поровну

      Акааши прилетает вечером, а Куроо не находит места уже с самого утра. Бокуто носится по квартире с удвоенной скоростью, попутно излагая план развлечений на следующие три дня. Куроо немного пугает его масштабность, особенно часть про горячие источники, потому что точно помнит: у Акааши экзамен, у Бокуто матч, а у него самого недописанная курсовая и подработка.       Но вот в кино они точно сходят. И в кондитерскую, а может ещё и в океанариум — Куроо слышал, как однокурсницы таяли, обсуждая подобные свидания.       А Акааши ведь заслужил немного романтики, а то в последний раз они из кровати все выходные не вылезали.       Бокуто что-то высчитывает, загибая для надёжности пальцы, и вдруг тяжело оседает на пол:       — Я же не успеваю с тренировки в аэропорт! — он грустно восседает в груде кроссовок, рассеянно расшнуровывая ближайший. Воздух влажнеет, словно перед ливнем, даже дышать тяжело и Куроо резко оглядывается: ворох курток на вешалке, набитая до треска спортивная сумка, грузная тень поникшего друга.       — Хей, бро! — Куроо шарит рукой по собственным карманам — пусто, а ведь казалось, что где-то завалялось несколько конфет. — Зато ты первый до дома доберёшься и устроишь Акааши сюрприз!       — Сюрприз? Какой сюрприз? — мелькает в ещё тёмных глазах отсвет предвкушения.       — Да любой! — Куроо шагает ближе, встряхивает, будто случайно, куртку Акааши — там что-то сладко шуршит. — Разве не ты чемпион по сюрпризам? — и ведь он даже не врёт, это чистейшая, порой больно бьющая под дых правда — никто, как Бокуто, не может удивить Акааши.       — Ага! Я такой! — вскидывается Бокуто, поспешно зашнуровывая кроссовки. Куроо прямо слышит, как крутятся у него в голове разноцветные шестерёнки, выстраиваясь в очередную безумную, может быть нелепую, но всё равно чудесную идею.       — Ты только не опоздай! — бросает он напоследок, засовывая в рот оба найденных леденца сразу и Куроо клятвенно обещает приехать за два часа до рейса, чтобы уж наверняка.       Ему не сложно. Всё равно всё из рук валится, а в каждой тени грезится силуэт Акааши.       Акааши не было три недели, а будто три года.       Наверно, это ненормально, но Куроо думает, что без Бокуто он бы и вовсе не дожил.       Аэропорт Ханэда по-обычному равнодушно приветлив, полон гомона и гула. Куроо может водить по нему экскурсии с погружением в стерильность туалетов и запутанность терминалов, так часто и подолгу разгуливает по слепящим стеклами залам, что даже охранники здороваются.       Просто Куроо приехал за четыре часа и теперь не отрывает взгляда от эскалатора, мгновенно выцепляя в движущейся толпе нужную фигуру.       Забирая чемодан, он стискивает чужую ладонь до сладкой боли. Акааши чуть дёргает уголком рта — вверх и отводит глаза. Спрашивает ровно, словно не замечает тисков чужой руки и негодующих взглядов окружающих:       — Бокуто-сан на тренировке?       — Да, но ты ведь не станешь впадать из-за этого в депрессию? — у Куроо зубы мёрзнут, как полощет их промозглым ветром в распахнутой ухмылке.       Акааши улыбается, вот честное слово, Куроо не снится! Он улыбается, ломая губы вкривь, и не вырывает руку. У Куроо ноги заплетаются: о чемодан и асфальт, хорошо, что такси мигает фарами перед самым входом.       — Знаешь, Акааши, — Куроо поворачивает голову, расплатившись с водителем, — сакура вот-вот… — обрываются слова на резком вдохе.       В узкой щели жёлтого фонарного света кружатся лепестки — десятки, сотни маленьких изящных лепестков, слепящих какой-то острой белизной.       — Умэ, — Акааши зачарованно пялится, будто никогда не видел цветов сливы и улыбка на его губах приобретает совсем другой вид: расслабленная, совсем естественная, не излом — плавный изгиб.       Куроо щёлкает зажигалкой — плавятся в отсветах призрачные тени зависти, а может, это тают лепестки сливы.       — А в Лондоне дожди, — Акааши мажет замёрзшими пальцами по рукаву пальто, Куроо чувствует это каким-то седьмым чувством и тут же ловит их. — Весь город словно написан серо-сизой акварелью, — продолжает Акааши, прижимаясь теперь и плечом, — им тяжело дышать, с непривычки кажется, что вот-вот и выпьешь все краски до белесого пепла.       — Акааши! — Бокуто высовывается с балкона, опасно переваливаясь через перила явно большей половиной. — Ты видел?! Видел?!       Акааши кивает, едва-едва, только рот так и тянется в стороны, озаряя серьёзное обычно лицо потрясающей улыбкой. Куроо даже чуть отступает, чтобы свет фонаря бесстыдно обнажил её, если и не всему остальному миру, то хотя бы другу, явно заслужившему награду.       — Хей-хей-хей! — не унимается Бокуто и машет рукой, мол, заходите скорее, у меня ещё миллион сюрпризов. Куроо давится — смехом, и покорно идёт за тянущим за руку Акааши.       Сюрпризы Бокуто его, Куроо, тоже удивляют, хотя признаться в этом совсем нелегко, особенно себе.       И он наклоняется возле самой двери, подбирая ароматный лепесток.       — Теперь тебе однозначно повезёт на экзамене, — Куроо заталкивает лепесток прямо в открытый для ответа рот Акааши, тот судорожно давится то ли слюной, то ли словами.       Смотрит ошарашенно и этот взгляд передёргивает пульс.       Лампа в подъезде стыдливо притухает.       — Не ожидал от вас, Куроо-сан, такого, — выдавливает он, наконец, и неловко откашливается, пытаясь не морщится.       Руку из ладони не отнимает.       — Сюрприза? — Куроо уточняет на автомате, проклиная тот миг, когда решился переплюнуть Бокуто в неожиданности поведения.       — Глупости! — отрезает Акааши.       И чмокает в опасной близости от кривой рта липкими губами.       Сносит ароматом сливы.       Куроо тянет Акааши обратно, жадно впиваясь в трепещущие, словно те лепестки, губы.       — Ну, где вы там! — обиженно гремит сверху, следом грохочет по ступенькам что-то большое и металлическое.       Акааши смеётся — в поцелуй.       Куроо — тоже.