поровну

      — Акааши, пойдём спать, — нудит Бокуто уже двадцать минут — Куроо считает. А ещё оглядывается, и с каждым разом лицо Акааши всё больше сгущается в тень.       И книга трещит в сжатых пальцах. Куроо на месте книги, и Бокуто, убрался бы подальше, а на своём вызвал бы огонь на себя, но, ксо, у него же статья не дописана.       — Бокуто-сан, отстаньте, — выцеживает наконец Акааши, — я ещё не закончил… — звонкий поцелуй рикошетит спазмом в глотке.       Перекурить бы.       — Ну, Акааши, мне так скучно засыпать одному… — зуд переходит в особую — смертельно опасную — тональность, Бокуто окончательно расплёскивается всем собой по стойко держащемуся за книгу Акааши.       — Так возьми с собой пару конфет.       Если бы взгляды протыкали по-настоящему, Куроо уже истёк кровью. А так всего лишь почесался да козырнул в ответ отличной шестёркой справа.       — Куроо, пойдём спать! — ухмылку Бокуто принимает за приглашение и очень быстро переползает на новую позицию, повиснув теперь на его, Куроо, шее.       Вздох облегчения с дивана не оставляет шансов — Куроо пропал.       Время совсем детское.       Планы — наполеоновские.       И Куроо бьёт исподтишка:       — Давай аудиокнигу тебе поставлю! Про Гарри Поттера!       — Ту часть, где дементоры вокруг Хогвартса шныряли? — уточняет Бокуто и недоверчиво окидывает взглядом их обоих, особо пристально вглядываясь в Акааши.       Акааши считает вселенную Гарри Поттера недостаточно продуманной и обычно доказывает невозможность существования дементоров с точки зрения как минимум трёх естественно-научных дисциплин. А Бокуто нереальность дементоров переживает тяжелее, чем изобличение Санта-Клауса.       Но Акааши равнодушно отмалчивается.       — Да, там ещё, помнишь, про Патронус было… — Куроо подталкивает друга в спину, ему даже батареи смартфона ради такого дела не жалко.       — И шоколад, — включается, наконец, Бокуто, но идёт тяжело, будто атмосфера на него давит в тысячу раз больше, чем на всех остальных, и оборачивается в дверях тоже медленно, со скрипом:       — Просто мне кажется, что пока я сплю, вы втихомолку занимаетесь чем-то очень интересным.       — Вы правы, Бокуто-сан, такой грандиозный кутёж пропускаете, — Куроо реально подбрасывает на стуле, а Акааши невозмутимо продолжает: — Крайне увлекательное написание реферата и не менее захватывающее редактирование статьи. Ещё зубрёжка английских глаголов — обхохочешься, как весело и…       — Репелло магнетум! — Бокуто взмахивает смартфоном словно волшебной палочкой и с эпичным хлопком двери исчезает в спальне.       Тридцать две минуты — Куроо снова считает. Вообще, Бокуто обычно хватает и десяти, чтобы заснуть, но, на всякий случай, Куроо отсчитывает в три раза больше.       Ну, и две минуты на форс-мажор, мало ли что: нога зачесалась или сообщение от кого-нибудь пришло.       Завтра — завтра Куроо будет стыдно смотреть в глаза лучшему другу, но сегодня вечером он поддастся искушению.       Акааши ведь не против присоединиться?       — Как обычно? — Куроо не отказывает себе в удовольствии провести пальцами по напряжённой шее, жадно вдыхая манящий запах.       Взлёт подбородка отмашкой белого флага, тень ресниц — капитуляцией.       Двадцать две минуты на двоих. За Куроо считает пульс, умножая на три.       Балкон чуть скрипит под голыми ступнями, а вокруг — ночь.       Срез луны качается в зыби горячего пара. Рассыпаются в густом небе, вместо звёзд, зашторенные окна.       Куроо не курит. Прячет обожжённый палец в зябкой ладони.       Воздух звенит тишиной, оседает в глотке терпким вкусом жасмина, стекает глубже, разбегаясь жгущими струйками до самых пяток.       Губы Акааши соблазнительно набухают улыбкой, так и подмывает смять, но их маленькая тайна кажется слишком священным действием, чтобы нарушать негласный регламент.       И Куроо курит — ночь: ароматную, безмолвную и невыносимо целомудренную.       — Представляете, Люпин оказался оборотнем! — взрывается за спиной неурочным рассветом, под ногами — обломками чашек. — Так и знал, что вы без меня развлекаетесь! — дребезжит обида в срывающемся голосе и тут же схлопывается в безмерное удивление: — Чай пьёте?       Тают — в жёлтых глазах обломки луны, в остывшем чае сахарные кубики.       — А когда уже можно говорить?       Две минуты тридцать шесть секунд. Нет, Куроо не считает.       — Когда дементоры прокукарекают, — как и Акааши, пристраивающий чайный листик на макушку протиснувшегося между ними Бокуто.       Тот с довольным «Хей-хей, так и знал, что пригодится!» достаёт из-под резинки пижамных штанов шоколад.       Початый.