поровну

      Куроо хлопает дверью не специально, пальцы соскальзывают. И залезает в ванну так быстро, лишь бы не слышать обиженных вздохов Бокуто, так и подпирающего дверь. Горячая вода обволакивает кожу, расслабляя уставшие мышцы, влажный пар протискивается в нос и глотку, стекая вниз теплом.       Хорошо.       Голова приятно пустеет с каждым вдохом.       Куроо закрывает глаза, с наслаждением вытягивая ноги и откидывая голову. Он едва помещается, упираясь ступнями в бортик. А вдвоём было бы совсем неудобно, это ведь каждому понятно, даже Бокуто!       Натужное сопение так и слышится из-за двери, сбивая собственное дыхание.       Нет, если бы ещё с Акааши, то можно было бы потесниться, но толкаться с этим вымахавшим во все стороны детиной Куроо не согласен. Акааши как раз никогда не лезет в занятую ванну, как впрочем, не наваливается на спину, если Куроо засиживается за столом с ноутбуком или статьёй, не укладывается рядом на диван, не падает головой на плечо, как некоторые. Акааши нужно позвать или удержать, иногда даже подтолкнуть, хотя Бокуто всегда довольно и взгляда.       — Куроо-сан, ты параноик, — в мареве пара проявляются скептически скривленные губы, прямой нос, резкие штрихи скул. Мокрая чёлка смешно топорщится над привычной хмурой складкой лба. Куроо тянется рукой, промахиваясь в пустоту.       Обдаёт вдруг тишиной, выдёргивая из красочных фантазий.       Куроо даже привстаёт, чтобы прислушаться, но снаружи совсем тихо, будто Бокуто сдался. Так и видится, как он понуро плетётся на кухню за водой или падает ничком в диван.       — Хей! — голос отзывается стеклянным звоном. — Котаро!       — Бро? — Бокуто заглядывает в приоткрытую дверь со смесью радости и обиды на лице, но уже без футболки.       — Один раз, — напоминает Куроо, погружаясь с головой. Бокуто шумно раздевается, тараторя что-то маловразумительное. Он плюхается в воду, ожидаемо придавливая ноги. Куроо шипит, не подскакивая лишь потому, что так неминуемо обнаружится стояк.       Подрочить без этого Бокуто негде.       — Уф, как хорошо! — Бокуто без зазрения совести толкается, втискивая пальцы ног под его, Куроо, задницу.       Хорошо ему!       Куроо резко выдыхает, как бы случайно накрывая ладонью пах.       Куроо нехорошо. Жара больше не расслабляет — раскатывает по стенам. А Бокуто довольно лыбится, распрямляя грудь на всю ширину.       Куроо помнит, как смотрит на эти плечи и руки Акааши, и тоже не может отвести взгляда. Бокуто хорош, отрицать это глупо. Особенно сейчас, когда распаренный и довольный он блаженно щурится, откинувшись головой назад. Мышцы блестят в дымке пара и выглядят от этого еще внушительнее, кажется, что перекатываются под влажной кожей при малейшем движении.       Куроо невольно проводит по своему плечу — бицепс упругий, вполне рельефный, если напрячься, то совсем неплох, но всё же не чета другу.       — Хорошо же! — снова повторяет Бокуто, ловко зачерпывая ладонью воду. Брызги окатывают лицо, растекаясь бодрящими струйками.       — Ещё как! — Куроо отфыркивается, мотая головой, и резко бьёт по поверхности воды рукой. Бокуто хохочет, отпинываясь, но попадает по твёрдому бортику и вскоре захлёбывается стоном. Он кривится от боли, доверчиво утыкаясь головой в грудь. В другой раз Куроо наверное погладил бы, хоть по плечу, но только не сегодня, не сейчас, когда злость душит до тьмы в глазах и зубовного скрежета.       Обжигает чужим стояком живот.       Кулак встречается со стеной, жалобно отзываясь хрустом.       — Не трись об меня, — выходит недостаточно раздражённо и слишком тихо.       — Не буду, — Бокуто совсем обмякает, стискивая пальцами рёбра. Потом сколько-то возится, укладываясь так, чтобы вода не попадала в рот.       Куроо закрывает глаза, закидывая руки за голову.       Дышать тяжело, как и не трогать замершего друга.       Не говорить об Акааши невозможно.