха, Герой никогда не обижается! Он выше этого! — радостно вскричал Джонс, роясь в своей промокшей одежде. Найдя искомую кобуру, он вынул из неё ядерный револьвер, который всегда носил с собой. Сев по-турецки на постели, Америка зарядил оружие и направил на Зло. — Ни шагу ближе, русский, — револьвер было больно держать в израненных руках, но это не сильно волновало сверхдержаву. Он грустно смотрел на врага, обвивая себя белым шарфом, лежащим рядом. — Сам понимаешь, я легко могу спустить курок. Давай договоримся забыть обо всём, что произошло. Вообще абсолютно обо всём, что между нами было хорошего. Мне лично было гораздо спокойнее, когда я тебя просто ненавидел. Постараюсь выбросить из головы унижение, и завтра, то есть, уже сегодня, когда вернусь домой, умножу информационную войну против тебя. Как-нибудь переживу расставание, я ж Герой, ёпт. — А если я расскажу о наших отношениях всем странам? — всё так же холодно улыбался Брагинский. — Уж в этом я могу быть уверен, не расскажешь. Как это — Его Гомофобное Темнейшество переспал с парнем? — Альфреда сильно задевал тон России, и он старался подражать равнодушию. — Я всё ещё ненавижу тебя, Империя Зла, ты главнейшая угроза для меня и для всего мира. Я спасу всех, переживу как-нибудь то, что меня ты так опустил. Россия сел рядом с кроватью, положив на неё голову и с любовью глядя на Америку. У него душа болела от слов Альфреда, и он не знал, как сделать первые шаги к примирению. Не было сомнений, что сверхдержава говорил на полном серьёзе. Но Иван знал, что мнение исключительного изменчиво, и, как ребёнка, его можно чем-то отвлечь, загладив вину. Он быстро забудет, нужно лишь найти способ. Как же обнять Джонса и не получить при этом пулю в лоб? — Я сделаю всё, чтоб выиграла Клинтон, и тогда уж ты получишь сполна, русский. Я отрублю нахер твой Периметр, и… Чё за? Ещё пару секунд назад Америке казалось, что он сам оборачивает себя в любимый шарф, исключительный не обращал внимания на белую ленту. Но тогда почему эта странная ткань движется сейчас сама по себе? — А-альфред, — сладко протянул Россия, вставая. — Сука, ты как это делаешь?! — Джонс старался выбраться из опутавшего его шарфа, но безуспешно, тот обвил его по рукам и ногам, заставив выронить оружие. — Сейчас же освободи меня, слышишь? — Слышу, — улыбался Иван, севший рядом и держащий в руках аптечку. — Тебя не сильно сжимает? Он мягкий, но иногда могу перестараться. Россия вначале небрежно обмотал одним слоем бинта свои пальцы, наскоро облив их перекисью. Американец злился, пытаясь освободиться. Конечно, тщетно. Шарф, тем временем, ласково гладил его шею и внутреннюю часть бедра. Погодите, что?.. — Чё ты меня лапаешь, отстань! Уберись, Рашка! «Если Рашкой называет, значит, подобрел». Россия аккуратно взял окровавленную руку Америки. Было бы разумно промыть тёплой водой, чтоб уж наверняка. Но можно ли донести упрямца до ванной? Что ж, пришлось сходить и набрать в пластиковое ведро воды из-под крана и взять тряпку. И выключить свет, режущий глаза. — Не подходи. Убийственным взглядом Альфред сверлил Зло, который снова дотронулся до его руки. Герой одновременно тихонько шипел от боли, когда Россия протирал тёплой тряпкой его пальцы, и одновременно его дыхание перехватывало, когда шарф гладил между ног; ткань была мягкой и дарила наслаждение. — Фак, Раша, ты снова держишь меня против моей воли, это неприятно, — злобно сказал Америка, вздыхая от прикосновений. — Я вижу, как тебе неприятно, — Россия осмелился поцеловать свердержаву в колючую щёку, от чего тот отдёрнулся. — Чё, опять встаёт? — Не трогай меня, — прохныкал Джонс, когда шарф обвил Флориду. — Не встаёт, но чувство стрёмное. Чё, опять хочешь меня отыметь? — Неа, — Федерация продолжал целовать отстраняющегося американца, перебинтовывая ему обеззараженную перекисью руку. — Ты ж моё солнышко, не злись. — Я тебе не солнышко, — раздражился исключительный. — Со-олнышко, — Россия снял свою повязку с пальцев. — Уже регенерировал? — безразлично задал вопрос Альфред. — Ага, — Иван отвечал кратко, поглаживая ноги Джонса. Герой насупился, отвернув лицо от ластящегося к нему врага. — Чё ты всё липнешь ко мне, чёртов коммунист? Терпеть не могу обниматься, а особенно с тобой. Россия стал откровенно лапать своего любимого Америку, притягивая его к себе ближе: — Подсолнушек ты мой! — Я не твой. И, блин, Рашка, это так слащаво, мерзость. Стошнит щас от ванили. — Цветочек, — Брагинский гладил пах Альфреда сквозь сорочку. Нужно было задобрить своего Подсолнушка, и тот, вроде бы, начал таять от касаний. — Ну, хочешь, я подрочу тебе, Чудо? — Не хочу, — хмурый сверхдержава уткнулся носом в шею врага. — Феденька, ты не злишься больше? Почему ты так обиделся, Подсолнушек? Всё хорошо же, да? — Я просто так устал от этого, Раш. Я ненавижу тебя, потому что моя политика всегда была направлена против тебя! Она складывалась годами, я не могу просто так взять и принять то, что люблю врага! Что люблю ёбаное Зло. Я не хочу любить тебя. Все мои стремления, все мои цели — они прямо противоположны. Раньше ты мне мешал их осуществлять, ведя соответствующую политику. Теперь мешаешь более изощрённым способом. Я хочу только, чтоб все были равны, чтоб все познали демократию, чтоб все были под одним руководством, с одной культурой, с одной историей. Я так устал от этого, я так устал, так устал… — Ну, не плачь, не плачь, ш-ш-ш. — Я не пла-ачу, — проныл Герой, пытаясь вытереть выступившие нежелательные слёзы рукой, но ту сдерживал шарф. Америка широко улыбался, нервно смеясь. — Ха, Раш, я так устал! — Тихо-тихо, ты просто измотался за день. Ещё бы, с самого саммита на ногах. Даже если ты великий сверхдержава, надо и отдыхать иногда. Ты сейчас ляжешь спать, хорошо? Ш-ш, без истерических посмеиваний, Подсолнушек. Завтра утром всё обсудим, а пока ты должен просто отдохнуть, ковбой. — Я не хочу спать, — шарф ослабил путы, и Америка, вытерев лицо, обвил шею России руками. — Я хочу, чтобы ты лёг со мной рядом, и всё. — Тебе нужен сон, Феденька. Давай ты ляжешь, вот так вот, — Иван осторожно уложил Штаты, — а я тебе что-нибудь приятное сделаю, хорошо? Ты только спи, спи. — Какой сегодня день недели? Число? — Ночь на среду, вроде. На девятое. — Мне кажется, я забыл что-то важное. Что-то должно произойти. Я был обязан быть в Белом Доме вчера… Ничё не помню. Америка притянул к себе одну руку Федерации и потёрся о неё щекой. Ногой он скинул с постели ядерный револьвер, так заманчиво лежавший рядом. — Спой мне колыбельную, — попросил Альфред. Россия, гладивший Героя по волосам, тепло улыбнувшись, согласился. — Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов… — в шутку затянул бывший социалист гимн Интернационала. — Я не знаю, чё это такое по-русски, но жопой ведь чую: коммунизм, — Джонс сделал вид, что рассержен. — Ах ты ж коммунистская свинья, пой что-то нормальное. — Ладно-ладно, — Иван тихо засмеялся, ложась рядом с Альфредом, кладя голову напротив его лица. — Подсолнушек. Россия притянул Америку ближе, и, опять «расчёсывая» пальцами спутанные волосы любимого страны, тихо-тихо запел. Как ветра осенние подметали плаху Солнце шло сторонкою да время — стороной И хотел я жить, и умирал — да сослепу, со страху Потому, что я не знал, что ты со мной* … Сноски: *Стихотворение А.Н. Башлачёва «Как ветра осенние…»