поровну

      Куроо честно готовится к экзамену, у него и учебник в руках, и матч на экране планшета без звука и даже конспекты валяются под самой рукой грудой исписанных тетрадок, и он даже смотрит то в одно, то в другое, вот только взгляд упорно стаскивает в сторону.       Там Акааши. Тоже готовится, тоже к экзамену.       Ровная спина не шелохнётся, напряжённая шея горбится над столом второй час, голова и та наклонена ровно под тем же углом, что и в начале вечера.       У Куроо руки чешутся — обнять или хоть плечи размять, но пальцы Акааши быстро вертят карандаш, ещё два — сломанных — аккуратно сложены на самом краю стола.       И Куроо тщетно пытается разобраться в собственных закорючках, но время словно увязло, не двигается совсем и он с досадой подсчитывает, что Бокуто вернётся с тренировки часа через четыре, а до этого Акааши из-за стола не вытянешь.       — Куроо-сан?       Куроо вздрагивает и протирает глаза — не привиделось ли? Акааши стоит совсем рядом, прячет что-то в руках.       Губы у него такие яркие, хоть солнечные очки доставай, что Куроо и делает — благо те из сумки заблаговременно вместе с тетрадями выпали.       — Куроо-сан, у вас есть запасной карандаш?       Шевелящиеся губы даже сквозь тёмное стекло не теряют привлекательности.       Куроо думает, насколько чревато притвориться сейчас глухим и усадить Акааши на колени.       Акааши невозмутимо стучит пальцем по линзе, звук отзывается в ушах гулом.       — Нет, Акааши, у меня нет запасного карандаша, — Куроо почти искренно огорчается, даже руками разводит, показывая насколько ему жаль, — может тогда перерыв сделаешь? Без карандаша же никак! — и тянет неожиданно не упирающегося любовника на себя.       — И что же мы будем тогда делать, Куроо-сан? — Акааши спрашивает совершенно серьёзно, несерьёзно кусая за ухо, а Куроо невзначай задирает чужую футболку.       Углы лопаток ложатся точно в ладони.       — Куроо-сан, — Акааши выдыхает в самые губы, коротко лижет, явно дразнясь, пойманный жадным поцелуем, стискивает плечи пальцами. Куроо едва не шипит — острый обломок несчастного карандаша раздирает кожу.       — Кейджи, — сквозь тёмные стекляшки смазанный контур рта выглядит вызывающе пошло, Куроо нащупывает рукой телефон, если он не запечатлеет это для Бокуто, тот будет обижаться неделю, — почему ты так редко зовешь по имени? Всё Куроо-сан да Бокуто-сан!       Щелчки камеры, похоже, раздражают Акааши, он прикрывается рукой, но даже так Куроо слепнет от его улыбки, непривычно дерзкой — смять бы.       — Потому что вас, — он наклоняется совсем близко, щекочет нос запахом имбиря, очки медленно сползают, оставляя глаза на растерзание видом распалённого Акааши, из ослабших пальцев выпадает телефон, — это заводит.       О, да, Куроо это заводит, Куроо уже заведён до предела и он заваливается на диван, подминает под себя Акааши, мысленно проклиная свой крепкий стояк, тренировки Бокуто и токийское метро, которое сейчас явно переполнено, а значит секса ему не видать ещё несколько тоскливых часов.       Акааши трётся бёдрами, животом, водит сухой ладонью вдоль позвоночника и неровно дышит в им же обслюнявленную шею.       — Ты чертёнок, Кейджи, — Куроо едва не скулит, в зелёных глазах напротив смешинки и всполохи адски горячих огней.       — Разве? Я всего лишь попросил у вас карандаш, — Акааши бессовестно облизывается и тыкает обломком карандаша в спину.       Куроо срочно нужны очки — взглядонепробиваемые.       И трусы.