поровну

      Этой ночью у Куроо весь мир под ногами, но пусто в руках. Подработка на радио свалилась на голову снежной лавиной, погребая в мельтешении слов и битов тысячи одиноких минут без Акааши и Бокуто. Жизнь стремительно проносится мимо, не делая скидок ни на желания, ни на чувства, ни на острую нехватку времени, проведённого вместе, и упорно разводит по разным берегам, да даже континентам.       Трещат натянутые до упора красные нити, и Куроо не знает, сколько ещё времени он сам выдержит гнетущую тишину опустевшей квартиры, как долго сможет врать — хорошо, хоть не в глаза — что у него всё хорошо, хватит ли сил в очередную, такую ещё далёкую, встречу снова отпустить их, обоих, в расцвеченную софитами жизнь, ту, в которой так мало места для касаний рук, губ, тел, и лишь звенят невидимые провода безлимитными — и безликими — гигабайтами.       Виртуальное общение Куроо не греет, провода не искрят, экран смартфона, как и ноутбука, сколько бы не вместил в себя мегапикселей, не передаёт ни капли тепла.       И мир под ногами пружинит сеткой из радиоволн, больно припечатывая вакуумом воспоминаний.       — Хей-хей-хей! Этой великолепной ночью с вами не менее великолепный Чёрный кот! Делаем звук погромче, наливаем кофе покрепче и, конечно же, набираем номер: пять-пять-два тридцать четыре! Чёрный кот развеет любые сомнения и страхи! А пока зажигаем вместе с нетленной Smells Like Teen Spirit!       Куроо щёлкает тумблером и резко затягивается — курение на рабочем месте запрещено, но кто явится проверять в три ночи?       Привычной горечью тянется дым — синий огонёк на телефоне отдаётся глухой болью в груди.       «Прикинь, бро, тут так холодно, как на Хоккайдо, и везде медведи».       Куроо давится — смехом — и почти слышит ответный хохот Бокуто.       «Да когда я тебе врал? В шубе реально чувствуешь себя медведем! Смотри сам!»       Куроо ржёт до слёз, обещая промахивающимися пальцами склепать резюме в раздел услуг.       «Это норка. Я её для Акааши купил. Думаешь, ему понравится?»       Куроо стонет — пепел сыпется прямо в остывший кофе, а перед глазами длинная отливающая чёрным шёлком шуба, а в ней Акааши — безо всего.       Ему, Куроо, так точно понравится.       — Сладкой ночи, мои котятки! И кто это тут у нас не спит?       Звонкий девичий голос рассыпается глупыми обидами на не уделяющего должного внимания парня, и Куроо морщится — голова раскалывается, зато язык сам набирает обороты, взвивая грехи несчастного пацана до невероятных вершин, так что вскоре зарёванная Ая-тян хохочет — совершенно добровольно — над нелепостью обвинений и клятвенно заверяет, что умерит аппетиты.       — Время, малышка, не резиновое, поверь, единственное на что стоит его тратить — создание совместных воспоминаний. А теперь specially for you романтичное In The Name Of Love!       Сигарета прожигает ночь тоскливым огоньком — за окном отзываются лишь гулкие фонари. Звёзд не видно, ни краешка, да Куроо они и не нужны, одному-то.       «Как жаль, что я не могу передать всю глубину этого неба, даже на фотографиях оно совсем другое, будто припорошённое мутью. На самом деле оно бездонно, черно, до отсутствия теней и лишь невероятно сочные звёзды пышут слепяще-белым светом, и так близко, словно можно дотянуться рукой. Я бы хотел показать это небо вам».       Куроо комкает неудачно попавшуюся под руку бумажку и зло кидает в серое окно — он видит звёзды даже днём, если только Акааши рядом.       — Хей, мои дорогие, укладываемся в кроватки и закрываем глазки под умиротворяющие рулады соседского храпа! Ну, а для тех, кого терзают обиды или сомнения скорая психологическая помощь от самого милого, и самого скромного, Чёрного кота в этом часовом поясе!       Кофе бурлит в венах, раскрывая зрачки навстречу первым рассветным лучам — Куроо надеется отрубиться прямо на диване в ворохе чужой одежды, постиранной, но так и не убранной в шкаф.       — Да, да, ты попала по адресу, мой котёночек! Конечно, я тебе помогу, ну, не плачь же в трубку, а то у меня уши закладывает.       От услышанного вопроса Куроо вздрагивает, чувствуя противно-липкую струю пота вдоль позвоночника.       Любить того, чьё сердце уже связано, так себе карма, но и не наказание.       И Куроо честно не знает, что ответить, а под закрытыми веками вспыхивает тот вечер — нестерпимо ярко и всё так же болезненно, будто и не прошло пять лет, а вот только что он закрыл за собой злополучную дверь.       Тяжёлое тепло уткнувшегося в спину Акааши ощутимо и сейчас, и это его «вы ведь не уйдёте совсем, Куроо-сан» бьётся в голове болезненным пульсом. Куроо и хотел бы — не смог уйти: ни тогда, ни теперь. Но он не хотел, и не хочет, и, кажется, не захочет никогда, вот только так об этом и не сказал — нервно выплюнул ехидное:       — Я хоть переоденусь в своё, а то у Бокуто одни совы на футболках — меня же на парах засмеют.       — Эй! Бро! Совы это круто! И, вообще, может совсем переедешь?       Тогда Куроо прошибло от невинного вроде предложения до самых потрохов, и он расхохотался в попытке скрыть волнение и жуткую, на самом деле, радость:       — Ты же предлагаешь мне это не потому, что у вас дорогущая аренда?       — Нет. Потому — что я ненасытная шлюха, — Акааши резанул привычной невозмутимостью — Куроо не успел ни повернуться, ни оправдаться за нелепость шутки, как опустевшую спину пробрало скребущим холодом, вслед удаляющимся тихим шагам ринулся с захлёбывающимся криком бро — «Акаши!»       Куроо помнит до сих пор, сколько стен он пересчитал дурной головой по пути в собственную квартиру и обратно, но это неисчислимо мало по сравнению с жёсткостью самокопания, намотанного Акааши тугой верёвкой вокруг собственной шеи.       И Куроо знает, что все недоразумения в прошлом, но необходимость снова, срочно, прямо сейчас, заявить о своих чувствах сводит горло в голодном спазме. Но сначала — сначала нужно ответить:       — Просто скажи ему, как он тебе дорог, и что это не изменится, даже если чувство не взаимно.       «Акааши. Кейджи. Возвращайся скорее. Просто возвращайся».       «Бо, привези мне медаль!»       — А теперь следующий звонок! Доброй ночи вам, что случилось? Отчего не спится? Расскажите и Чёрный кот уймёт вашу тоску!       — Чёрный кот? Вам подходит, — донельзя бодрый голос прорывается в эфир и Куроо машинально вглядывается в часы — шесть утра. — У меня есть одна просьба — тут одна сова не спит, думает что её все бросили и она никому не нужна. Поставьте для неё что-нибудь ободряющее.       — Ободряющее? Да без проблем! Нет ничего более ободряющего, чем слова любви! Помните об этом, мои котятки, и зажгите это серое утро лучами любви! Ловите — I Will Always Love You!       «Я на твоей волне».       «Я на твоей волне».       Куроо захлёстывает синхронностью ответов с разных концов света, но он перестаёт высчитывать скорость продвижения этих самых радиоволн лишь с новым треньком, возвещающим о получении сообщения. Двух.       «Бро, рвани Car Radio».       «Пожалуйста, Car Radio».       Тишина снаружи, как дыра в пространстве, тишина в сердце — сродни смерти, но Куроо теперь знает, как её заполнить, и даже сотни, тысячи километров, минут, парсеков между не помеха.        Куроо тянется рукой, губами, сердцем — словами с частотой три килогерца:       — Хей-хей-хей! Этой ночью вас грел Чёрный кот! В родном Токио ровно семь утра, в промокшем Лондоне десять вечера, в заснеженном Санкт-Петербурге час ночи, а в жарком Кейптауне заветные четыре нуля! Но, поверьте, нет таких расстояний, которые не одолеют радиоволны, поэтому сейчас я буду излучать свою любовь со скоростью триста километров в секунду, чтобы не осталось ни одного пустого сердечка на этой планете, так что не переключайтесь с нашей частоты, уже в ночь с пятницы на субботу я замахнусь на всю солнечную систему, а сейчас в завершении эфира — Car Radio! Я люблю вас, всех, кто слышит, но особенно вон тех двоих — да, да, вас, молодой человек в шубе из норки в обнимку с волейбольным мячом и вот тебя, хмурящийся красавчик, застывший в сексуальной позе под прицелом фотоаппарата! До встречи наяву и в снах, пока-пока, вечно ваш, Чёрный кот!       Куроо откидывается на спинку стула, чувствуя, что не может выправить губы из счастливой улыбки, пальцы колет теплом нагревшегося от беспрестанной вибрации смартфона, а в сетчатке застряли яркими конфетти мега смайлики, сердечки и бьющее двести двадцать «соскучился» и «я не хмурюсь».       — О, да! Ты сегодня невероятно крут, Куроо! — ведущая утреннего шоу, местная звезда, врывается в студию сладостью духов и шелестом юбки. — Может, сходим вечером куда-нибудь выпить? — притирается гладкой ладошкой к взъерошенной чёлке. — Вдвоём, только ты и я?       Куроо слушает в пол уха, машинально проверяя почту — выцепляет среди вороха спама долгожданный ответ.       «Уважаемый мистер Куроо! К сожалению, должность спортивного обозревателя на данный момент занята и вряд ли освободится в обозримом будущем…»       Бла-бла-бла — Куроо тоже очень жаль, особенно про обозримое будущее и он едва не кликает на заветный крестик.       «… возможно вас заинтересует работа в нашем новом журнале о путешествиях. Руководство компании впечатлено Вашей физической подготовкой и уровнем знания иностранных языков, поэтому готово рассмотреть Вашу кандидатуру вне очереди. К обязанностям надлежит приступить с марта этого года, так как первая командировка за пределы Японии планируется в конце того же месяца, по предварительному соглашению это будет Панама…»       — Ты свои проценты видел? Как у дневного шоу! Куроо-кун! Ты меня совсем не слушаешь? — обиженно хлюпает липкими губами над самой щекой и Куроо невольно вздрагивает.       — Извини, — он почти ласково отдирает вцепившиеся в плечо длиннющими ногтями пальцы, — но моё сердце занято на ближайшие пару сотен лет. И, ты случайно не знаешь, в Панаме холодно? А до Лондона оттуда далеко?       У Куроо весь мир под ногами, и до Бокуто и Акааши совсем рукой подать и даже без радио.