поровну

      Бокуто иногда думает, и порой это совсем не вовремя, и даже зря. Как сейчас, когда он вдали, и каменно-тяжёлые после перегрузок матча веки давят глазные яблоки болезненными воспоминаниями последнего — кажется, в прошлом месяце — секса втроём, что толку размышлять, каковы губы Куроо на вкус, если ответ очевиден и для дурака — а Бокуто отнюдь, хотя многим, может, и хотелось бы, не дурак.       У губ Куроо вкус Акааши.       И это, пожалуй, заводит — до стояка.       — Фу, Бокуто, и как только у тебя сил на всякие непристойности хватает? — укоризненно сыпется сверху голосом нерадостного — даже явно огорчённого таким соседством — Яку, и Бокуто честно переворачивается набок, закутываясь в одеяло, потому что сил скрыться в ванной совсем не осталось.       Короткий стон резонирует с виброзвонком.       «Я тоже тебя, бро».