поровну

      — Хорошего дня.       У Куроо губы жжёт. Он складывает их в привычную улыбку, но что-то плохо выходит. Акааши смотрит излишне прямо и тыкается сухими губами — улыбка рассыпается. Куроо не ревнует, Куроо завидует.       Бокуто, как всегда, чересчур активный, а ещё клеймёный — счастьем. И счастье это искрит и переливается, толкает в бок и жжётся, словно искры фейерверка — вроде и не больно, а сердце замирает.       И Акааши улыбается. Ему, Бокуто, а не ему, Куроо.       Куроо так думает не всегда, но сегодня особенно долго, может, оттого, что бро не отлипает от шеи Акааши уже несколько минут, а её соблазнительный излом настойчиво манит и самого?       — Бокуто-сан, не кусайтесь. У меня съёмка через три дня.       — Ну, Акааши… — Бокуто обиженно поджимает припухшие губы, и Куроо остаётся лишь подхватить того за шкирку — они, вообще-то, опаздывают.       — Акааши, не переживай, он не будет! — Куроо задорно подмигивает — и сам поверил бы.       Порозовевшая кожа влажно блестит в месте поцелуя — до мурашек, и Куроо невольно накидывает собственный шарф, наматывая несколько слоёв надёжной колючей защиты.       — А Куроо-сан?       — Да я разве кусаюсь, Акааши?       Акааши невозмутимо поднимает футболку, обнажая расцвеченный живот — запрещённый приём. Куроо захлопывает дверь — с той стороны — и сильнее сжимает куртку друга.       — А, может, мы никуда сегодня не пойдём? — Бокуто непоправимо серьёзен, и Куроо подмывает согласиться, ровно до тихого тренька, означающего новое сообщение, даже, похоже, двух.       —  Давай, кто первый спустится? — друг уже нетерпеливо постукивает ногой об пол. — Только, чур, без лифта!       Куроо не отвечает, с ходу срываясь в бег — ужастик, вечером они будут смотреть ужастик, а не мелодраму.       Бокуто на ужастиках вскрикивает и закрывает глаза, и это действительно забавно, а Акааши хватает за руку, и это просто — вернее, потрясающе — тепло.       Куроо любит ужастики.       Из кинозала они выходят в расстроенных чувствах: Бокуто утирает слёзы умиления, Акааши пытается отряхнуться от сладких крошек поп-корна, а Куроо переставляет будильник на пол часа раньше. Придётся увеличить время утренней пробежки, пожертвовав драгоценными минутами наедине, иначе смотреть им душещипательные драмы до скончания веков.       — Куроо-семпай!       Куроо оглядывается — невысокая, скромно, но мило одетая девушка приветливо машет от кассы. Кажется, она учится на год младше и садится в библиотеке за соседний стол, а ещё вчера они столкнулись в редакции.       — Извините, что отвлекаю вас, — Куроо едва не вздрагивает, и когда успела подкрасться вплотную? — Просто мы с подругой, — изящный жест тонкой руки, — не можем решить, какой фильм посмотреть, — и смотрит распахнутыми глазёнками, будто ждёт чего-то.       — Оя! Тогда вы непременно должны посмотреть «За облаками!» Скажи же, Куроо! — Бокуто с удовольствием распинается перед смущённой таким напором девушкой, и Куроо согласно кивает, распахивая ухмылку шире, и привычно мелет языком всякие глупости.       Акааши едва заметно морщится, будто от головной боли, но вежливо кивает на какой-то вопрос другой, смутно знакомой Куроо, студентки.       Уши закладывает заливистым женским смехом.       — Извините, ещё раз, Куроо-семпай, — кланяется, рассыпая по плечам копну высветленных волос, раскрасневшаяся Такаяма — Куроо не вспомнил, сама представилась, — может быть в другой раз сходим все вместе?       Куроо не кивает — вздрагивает от жаркого хлопка между лопаток.       — Приятно было познакомиться, Бокуто-сан, Акааши-кун, — и, наконец, наступает тишина — относительная. Среди гула чужих голосов, треска кофемашины и шипения аппарата для изготовления поп-корна молчание Акааши выразительно громкое, даже оглушающее.       Бокуто резко выдыхает и с бодрым криком — «Акааши, тебе же шоколадное мороженое?» — уносится в направлении светящейся вывески ближайшего кафе.       Куроо ёжится на ходу; Акааши тоже куда-то идёт.        — Она милая, — Акааши смотрит мимо, но от этого ещё холоднее.       — Да, хорошенькая. И учится вроде неплохо, — Куроо мажет вспотевшей ладонью по бедру Акааши, будто случайно, да оно и случайно, просто руки длинные и толпа вокруг поджимает друг к другу.       — С такой не стыдно познакомить родителей.       — Акааши, ты о чём? — Куроо хватает, за руку, и плевать, что вокруг сотни любопытных глаз.       — Хей! Или мы все едим мороженое, — Бокуто вырисовывается, совсем рядом, тяжёлым дыханием и серьёзным прищуром глаз, — или я устрою неприличные обнимашки. С обоими.       И где только так угрожать научился? Куроо грешит на Ойкаву, тот и умеет, и практикует, и Иваизуми на него уже месяц как нет.       Мороженое тает под немигающим светом ярких ламп торгового центра. Акааши не улыбается — никому.       Вечер тонет в шорохе бумажек и книг, серости холодных простыней и обиженном взгляде потускневших глаз друга.       — Слушай, Акааши, я, правда, к ней не подкатываю, — Куроо расставляет все точки — жирные и окончательные — только утром, всё у той же двери. Акааши сумрачно кутается в одеяло — ему бы ещё спать и спать, припорошенному уютом зашторенной спальни, — придвигается ближе и замирает перед самым лицом. Куроо ведёт от тёплого запаха и близости, но он боится снова ошибиться.       А Акааши тянется рукой, поправляет длинными пальцами узел галстука — да, у Куроо сегодня собеседование в одном спортивном журнале — и вдруг припадает к шее, над самым воротничком, прихватывая кожу зубами. Удовлетворенно вытирает губы, явно любуясь на красный засос.       — Хорошего дня, Куроо-сан, — и Куроо готов взлететь или свернуть горы, или просто получить эту гребаную работу, потому что теперь день однозначно не может стать плохим.       — А мне? Мне хорошего дня? — Бокуто взвивается, будто обидой, хотя сам светится от радости, словно маяк, и притягивает Акааши к себе.       — Не переживайте, Бокуто-сан, у вас такая спина, что даже Ойкава-сан обзавидуется.       — Да? Точно! — Бокуто поводит плечами, словно чувствует каждую царапину. — Думаешь, мне стоит сразу футболку снять?       — Всё же дождитесь конца тренировки.       У Куроо губы жжёт — улыбкой Акааши. И какая разница кому он улыбается, лишь бы это случалось чаще.