поровну

      Это был ничем не примечательный день, кроме того, что Акааши уже прилетел с очередной фотосессии, Бокуто ещё не уехал на очередной выездной матч, а Куроо решил прогулять первую пару ради обещанного бурным вечером европейского завтрака.       — Что это? — с сомнением покосился Бокуто на булькающую вязкую массу и неосмотрительно потянулся пальцем.       — Порридж, — Акааши привычно отбился горячей ложкой и, не обращая внимания на горестный излом губ, продолжил: — Овсяная каша по-британски.       — А я надеялся на яичницу с беконом, — притворно вздохнул Куроо, подкравшись с другой стороны, но, получив локтем в бок, благоразумно отступил на предыдущую позицию.       — Акааши, — протянул умирающим голосом Бокуто, — ну, ты хоть посоли…       Ложка в руках Акааши дрогнула и столь выразительно стукнулась о край кастрюли, что оставшиеся двадцать минут канули в благоговейной тишине.       Зато когда на столе зазвякали миски — по две на каждого, — а поверх пышущей жаром вязкой каши лёг золотистый рисунок коричневого сахара, Бокуто замер совершенно добровольно, а потом, попробовав, как Акааши, завораживающий ритуал окунания горячей массы в холодные сливки лишился дара речи окончательно — от удовольствия — и очнулся лишь от скрежета ложки по пустой тарелке.       Странный, конечно, вкус, но вкусный. Бокуто облизнулся и совсем уже собрался попросить добавки, как взгляд залип на влажно блестящих губах Акааши. Тот ел не спеша, жутко изящно зачерпывал ложкой и просто бессовестно сексуально раскрывал рот. Бокуто больше не хотел добавки, не каши, по крайней мере.       А ещё Бокуто некстати вспомнилась та жаркая в прямом смысле ночь, когда Акааши болел и тянулся горячечными губами, болезненно смыкая их мимо.       Запекло внутри, и Бокуто шумно отпил из первой попавшейся, как оказалось не своей, чашки, но лишь закашлялся и, видимо, покраснел — Куроо, сидящий напротив, сдавленно заржал. Бокуто закрылся ладонью, сердце запрыгало где-то в горле и невпопад.       Вообще, он предлагал Акааши и более странные вещи, да того же Куроо, и то так не стремался.       — Вы что-то хотите, Бокуто-сан? — голос Акааши прорвался сквозь пелену внутренних метаний холодным ливнем, тому бы пошло родиться британцем, но всё равно — Бокуто искренне верит в это — не уберегло от встречи с ними.       — Акааши, — Бокуто вскинулся безумной улыбкой, — а давай я тебя покормлю.       Акааши покорно раскрывал проблёскивающие губы, бесшумно смыкал их вокруг черенка и медленно, словно специально, снимал остывшую уже кашу с ложки. Бокуто обмирал каждый раз, когда предлагал новую порцию, и ему не отказывали. Пальцы не унимались от дрожи, и скоро ложка стала тыкаться в угол рта, кажущегося размытым красным пятном — волнующе ярким, сочным пятном давленных ягод.       Нет, нет! — никаких там пошлых хлюпов, хлипов или вздохов! Это же Акааши, он поглощал холодную кашу с изяществом, аккуратностью и терпением достойным монаршего чаепития, и от этого Бокуто взводило ещё сильнее, пах тяжелел с каждым ударом пульса в опустевшей голове.       — Хей, Бокуто, — хриплым эхом донёсся откуда-то издалека голос Куроо, — если ты ещё хоть раз засунешь эту гребаную ложку в рот Акааши, меня разорвёт.       — Бро, меня, похоже, тоже, — Бокуто честно попытался расцепить пальцы, но те срослись с черенком намертво.       — Тогда попробуйте сегодня справиться с этим сами, у меня зачёт через час, — Акааши невозмутимо обтёр губы салфеткой и, подхватив сумку, скрылся за дверью.       — Акааши… — Бокуто обессиленно рухнул на стол — под закрытыми веками расплылись болезненно дёргающие фантазии.       — Да ладно! — тяжёлая рука Куроо мягко взъерошила волосы, сладко-тёплое дыхание защекотало ухо и щёку. — Мы с тобой вечером этого порриджа сами не сварим, что ли?       Бокуто согласно кивнул, утыкаясь в шершавую ткань чужого пиджака.       — Ты только посуду помой, тогда уж Акааши точно не откажется!       Бокуто снова кивнул и, только когда хлопнула входная дверь и за Куроо, вспомнил, что он терпеть не может мыть посуду.