Эй, братец, что думаешь? Пусть крутится пластинка, Прочувствуй удары ритма, Это называется «одиночный диггинг»
Сентябрь, 10, 1949 год. Девушка в песне произносит слова настолько быстро, что любой на месте Стайлса не смог бы удержаться и уже давно стучал бы ногой в такт или отстукивал его с помощью пальцев. Гарри лишь раздражённо выдыхает в надежде, что она закончит быстрее и он отправится по своим делам. Шумные вечеринки и светские вечера — не его конёк, но с тех пор, как он подался в политику, появление на публике стало частью маски. Маски, которую теперь носит Криминальный Король Нового Орлеана. Гарри закуривает сигару, распространяя вокруг себя клубы дорогого кубинского дыма, сквозь прищур смотрит на сцену, где эта восходящая звезда, Соня Фернандез, буквально насилует микрофон собственными губами. Девушка за столиком справа призывно улыбается, облизывая ярко накрашенные уста, и Лиам тут же склоняется к уху, предупреждая: — Жена брата мэра, мистер Стайлс, — произносит он едва слышно, и Гарри кивает, натягивает на губы одну из своих самых невинных улыбок. Тягучая атмосфера этого душного клуба для толстосумов душит, и Гарри хочет уйти, вернуться к себе и отдохнуть наконец от любых дел, но как владелец он обязан присутствовать на открытии. А завтра встреча у морского причала с ребятами из Эл-эй, и неделя совершенно потеряна. Стайлс устал. — Уходим, Лиам, — принимает решение Гарри и, отодвинув свой стул, встаёт. Половина голов в помещении оборачивается в его сторону, и невозможно даже в этой прокуренной полутьме не увидеть вожделеющего блеска женских глаз и тихой, тщательно скрываемой ненависти мужских. Гарри знает, что заставляет их чувствовать. Слишком много сил потрачено на то, чтобы создать себя, построить империю, захватить американское дно под свой контроль. И он имеет право на этот чуть пренебрежительный наклон головы, на самодовольство, сквозящее во всём его внешнем виде. Лёгкий кивок в сторону мэра, кривая улыбка звезде сегодняшнего шоу, и Гарри под пристальным вниманием публики надевает на голову свою шляпу, покидая клуб в сопровождении охраны. Десяток ребят с автоматами защищает самую ценную в Луизиане жизнь. Его. Пейн семенит за правым плечом, прижимая к тёмному фетру костюма кожаный портфель с важными документами. Мелкая морось дождя оседает на полях шляпы, и Гарри склоняет голову, защищая лицо от ветра. Спешка, с которой Лиам открывает перед ним дверь, раздражает, но он лучший из ассистентов, что были у Стайлса. И живой. До сих пор. — Не суетись, — говорит Гарри, и Пейн останавливается, рука чуть дрожит. Гарри кладёт ладонь на его плечо, кивает охране, чтобы те рассаживались по машинам. Он пытается успокоить Лиама, потому что нет никого ценнее. Он раздражает реже остальных, а самое его подкупающее качество — он никогда не переспрашивает и всегда может ответить на поставленный вопрос. В чём Стайлс убеждается спустя двадцать минут, когда колёса его белого Мерседеса тихо шелестят по потрескавшемуся от частых дождей асфальту. Водитель притормаживает на перекрёстке, и внезапно раздавшийся в салоне мальчишеский голос пугает Лиама, а Стайлса заставляет недовольно морщить нос. — Газету, мистер? — произносит парнишка, приподнимая в руке сложенные плотные листы, испещрённые мелкими печатными буквами, и бесхитростно свистит. — Отличная машина, сэр! Гарри приподнимает голову, разглядывая мальчика, продающего газеты, из-под полей шляпы и не спешит отвечать. Его забавляет бледность Лиама, который пытается незаметно для окружающих предупредить парня об опасности, в шаге от которой он находится, а также открытая непосредственность и любопытство в голубых глазах. — Мне не нужна газета, — медленно произносит он. — Я не читаю новости, малыш. Создаю их. Парнишка вдруг ойкает, когда один из охранников выворачивает ему руку и оттаскивает от машины мистера Стайлса. До его слуха доносится высокий голос: — Воу, ребята, я понял! Понял! Держащий его руку охранник толкает мальчишку наземь, и тот приземляется в неглубокую лужу, поднимая фонтан мутных брызг. Гарри, чуть улыбаясь, наблюдает, как тонкие губы приоткрываются, чтобы сказать что-то ещё, но другой из его ребят достаёт автомат, демонстративно приподнимая его в руках. Мальчик захлопывает рот. — Поехали, — говорит Гарри водителю, не отрывая холодного взгляда от мокрого парня. Лишь когда машина трогается с места, он смотрит на всё ещё бледного ассистента. — Кто это? — Я узнаю к утру, сэр, если это вас интересует, — произносит он. И да, это то, что ценит Гарри. Покладистость и желание угодить. — Интересует.***
— Кто это? — спрашивает Луи, ловко поднимаясь на ноги. Рёв двигателей дорогих авто затихает вдали, но страх продолжает липнуть к коже густой древесной смолой. — Сколько раз я просил тебя не нарываться? — голубые глаза Найла круглые, как новенькие, выпущенные в этом году центы. — Я не заработаю столько, если буду стоять на одном месте, — запальчиво восклицает парнишка, на что друг лишь качает головой: он давно привык к задиристому, пробивному нраву приятеля. — Зато жив останешься, — Хоран поднимает из лужи газету, с сожалением отмечая, что она испорчена грязной водой, пока Луи отжимает штанины своих коричневых брюк и осторожно подворачивает их. — Мертвецу деньги ни к чему. — Так кто этот щёголь? — вновь спрашивает мальчик, но грязная ладонь друга вдруг закрывает рот. — Ты сошёл с ума?! — шипит он. — Сумасшедший! Луи отпихивает мешающую ему дышать руку, и они борются посреди опустевшей улицы под накрапывающим дождём, пока ирландец не произносит громкое, пугающее пострашнее войны и голода имя. — Мистер Стайлс, Луи! Ты сунул свою непутёвую голову в автомобиль мистера Стайлса! Мальчишка останавливается, перестаёт отталкивать друга, уставившись в одну точку над его плечом, потрясённый до глубины души, и, когда руки Найла отпускают его, оступается, оказываясь по загорелую тонкую щиколотку в мутной луже. — Это могло стоить мне жизни, Найл! — кричит он другу в лицо, и тот сочувствующе кивает, такой же напуганный всем произошедшим. — Святое дерьмо! Они могли застрелить меня. Приятель сжимает его плечо и недоуменно хмурится, потому что тело Луи в его руках сотрясается будто от рыданий. Голова низко опущена, а изо рта больше не вырывается ни звука. И Найл тоже напуган до внутренней дрожи и стучащих зубов, но он знает своего лучшего друга: Луи не стал бы плакать из-за такого. — Но я жив, — вскидывает голову Томлинсон, и Найл бьёт его в плечо со злостью. Он так и знал, что это смех. — Везение Томмо в действии, приятель. Луи подмигивает ему, но Хоран слишком рассержен, чтобы разделить веселье. Он хватает подтяжки на груди Луи, и тот кричит: — Нет! Не смей! Впрочем, всё бесполезно, Найл оттягивает их и резко отпускает. С громким щелчком они бьют Луи по груди, и он угрожающе прищуривается, но ирландец уже бросился бежать. Срываясь с места вслед за ним, Луи оставляет позади свою встречу с королём луизианской мафии, предполагая, что эта случайность никогда больше не повторится и мужчина в шикарном белом авто с самыми жестокими глазами, которые мальчишке только доводилось видеть, так и останется для него пугающим незнакомцем. Жаль, что он ошибается. Сентябрь, 11, 1949 год. — Они зовут его Ти Задира, мистер Стайлс, — Лиам подпирает спиною дверь. — Он главный заводила среди уличных мальчишек. Седые клубы дыма меняют очертания, медленно, невесомо расплываются по комнате, пропитывая деревянные панели стен кубинской горечью. Откинувшись в кожаном кресле со скрещенными на столе ногами, Гарри смакует дорогую сигару, разглядывая носки своих начищенных до зеркального блеска туфель. Маска безразличия на лице въелась намертво, стала его ежедневной правдой, но интерес чуть покалывает в кончиках огрубевших пальцев. — Драк не затевает, но за себя постоять может. Слишком умён для своего возраста, но это не удивительно: рос на улице. — Сирота? — лениво уточняет Гарри, и ассистент кивает, прежде чем продолжить. — Он полностью оправдывает прозвище, данное ему ребятами. Острый на язык с живым ярким умом. Может быть неплохим посыльным. Гарри кивает в такт словам помощника, стряхивает пепел в массивную пепельницу из мутного африканского стекла. Вещица стоит дороже жизни любого из уличных мальчишек, и Стайлс уверен в себе: он может купить каждого из них. Луи Томлинсон не является исключением из правил. — Да, проверь его, Ли, — отдаёт он указание и, как только дверь закрывается, свободно потягивается, туша сигару в пепельнице. Совсем скоро Гарри выяснит, насколько же острый язык у этого мальчишки, а ещё — темнеют ли его светлые глаза от страха.***
— Вы шутите, мистер? — хмурится Луи. Он помнит этого парня с шоколадными глазами, слишком добрыми для мира, в котором он обитает. Как бы ни хотелось забыть ту случайную встречу, унижающий взгляд зелёных глаз и холодную грязную воду лужи, в которую упал Луи, каждая деталь будто отпечаталась в памяти. Всё, включая этого мужчину в полосатом костюме. — Думаешь, у мистера Стайлса есть чувство юмора? — закономерно спрашивает он в ответ. Нет, Луи не дурак, он так не думает. Ему кажется странным и вовсе не смешным то, что такой человек предлагает ему работу. Луи чувствует опасность, но понимает, что отказа быть не может. Мистеру Стайлсу не отказывают. — То есть я должен делать то же, что и всегда, но вот по этому адресу? — он приподнимает сжатую между двумя пальцами бумажку, и собеседник кивает. — Как вид того, что я продаю газеты, поможет мистеру Стайлсу решить, брать меня на работу или нет? Мужчина пожимает плечами, будто Луи говорит глупости, и это уже начинает раздражать. Парнишка недовольно фыркает и изо всех сил сдерживает желание высказаться прямо, куда этому фраеру и его боссу стоит пойти. — Мы просто хотим приглядеться к тебе. — Что, если мне не нужна эта работа? — пробует Луи ещё раз, но мужчина лишь качает головой в ответ. — У тебя нет выбора, парень. Ассистент мистера Стайлса уходит, а слова ещё долго звучат в голове Луи, будто тревожные звоночки стучатся в виски. Предательская дрожь вдоль позвоночника не покидает до самого вечера, и Луи лишь надеется, что не подойдёт для той работы, которую заготовил ему глава Луизианской Мафиозной Семьи. Если бы он только знал, что всё уже решено. Сентябрь, 15, 1949 год. Проходит несколько дней с тех пор, как Луи перебирается под окна его квартиры, что находится над бильярдным клубом. Как таковой игры там не ведётся, хотя в затемнённом помещении действительно стоят столы с суконным покрытием. Это место служит отправной точкой для приближённых к его важной фигуре людей. Отсюда отдаются приказы и начинаются операции. Отсюда Стайлс ведёт дела. Три из четырёх вечеров он наблюдает за мальчишкой. Энергия, которой наполнено гибкое тело, подобна солнечной: согревающая и яркая, но Гарри чувствует опасность огня внутри. Луи тёплый и мягкий в большинстве случаев, но при неосторожном обращении способен оставить ожоги. Это манит. Так же, как манит его высокий сочный смех, звук которого не способны сдержать покрытые мелкой моросью дождя стёкла. Мальчишка практически не смотрит вверх, занимаясь своим ремеслом, и Гарри позволяет себе курить медленнее, чтобы насладиться не только вкусом любимых сигар, но и видом увлечённого ежедневной кутерьмой Луи. — Сэр. Тенью вырастает в комнате Лиам. В его глазах тревога, а пальцы перебирают поля тёмной шляпы, которую он держит в руках. Волнение, будто запах пота, въедливый и неприятный, расходится вокруг него. — Они устроили перестрелку в доках, мистер Стайлс. Дело принимает серьёзный оборот, и вам лучше быть там самому. — Подготовь машину, — кивает Стайлс, и Лиам удаляется, коротко поклонившись. Усталость опускается на плечи тяжёлым покрывалом. Оно не греет, лишь тянет к земле, но Гарри морщит нос, разгоняет ненужную меланхолию рукой вместе с густым дымом. В сигаре больше нет вкуса, и он подходит к окну, чтобы втоптать её пальцами в толстое стекло пепельницы. Ленивый взгляд на улицу стоит ему короткого разряда электричества в нервные окончания: парнишка смотрит на него, и даже с такого расстояния Гарри видит на его щеках тени от длинных девичьих ресниц. Долгую минуту они разглядывают друг друга сквозь влажный воздух, расстояние трёх этажей и оконное стекло. Каким бы уверенным и дерзким ни казался Луи, он первым отводит взгляд, опускает его себе под ноги, сминая в пальцах газету. А Гарри довольно хмыкает: правильная реакция.***
Нежелание быть здесь разливается кипятком по венам, но Луи сдерживает собственное тело от попыток сбежать, потому что понимает — разочаровать мистера Стайлса значит подписать себе смертный приговор. Тот парень, кажется, Лиам, ведёт его через тёмный бильярдный зал сквозь мутное облако дыма, и Луи закашливается от попавших в лёгкие испарений. Он не понимает желания других вдыхать этот едкий ядовитый пар. — Вверх по лестнице, до конца коридора, — мужчина легко подталкивает Луи в приоткрытую дверь. — И не забудь постучать. Он ждёт тебя, но с олухами у мистера Стайлса разговор короткий. Дверь захлопывается, отрезая пути к отступлению, и Луи шумно сглатывает, глядя в тёмную древесину, где ещё секунду назад было лицо Лиама. Несколько минут он стоит на одном месте, едва дыша, но потом понимает, что торчать внизу лестницы, дрожа от страха, — бесполезно, и, вытерев потные ладошки о плотную ткань брюк, делает первый шаг вверх. Ступеней слишком мало. Это Луи понимает, оказавшись у двери в кабинет мистера Стайлса. Он нервно переступает с ноги на ногу, стараясь унять стук собственного сердца и мечтая пройти ещё сотни лестниц, лишь бы не быть сейчас прямо тут. Но момент нужно пережить, и Луи решает больше не растягивать свою пытку: резко выдыхает и стучит, надеясь, что эта встреча закончится как можно скорее. — Проходи, Луи. От звука этого голоса срывается дыхание. Низкий, растягивающий слова — в нём слышится привычка командовать. И животная угроза. — Мистер Стайлс, сэр… — чуть запыхавшись, произносит Луи, медленно переступая порог комнаты. Мужчина прижимается бедром к письменному столу и внимательно разглядывает бумаги в своих руках. Первое, на что падает взгляд Луи — кожа у шеи, виднеющаяся в расстёгнутом воротничке рубашки, мраморно-белая, чистейшая. Парень сглатывает вязкую слюну, переводит взгляд в лицо. Зелёные глаза внимательно разглядывают его, и чувство, с которым этот взгляд касается кожи, ни с чем не сравнить. Будто тугие струи дождя бьют в тело, лишая возможности дышать. — Мистер Стайлс, — повторяет он. — Не стоит так волноваться, — насмешливо тянет мужчина, а Луи чувствует жжение румянца на щеках. — Ничего страшного ещё не произошло. — Я не волнуюсь! — восклицает мальчик, сжимает влажные ладони в кулаки. — Слегка смущён, потому что пока не понимаю, что за работу вы хотите мне предложить. Не больше. Стайлс морщит нос, откладывает бумаги в сторону. — Я разглядел в тебе кое-что, Луи, — мужчина манит его к себе. В звенящей тишине комнаты, пропитанной этим отвратительным горьким вкусом сигар, парень несмело подходит. — Ты смышлёный. Будешь работать тут. В этой комнате. Только после этих тихих слов Луи, наконец, обращает внимание на другую часть комнаты, тонущую в лёгком дымном сумраке вечера. В дальнем её углу, будто кусок из другого мира, находится кровать. Ослепительно-белая, под непроницаемым пологом такого же снежного цвета с едва заметными серебристыми бабочками. Тяжёлый выдох срывается с губ помимо воли, и Луи захлопывает рот, но поздно: мужчина довольно улыбается. — Я буду вашим личным ассистентом? — спрашивает мальчик. Он отказывается верить в дикую мысль, что терпкой лозой опутала сознание, отгоняя её дальше. Но сердце колотится, а тёмный взгляд Стайлса говорит без слов — Луи понял всё правильно. — Нет, ты будешь просто моим личным. Звучит грязно, как самое отвратительное подпольное шоу Нового Орлеана, о которых рассказывал Гримшоу. Будучи чуть старше Луи, Ник успел много где побывать, много что повидать, и порой его рассказы о большом мире выходили за рамки реальности, пугали своей изощрённостью и извращённостью. С холодным потом, покрывшим спину в секунду, Луи осознаёт, что его затягивает на дно того мерзкого мира, о котором он знал лишь по рассказам друга. — Я не могу оказывать вам такие услуги, — сипло, едва слышно произносит Луи. — Я не девушка. — Конечно, ты не девушка, — уверенная улыбка ни на секунду не покидает лицо мужчины, и он как будто доволен разговором. — Именно поэтому я выбрал тебя. — Я не… — Луи пятится назад, врезается в стоящий неподалёку стул, и тот с грохотом падает на пол. Безумие разрастается, и мальчишка чувствует, что не может вдохнуть: кислород застревает в груди, а голова кружится от безрезультатных попыток дышать. — Я не буду… Я не могу. — Конечно, ты можешь, ягодка, — Стайлс оказывается рядом. Большие тёплые ладони на плечах Луи чувствуются наручниками, кандалами, которые лишают свободы. — Как только я увидел тебя: этот красивый загар, — он ведёт пальцами вниз, касается жёсткими мозолистыми подушечками кожи, — потрясающие бёдра, — рука достигает его талии, и Луи содрогается, но Стайлс прижимает его к столу. Ладони упираются в широкую грудь, и вызванный страхом всплеск адреналина возвращает мальчишке его природную дерзость. — Ты доставишь мне массу удовольствия. — Я не буду вашей шлюхой, — выплёвывает он. Удар, резкий и злой, отталкивает, казалось бы, несдвигаемого Стайлса на шаг, и Луи в мгновение оказывается у двери. — Прежде, чем открыть её и уйти, подумай вот о чём: есть вещи гораздо страшнее, чем моё предложение. Голос расслабленный, спокойный, но в его глубине Луи слышит зреющее недовольство, низкий рык угрозы. Ноги подгибаются от ужаса, но перспектива оказаться под стерильно-белым пологом чужой кровати в этот момент пугает сильнее смерти. Будто все демоны ада преследуют его, Луи слетает по лестнице и проносится сквозь полутёмную бильярдную, практически сшибая Лиама с ног. Его пальцы трясутся, а внутренности скручивает в отвратительную спираль, тело отказывается слушаться, наполненное оцепенением ужаса. Пробежав два квартала, Луи останавливается в самой тёмной подворотне, и его тошнит прямо под ноги. Кажется, он совершил ошибку. Сентябрь, 17, 1949 год. Соня Фернандез вновь на сцене, и Гарри концентрирует внимание на ней и тяжёлом запахе пота и дыма в воздухе клуба. Вульгарное белое платье облегает округлые бёдра, на нём слишком много блёсток, чтобы одежда выглядела хорошо, но что-то в поведении певицы не позволяет Гарри заклеймить её. Статная, со вздёрнутым подбородком, выдающим несгибаемый характер, она буквально излучает ум и силу. — Мистер Стайлс, — улыбается женщина и, кивнув ребятам, оставляет микрофон, чтобы спуститься со сцены и подойти к его столику. Никакого желания приглашать её присесть нет, но Гарри всё равно кивает на стул рядом с собой, и певица грациозно опускается на него, закидывает ногу на ногу, оголяя бедро. Её портсигар отливает серебром, когда она достаёт тонкую папиросу и склоняет голову набок в ожидании. Лёгким движением кисти Гарри останавливает одного из своих парней, самостоятельно прикуривая ей. Ярко накрашенные губы обхватывают серую бумагу с табаком, она втягивает дым полной грудью и, с наслаждением прикрыв глаза, выдыхает. В клубе почти никого нет: до открытия ещё пара часов, и они могут позволить себе посидеть, лениво раскинувшись на стульях, размышляя каждый о своём. И хотя молчание вовсе не чувствуется неестественным, женщина первой нарушает его. — Осень началась для вас удачно, мистер Стайлс? — спрашивает она. Носок белой туфли находится в дюймах от идеально отглаженной штанины его брюк, а глаза цвета верескового мёда внимательно следят за лицом. — Вполне, — сдержанно кивает он. — Для вас, как вижу, тоже? Женщина с улыбкой оглядывается на тонущую в свете софитов сцену, делает ещё одну глубокую затяжку. Клубы сизого дыма вокруг неё теряют очертания, продолжая свой танец, по пути к потолку зала, чтобы раствориться окончательно вверху. — Кажется, я наконец добилась какого-то признания, — пожав плечами, говорит певица, а Гарри приподнимает едва заметно бровь: он привык к испорченным куклам, требующим повышенного мужского внимания и обожания толпы. Но, кажется, восходящая звезда Нового Орлеана действительно достойна интереса, вспыхнувшего в зелёных, полных силы глазах. — Вы прибедняетесь. Это настоящая слава. — Наверное. Соня последний раз затягивается, удерживая клочок обгоревшей бумаги между наманикюренными пальчиками, а потом безжалостно вдавливает остатки сигареты в пепельницу. — Музыка — всё, что имеет для меня значение. Но когда инструменты замолкают и наступает тишина, рядом не оказывается человека, способного отвлечь от скуки. Поклонники поверхностны и полны лишнего обожания, мои музыканты слишком грубы и очарованы свалившимися на них деньгами и привилегиями, — изящная женская кисть замирает в дюймах от его плеча, женщина так и не касается дорогой ткани пиджака. — Ваше общество доставляет мне искреннее удовольствие, мистер Стайлс. Заходите почаще. Мудрые, пропитанные тёмным мёдом и знанием жизни глаза радостно смеются, хотя губы сложены в почтительную улыбку. Гарри уверен, что это не флирт, а тот же интерес, что испытывает он, глядя в её начинающее стареть, но всё ещё красивое лицо. Певица подмигивает Лиаму, бесплотным стражем стоящему за плечом своего короля, и кокетливой походкой уходит прочь от них, к сцене, что заменяет ей любовь и дружбу. — Что с мальчишкой? — спрашивает гангстер, разглядывая готовящихся к репетиции музыкантов. Слова об удачно начавшейся осени, произнесённые с её французским акцентом, всё крутятся в голове, формируя мысль, которая до этого не имела формы. — Я сделал всё, как вы велели, — ассистент покладисто опускает голову. — Хорошо. Мазнув взглядом по циферблату наручных часов, Стайлс поднимается. Множество дел ждут внимания, и предаваться праздным мыслям некогда, но ощущение того, что, как только мальчишка окажется у него, осень, наконец, начнёт радовать, не покидает. Поэтому всю дорогу до офиса он раздумывает не о новых каналах поставки оружия или важной подписи мэра на его бумагах, нет. Гарри Стайлс рассуждает о том, насколько быстро Луи сломается, и прикрывает полуулыбку полями тёмной шляпы.***
Переживать за кого-то из своих парней не было смысла: они всегда лезли на рожон, но успевали смыться до того, как неприятности схватят за задницу; будто скользкие ужи пролезали в любые щели и незаметной тенью прятались по углам. У всех ребят, продающих газеты, должен был быть врождённый талант выживания. Без него улица поглощала, не пережёвывая, и выплёвывала кости обратно, наглядно показывая, как тяжела жизнь. Поэтому они лишь смеялись над неприятностями и преодолевали каждую с задорным блеском в глазах. Но сейчас смех мексиканской колючкой застревает в горле, пока Луи смотрит на едва дышащего Хэнда, чьи руки сбиты в кровь, а грудь сжимается в попытках глотнуть больше кислорода. В его глазах нет задорного блеска — лишь тихий трепещущий ужас. — И ты думаешь, это не просто какие-то мелкие преступники? — выдавливает из себя Луи, потому что не может дольше молчать под пронзительными взглядами ребят. Он их негласный лидер, и в очередной раз ребята надеятся, что Луи не подведёт, но он понятия не имеет, с кем они столкнулись в этот раз. — Нет, Ти, это не ребята, которые метят на нашу территорию. Здоровые парни с автоматами, я еле ноги унёс, — он припадает губами к жестяной кружке, жадно пьёт, пока Луи переваривает информацию, сканируя повреждения на теле. — Костюмы на них дорогие. — Почём ты знаешь? — скептически кривится Найл. — Ты в одной рубашке третий год как. — Мамка моя портнихой была, — щетинится Хэнд, на эмоциях машет руками, проливая воду вокруг. Капли падают Луи под ноги, пыль медленно впитывает их. — До того, как скончалась, я много ей помогал. На этих ребятах одежда не чета нашей. Оранжевое осеннее солнце пробивается сквозь тучи, но не золотит улицу, скорее, подсвечивает коричневую неприглядную грязь да обшарпанные стены. Ребята расходятся, волоча за собой коробы со свеженапечатанными газетами, тихо шепчутся. Напуганные. Непонимающие. Рядом остаётся лишь верный Найл. Он ждёт, внимательно разглядывая Луи с ног до головы, пока тот ковыряет носком ботинка почву, и, закусив нижнюю губу зубами, увлечённо раздумывает о случившемся. — Люди мистера Стайлса? — спрашивает Хоран. Испуг в голубых глазах спрятать почти невозможно, и Луи не поднимает головы. — С чего бы королю Луизианы посылать своих ребят разбираться со шпаной вроде нас? Бред, — изо всех сил он сдерживает дрожь, потому что каждая его клеточка кричит о том, что Найл прав. Это начало конца. — Мы же не сделали ничего: нигде не пересеклись с его интересами, а деньги, которые он может получить с нас, — гроши в сравнении с его ежедневными доходами. Я не вижу причин. Враньё соскальзывает с губ всё проще с каждым произнесённым словом, и к концу собственной речи Луи и сам готов поверить в эту ложь, но голубые глаза друга всё ещё подозрительно сощурены. — Может, это расплата за тот раз, что ты сунулся к нему в тачку? Луи смеётся и молится небесам, чтобы голос не дрогнул. — Тогда бы они пристрелили меня прямо там, Ни, у колёс его шикарного автомобиля, — парень качает головой. — Им вовсе незачем мстить всем мальчишкам за мою дурацкую оплошность. — Наверное, ты прав, — Найл спрыгивает с ящика, на котором сидел, и, проходя мимо, дружески хлопает лучшего друга по плечу. — Может, те ребята просто спутали Хэнда с кем-то, а мистер Стайлс тут и вовсе не причём. Луи кивает. И, разглядывая подсвеченную негреющим солнцем спину друга, думает о том, что месть здесь и правда не при чём. Это давление. Основной вопрос: сколько Луи продержится, прежде чем вернуться в ту, пропахшую горькими сигарами комнату? Сентябрь, 24, 1949 год. Новый Орлеан знает, на что способен его хозяин. В грязи самых далёких углов улиц, на светлых кухнях домохозяек, в ярких садах особняков люди каждого класса и сословия произносят его имя шёпотом, в ужасе от мысли, что однажды Гарри Стайлс окажется недоволен ими. Тогда смерть покажется перспективой более заманчивой, чем гнев криминального короля. Луи кричит от бессилия, пиная носками старых ботинок стену типографии. Боль и ужас выплёскиваются из сознания вместе с надрывными всхлипами, а пальцы впиваются в корни волос. И хочется волком выть и крушить всё вокруг без разбора. Как он мог быть так глуп? Думать, что у него есть выбор, есть право сказать «нет»? Гарри Стайлс берёт то, что хочет, и никто не способен его остановить. Теперь Луи видит это кристально чисто, и мутит его не от страха перед грядущим, а от того, что не согласился раньше. Найла не уберёг. — Ти! — зовёт его Купер. — Врач ушёл. — Что сказал? — Пара сломанных рёбер и ушибы. Через три недели-месяц встанет на ноги и будет как новенький, — мальчишка улыбается, а Луи даже глаз на него поднять не может. Боится вновь увидеть алеющую розу ожога на лице Купера. — Но сейчас он спит, ты не сможешь его увидеть. — Хорошо, — кивает он. — Я зайду, когда вернусь. — А ты куда? — удивляется мальчик, а Луи врёт в ответ. Просто чтобы сохранить его жизнь. — Поработаю, — бросает он. — Но газеты… Как же… Не возьмёшь? Его робкое недоумение растворяется в свисте ветра, когда Луи срывается на бег, не жалея ни ног, ни лёгких, торопясь добраться до человека, испортившего ему осень. Злость копится всю дорогу, когда Луи спотыкается о потрескавшийся асфальт или наступает в не высохшую после вчерашнего дождя лужу. Чувство аккумулируется в силу, в решительность. Губы плотно сжимаются в тонкую нить, а глаза способны испепелять ненавистью, которая бушует внутри с тех пор, как мальчишки притащили бесчувственного Найла в их комнату. Сбит автомобилем. Чёрт! Это последнее, что может выдержать Луи после недели якобы случайных событий, наносящих вред его парням. Поэтому он не стучится. Врывается подобно урагану в бильярдную, из которой бежал сломя голову несколько дней назад, громко хлопая дверью. Дым и свет бьют в лицо, ошеломляют. Луи кашляет в кулак, стараясь выгнать из лёгких отвратительный запах сигар, а по спине ползёт холодок от пристального внимания мужчин в помещении. Они смотрят враждебно, некоторые — снисходительно, заставляя коленки Луи подгибаться, но страху больше не место внутри него: огонь злости даёт силы. Паренёк игнорирует ухмылки и гримасы, внимательно оглядывая присутствующих. Ищет один единственный взгляд. Но мистер Стайлс игнорирует суматоху, вызванную появлением Луи. Всё так же разглядывает карту района, расстеленную на столе, даже не подняв своих невозмутимых жестоких глаз. — Ты… — шипит Луи, к счастью для себя, недостаточно громко. Грубая рука впивается в плечо, разворачивает. Прежде чем он успевает ударить, тёплые карие глаза испуганно расширяются, и одними губами, коротким кивком Лиам призывает к молчанию. — Не нужно, не делай хуже. Они застрелят тебя не раздумывая. — Я должен поговорить с ним, — восклицает он, а ассистент уже тянет за рукав рубашки прочь из переполненного дымом и агрессивным недоверием зала. — Иди, — Лиам подталкивает его к лестнице наверх. — Подожди там. Он придёт. Положив вспотевшую от волнения ладонь на гладкие, покрытые лаком перила, Луи всё же оборачивается, чтобы позволить вопросу слететь с языка: — Почему ты предостерёг меня? И хотя мальчик знает, зачем он здесь, ответ сотрясает землю, сталкивая Луи в пропасть. — Мистер Стайлс будет недоволен, если не получит то, что хочет. А я не собираюсь быть тем, на ком он выместит гнев, если ты умрёшь из-за собственной глупости. Дверь чуть хлопает, закрываясь за ассистентом, а Луи шепчет сквозь зубы: «Да пошёл ты», но выбора нет, и он поднимается по лестнице, чтобы снова оказаться в клетке, сбежать из которой сегодня так легко не удастся. В комнате гангстера всё по-прежнему: аккуратно сложенные на столе бумаги, задёрнутая белым пологом кровать, блестящие на оконном стекле капли осеннего дождя. Привычным движением Луи ерошит волосы и стороной обходит стол; он совершенно не собирается расставаться с жизнью из-за узнанной случайно тайны. Белоснежная ткань, чуть поблёскивающая в тусклом свете верхней лампы, манит, и не задумываясь Луи подходит, тянет в сторону. Кровать круглая, огромного размера. С разбросанными по всей площади маленькими подушками. Будто полная противоположность своему хозяину, мрачному, пугающему монстру, выбраться из лап которого у Луи уже не получится. — Чёрт! — произносит парень, задёргивает кипенно-белую ткань, зажмуривается, будто может выгнать навеянные этой кроватью образы. Это невозможно. Они внутри него, ужасающими тенями пронзают сознание насквозь. Луи представляет сильные руки на своих бёдрах, жестоко изогнутые губы близко к своему лицу. Его тошнит от страха. Злость растворяется в пахнущем горечью воздухе комнаты, который пропитан своим хозяином, безжалостным и жестоким. Лёгкие не могут получить кислород из него, лишь медленно убивающий яд, пожирающий коррозией ткани органов. Внезапное головокружение и слабость приходят на смену скопленной за последние дни ярости, и Луи с трудом удаётся добраться до окна, открыть створку, чтобы глотнуть хоть немного кислорода. Удушье заставляет ноги дрожать от слабости. Осенний воздух тугой струёй бьёт в лицо, но не отрезвляет. Разум скован паникой из-за предстоящего. Луи понятия не имеет, что именно мистер Стайлс собирается сделать с ним. Одно он знает точно: это не оставит его прежним. Знакомый силуэт привлекает внимание, вырывает из кокона гнетущих мыслей. Луи прищуривается, стараясь разглядеть парня в конце улицы, чтобы в следующую секунду отпрянуть прочь: размашистой походкой по асфальту идёт Хэнд, и последнее, что нужно Луи — чтобы ребята знали, где он и почему. Со стоном, полным отчаяния, Луи бьётся затылком о стену и соскальзывает по ней вниз. Он не хочет, чтобы мистер Стайлс нашёл его сидящим на полу с низко опущенной головой, но именно так и происходит. — Звучишь сладко, — комментирует мужчина стон, и щёки против воли вспыхивают огнём от этого глубокого уверенного голоса. Рывком Луи поднимается на ноги, задиристо вздёргивает подбородок, а лёгкие внутри сгорают в пожаре страха, сжигают весь кислород, что удаётся вдохнуть. Луи задыхается, глядя в полное превосходства лицо. — Я… не… — Готов согласиться? — перебивает мужчина. Его длинные уверенные пальцы быстро расстёгивают пуговицы на пиджаке. Луи в страхе отступает назад, но там стена, и сердце трепещет в груди, мешая думать. Он в ловушке. — Вы причиняете вред ребятам! — наконец удаётся выдавить из сжатого спазмом горла. — Я? — мистер Стайлс наиграно удивляется, указывает в широкую грудь пальцем. — Не знаю, о чём ты. Пиджак небрежно брошен в кресло, и Луи сглатывает, глядя в вырез незастёгнутой на верхние пуговицы рубашки. — Вы знаете, о чём я, — негодует мальчик, а кровь в жилах стынет при виде мышц на спине мужчины, когда тот медленно подходит к кровати, игнорируя претензии мальчишки. — Иди сюда, Луи, — спокойно говорит Стайлс и добавляет, когда молчаливое ожидание затягивается. — Я думал, ты более решительный. Трусишь? — Я не хочу этого, — шепчет Луи, неспособный сделать ни шагу, но мистер Стайлс смотрит на него, как на вещь, глухой к мольбам в голубых глазах. — Этого хочу я. Иди сюда, — с напором повторяет мужчина. Нервным движением Луи запускает пальцы в волосы. Всё его естество противится тому, что должно случиться, но врождённые дерзость и гордость не позволяют опустить глаза в пол. Луи задирает подбородок, сжимает в тонкую линию губы и делает первый, самый важный шаг. Мистер Стайлс вытягивает руку, и Луи, будто дикий зверёк, отшатывается, когда до мужчины остаётся пара шагов. Тот смеётся. Громко. С издёвкой. Касается плеча, стаскивая подтяжку, которая безжизненной плетью повисает вдоль тела. Одними глазами он показывает — вторую. Луи сжимает зубы до скрипа, стирая эмаль, и трясущейся рукой стягивает вторую. Без предупреждения мужчина накручивает эластичные ремни на руку и тянет парня к себе. Луи врезается в твёрдую, будто из камня, грудь, судорожно вдыхает и оказывается во власти этого запаха: дорогое красное дерево и мягкая парча, пропитанная горечью кубинских сигар. Мистер Стайлс пахнет безнаказанностью и могуществом. Странно, но для Луи он пахнет свободой. Прежде, чем его влажные от беспокойства ладони успевают упереться, оттолкнуть, мужчина разворачивает его к себе спиной, грубо сжимает горло одной рукой и шепчет в ухо: — Расстёгивай рубашку. Проглотить выделившуюся слюну мешает чужая ладонь, которая сжимает гортань и, если мальчик двинется хоть на дюйм, перекроет ему кислород. Поэтому Луи послушно выполняет приказ, начиная с нижних пуговиц. Пальцы дрожат всё сильнее, и, когда чужой твёрдый член упирается ему в поясницу, Луи зажмуривает глаза, мечтая оказаться да хоть в аду, лишь бы не здесь. Вторая рука мужчины скользит по дешёвой ткани его рубашки, жёсткие от обращения с оружием подушечки пальцев чуть царапают кожу между полами расстёгнутой одежды. В ужасе Луи замирает, не закончив с пуговицами до конца, а когда эти пальцы аккуратно обводят пупок вокруг и ныряют в его свободные коричневые брюки, он, забыв о гордости, умоляюще скулит. — Не надо… — Я сделаю тебе приятно, ягодка. Вот увидишь, — гангстер оставляет лёгкий укус в основании шеи, пока поглаживает своей большой ладонью начинающий крепнуть член Луи. Парень дёргается, как от разряда тока, но другая рука всё так же держит его за горло. — Я не хочу, — выдавливает он из себя. — Я не извращенец вроде вас. — Да что ты говоришь, — голос гангстера угрожающе понижается. Руки отпускают Луи, но едва он успевает выдохнуть с облегчением, шорох отодвигаемого полога проходится, будто нож по тонкой коже, по оголённым нервам. Мистер Стайлс хватает его пальцами за подбородок, впивается так, что болью сводит всю челюсть, а потом, не предупреждая, будто раздражающую вещь, бросает на кровать. Едва он врезается спиной в белейший снег покрывала, мужчина оказывается сверху. Во взгляде горит настоящая страсть к обладанию, и Луи отодвигается, пытается отползти, но всё без толку: гангстер с силой стискивает лодыжки и тянет его назад. — Мне нравится твоя дерзость, детка. Это желание показаться сильным и смелым, но не переусердствуй. Не начинай меня раздражать. Луи не отвечает, закусывая в зубах нижнюю губу, чтобы сдержать рвущуюся наружу грубость. Она может стоить ему жизни. — Прекрати эти жалкие попытки сопротивляться, — мистер Стайлс выкручивает ему руки, вздёргивает их вверх, чтобы одной своей огромной ладонью сжать вместе оба запястья, нависая сверху мрачной подавляющей тенью. — Будешь послушным? Ответа не следует. Луи отворачивается в сторону, не желая смотреть на мучителя, и в наказание получает болезненный укус в челюсть. Он громко вскрикивает, а мужчина повторяет свой вопрос. — Только потому, что вы угрожаете жизни моих друзей, — цедит он сквозь стиснутые зубы, с вызовом глядя в глаза мужчины. — Меня устраивает, — ухмыляется он. — Раздвинь свои ноги. Нехотя, медленно, Луи подчиняется. Закрывает глаза от ощущения скользящей по ткани брюк ладони. Она дьявольски горячая, обжигает кожу бёдер. А потом гангстер целует его. Глубоко, влажно, проникая языком в рот. От этих ощущений, бьющего в нос мужественного запаха у Луи кружится голова. Чужая рука касается паха, чуть сжимает и ласкает дальше, выше по мягкому животику, а член дёргается вслед прикосновению. Луи глубоко дышит, с ужасом осознавая, что его тело реагирует. Его тело хочет этого огня. Мистер Стайлс покрывает шею и грудь поцелуями, больше похожими на укусы, после которых наверняка останутся алеющие следы, и спина выгибается вслед тяжёлым, шершавым ладоням. Луи обречённо стонет. И сдаётся. — Раздевайся, — говорит мужчина, ловко поднимаясь. Запястья оказываются на свободе, но жжение вокруг кистей не ослабевает. Завтра там будут следы от жестоких пальцев. Пока гангстер что-то ищет в своём столе, Луи медленно стягивает рубашку через голову, скидывает ботинки. Ему нужна секунда и глоток воздуха, чтобы решиться на последний шаг. Но выбора нет, и, как бы страшно ни было, мальчик стаскивает брюки вместе с бельём. — Красивый, — произносит мужчина хриплым от возбуждения голосом, заставив каждый волосок на теле Луи встать дыбом. Он вскидывает голову, сдувает непослушную чёлку набок, глядя прямо в глаза этому опасному человеку. И будто щёлкает что-то внутри у мистера Стайлса, широкими шагами он возвращается, бросает бутылочку из прозрачного стекла на кровать. Дрожащими пальцами Луи цепляется за штаны, сминает ткань в руках, стараясь прикрыться, но мужчина вырывает их из рук и отбрасывает за спину. С ухмылкой на пухлых губах он вновь хватает лодыжки мальчика в руки, резко тянет к себе, и тот падает на спину, а паника захлёстывает с новой силой. Луи задыхается. — Успокойся уже, — говорит мистер Стайлс, кладёт обе ноги Луи на своё плечо, придерживая рукой, а второй ведёт по загорелому бедру вниз. Мурашки от этого действия отдаются слабой пульсацией в местах укусов, где кожа ещё не высохла и поблёскивает влагой чужого рта. Щелчок, томительные секунды ожидания, когда не знаешь, что будет дальше, а потом скользкие горячие пальцы касаются его между ягодиц. Луи дёргается, но мистер Стайлс держит крепко, его пальцы скользят дальше до мышц. Мальчишка скулит. — Не надо. — Я не сделаю больно, — обещает мужчина. Румянец стыда заливает не только лицо, но и шею. Луи кажется, что тот распространяется по телу, будто смертельный вирус. Боли нет, лишь лёгкий дискомфорт, а вымазанные резко пахнущим маслом пальцы медленно проникают глубоко внутрь. Мужчина медленно надавливает, преодолевая тугое сопротивление, и Луи решается бросить на него быстрый взгляд: приоткрытый рот и полное восторга лицо, будто светящееся изнутри. Почему это нравится ему? Луи не понимает. Он терпит не потому, что больно, а потому, что мерзко и неестественно. — Такой сладкий, детка, — мистер Стайлс толкает пальцы резко, отчего воздух в груди стягивается в плотное облако, которым невозможно дышать. Луи открывает рот, хватая кислород. — Хочу слышать тебя. Сопротивляться бесполезно, гангстер всё равно получит желаемое, и Луи цепляется пальцами за простынь, заталкивая стыд и смущение глубже, и, когда мужчина удобнее перехватывает его лодыжки на своём плече и добавляет ещё один палец, толкает до конца сразу три и подушечкой большого потирает место чуть выше, Луи захлёбывается криком и извивается под ним. — Не говори, что это от боли, — довольно смеётся мужчина. Луи не знает, что именно происходит с его телом, почему оно в огне и вместе с тем будто наэлектризовано. Удовольствие, резкое, точечное, будто укол, тает, но мистер Стайлс повторяет движение, и мальчик хрипит и тянет руки, пытаясь схватиться за него. Разум плывёт от этих новых ощущений. Но это всё ещё странно и неправильно, поэтому, когда пальцы покидают его тело, Луи рад. Он надеется, что его позор подходит к концу. Когда же мистер Стайлс испачканной в масле рукой расстёгивает собственные брюки, приспускает их, Луи чувствует головокружение уже не от удовольствия. Он сглатывает кислую слюну и переводит взгляд вверх, не в силах смотреть на толстый блестящий член мужчины. Чёртовы бабочки на пологе переливаются серебром, насмехаясь над его страхом и беспомощностью. Головка чужого члена гладкая, горячая, упирается между ягодиц, и Луи сжимается всем телом, закрывая лицо руками, а из горла вырывается нервный всхлип. Мистер Стайлс прикасается губами к его колену, пытаясь привлечь внимание, но мальчик закрывает уши ладонями, зажмуривает глаза. — Послушай, — строго говорит он, больно бьёт по рукам, и Луи вскрикивает, открывая глаза. — Я могу растягивать тебя всю ночь, мне это нравится. Или ты можешь расслабиться, и всё закончится быстрее. Пальцы вновь сжимают его челюсть, и с трудом, но Луи удаётся кивнуть. Он хочет отвернуться, но не может: зелёные глаза гипнотизируют, притягивают взгляд магнитом. Что-то есть в их глубине, будто этот мужчина знает тайны Вселенной, будто сам он — её самая огромная загадка. Волнение распирает грудь, когда Луи не моргая смотрит на мистера Стайлса, на его кривую усмешку, и тот, придерживая хрупкие лодыжки, крепко сжимая челюсть, толкается вперёд. Тишина между ними разбивается вдребезги на мельчайшие, не уступающие бабочкам в блеске осколки. Это чувство наполненности не сравнится ни с чем: будто в плотной солёной воде Луи не чувствует своё тело, лишь давление и нехватку кислорода. Мужчина прижимается бёдрами, внимательно вглядываясь в его лицо, и секунды между ними нанизываются подобно жемчугу на нить. Луи считает мгновения и вместе с ними свои выдохи, пока гангстер не повторяет своё движение, отстраняясь и вновь заполняя Луи собой. Мальчишка кричит, стягивая простынь к себе, и мужчина отпускает его лицо, чтобы придержать извивающиеся бёдра. — Я знаю, как сделать твоему телу приятно, ягодка, — он толкается внутрь, разрывая не только тело, но и сознание Луи, на части. Удовольствие, будто зарождающаяся в недрах космоса звезда, пульсирует огнём, стирая ощущения дискомфорта и лёгкой боли. Влажные шлепки между высокими стонами мальчишки и тяжёлым дыханием гангстера заполняют комнату звуками секса, но Луи не помнит о стыде, что испытывал несколько минут назад, о страхе, что владел им последние дни. В его мире осталось лишь тугое чувство толкающегося внутрь члена и горячие руки, что держат его, не позволяя упасть в черноту беспамятства. Эмоции слишком сильные, поглощающие, а когда мужчина сталкивает с плеча его ноги, вжимает обеими руками в матрас, нависает сверху, Луи вовсе теряет связь с реальностью. Он не может кричать, потому что толчки, резкие и грубые, не дают ему даже вдохнуть, и лишь открывает рот, словно выброшенная на берег рыба, пока мистер Стайлс трахает его тело, вызывая каждым движением яркий луч удовольствия. Оргазм похож на крушение корабля: Луи тонет в удовольствии, захлёбываясь чувствами, и разбивается о скалы на мелкие щепки. В голове его пустота, все мысли смыло прочь, и единственное, что он понимает — чужая горячая сперма покрывает его вспотевшую спину. Мистер Стайлс проводит рукой по его ягодице, перемещает её на живот и только потом скользит ниже. — Поблагодаришь меня за удовольствие? — спрашивает он, сжимая в ладони чувствительный, испачканный в сперме член мальчика. — Ненавижу вас, — едва дыша, шепчет Томлинсон. — И так подойдёт, — смеётся гангстер и легко поднимается с кровати. Луи не оборачивается, когда в комнате хлопает дверь. Он лежит, уткнувшись в кровать лицом, на влажном пятне, а из незакрытого окна дует холодный осенний ветер. Он чувствуется ещё более ледяным после случившегося с телом мальчика пожара. И, несмотря на то, что шатен действительно получил удовольствие, тело будто покрыто грязью, которую не смоет ни одна ванна. Поднимаясь, Луи надеется, что сможет жить в этом новом для него, порочном и преступном мире Луизианской мафии; сможет сохранить свою душу от гниения в грехе. А также он надеется, что игрушки криминального короля живут дольше, чем его ассистенты.