поровну

      Акааши стоит в планке чёртовы семь минут. Бокуто нависает давящим взглядом и дыханием тяжелее, чем у самого Акааши. Потом ведёт горячей ладонью по напряжённой спине, ягодице, ноге и срывается в подколенной ямке — припадает там сухими губами.       Будто кусок мяса вырвали, так дерёт. И Акааши давится всхлипом и падает — вниз, на колени, лицом в твёрдый пол.       — Акаши! — Бокуто сглатывает не только слог, упирается лбом в поясницу, пальцами бесстыдно ныряет в шорты, под резинку боксеров, и тянет их вниз.       Воздух холодит потную кожу.       У Акааши лопатки сводит дрожью.       — Акаши! — Бокуто отшатывается, судя по грохоту не очень удачно. — Куроо совсем скоро придёт.       Этим придушенным «Куроо» сшибает мозги, жмётся тугой комок в животе.       — Давай повторим, только теперь с отжиманием, — глухо ухает, будто издалека, хотя вот он, Бокуто, притирается взлохмаченной тенью к мокрой шее.       Акааши не отвечает — ударяет ногой, не глядя, на рваный выдох.       Хватит с него таких — якобы бесконтактных — тренировок.