Солнце встаёт только над Сибуя

— Он придурок? — Нет. Судя по всему, уличный модник. Вот всё, что Чанёль слышал сквозь наушник. Нужно сделать громче. Но неужели узкие кожаные штаны всё ещё кого-то удивляют? Что не так с его разноцветной пайтой? Интересно, что бы они сказали, если бы увидели обтягивающую красную футболку под ней. Впрочем, судя по всему, эта парочка едет с самой дальней станции. Скорее всего это была какая-то деревня, под которой чудом проложили метро. Но ему было плевать. Даже если бы он прошёлся по вагону в трусах. Образуметь его могут только полицейские, но даже они не смогут скрасить его настроение. Сегодня он впервые за две недели приехал в Сибуя. Тут дышалось совершенно иначе. Этот воздух действовал так одурманивающе, так сладко. Хотелось остаться здесь, раскинуть руки в стороны, будто обнимая необъятное. Он — один из двадцати трёх, но он — больше, чем все двадцать три, округи и вся Япония вместе взятая. Кажется, даже солнце светит здесь иначе. Даже несмотря на то, что в этот день он потерпел полное фиаско. В его сумке — однотомное портфолио, тянувшее чуть больше, чем на книгу Рю Мураками. Только внутри всё было не настолько противно. Все оттенки Пак Чанёля. Всего лишь фотографии, которые, к тому же, не пришлись по душе на каком-то кастинге. Чёрт возьми, да что они понимают в этом? Почему-то всем всегда это нравилось. Ну и что, что фото из детских и тинейджерских журналов?! Кому бы это мешало. — Агх! — от передозировки чувствами, Пак ударил какой-то столб с объявлениями. Да. Как бы ему не хотелось это принимать, но он больше не тот мальчик с обложки апрельского каталога школьной формы. Его лицо определённо требует другого образа. И это уже точно не страница в CanCam(2). Именно поэтому он снова здесь. Сначала развернулся домой, проехал пару станций. Но, в любом случае, огромная трещина в потолке прямо над его кроватью оптимизма не придаст. И не успокоит тоже. В этой богом забытой квартире вообще ничего не могло успокаивать: от трещены до соседей. Эти двое были настоящими братьями, а Чанёль… он был третьим лишним, хоть и был готов ради лишней секунды внимания Бекхена из вредности продефилировать хоть в трусах, хоть без них. Не то, чтобы любовь. Просто Бекхен слишком красивый и настолько противный по характеру, что это становилось всё более интересным. И, тем не менее, он — третий-лишний. Ни отнять, ни добавить. Именно поэтому, да ещё и потому, что на кастинге явно сидели дилетанты, а он — уже не ребёнок, он сел на обратный поезд и проехал на метро до Сибуя. Снова. Второй раз за день. Воздух не стал хуже и солнце светило также ярко. Ещё немного — и солнце Сибуя будет светить и мне. Снова. У него в руках ключ, а ноги так устало идут по ступенькам. Вверх. Третий этаж. Типичная комната, без какого-либо уникального дизайна, «игровой» и тонны игрушек. Смазка, презервативы и плазма с сотней «тех самых каналов», передачи с которых воруют для эфиров после 22:00. Чанёль вообще не хотел тратиться — просто нужно было выпустить пар. И, конечно, отдохнуть на нормальном матраце. Уж его-то спина за эти две недели натерпелась сполна. Разрядка точно необходима. Пак чувствовал себя ущербным. С каких пор ночь с «мальчиком на час» превратилась для него в роскошь, будто подарок на праздник? С тех пор, как он сам перестал быть мальчиком и понял, что японская модная индустрия повязана слоганом «чем моложе — тем лучше». Послышался стук. Здесь нет прислуги, которая должна знать тебя в лицо. К нему пришёл тот, кого он заказал. Сегодня они встретятся в одной кровати, а завтра, если их снова столкнёт судьба, будут делать вид, что никогда в жизни друг друга не видели. Так поступают в мире. Так поступают со следами от лёгкой наркоты на лице. Электронный замок, пол согласие Чанёля, открыл дверь номера и на его порог ступил парень, чуть ниже самого Пака ростом. Чанёль воодушевился так сильно, что смотрел высоко, поверх рыжеватой макушки. Но, наконец посмотрев на свой заказ, Чанёль тут же закрыл открывшийся рот. — Бекхён? — Чанёль? — Бэк тоже не был готов к такому. Он, конечно, мыслил в меру своей распущенности, но, кажется, его распущенность была слишком скромной. — Двадцать три года как, — отвечал Пак, понимая, что, в общем-то, ответить больше нечего. — Ладно, хорошо. Я сделаю всё, что ты скажешь, — Бён обречённо вздохнул. — Ты же даёшь мне только пятьдесят процентов и не говоришь Кёнсу. Идёт? — Тайны друг от друга. Это что, семейное? — про себя возмущался Пак. — Идёт, — Чанёль пропустил гостя в номер, закрывая за ним дверь. Он понимал: ему выпала удача, такого в жизни больше не произойдёт никогда. Он может почувствовать Бэка, заставить делать то же самое, что и несколько месяцев назад, в этом же районе. Он снова почувствовал бы себя частью Сибуйя. Я здесь и я готов развлечься. Я — часть отдельного мира. Я существую здесь и сейчас, не думая о вчера и завтра. Я — крут в Японии. Но что-то его отталкивало. Почему-то, несмотря на его профессию, Бекхена было жаль. В нём не чувствовалось то, что Чанёль ощущал в тех, с кем иногда приходилось здесь бывать. Они хотят слишком много денег. Бэк же хотел спокойствия. Это было видно по всему, что он делал и, даже когда клиентом стал его сосед, он как-то сгорбился и почему-то стал скромнее. Может, не только спокойствие? Я дождусь своего часа Это сделать проще, если ты крут в Японии. — Требования? — парень сел на кровать, предвкушая длинный список извращений. По его самым скромным представлениям, Чанёль должен был предъявить как минимум плётку. Почему-то казалось, что Пак такой. Всё это время, все эти две недели он смеётся, язвит, противоречит Бекхёну. Но вот сейчас, когда старший явно может занять место жертвы, есть все шансы отыграться. Не из-за того, что Бекхён — Бекхён. Из-за того, что у Пак Чанёля нет любимой работы, он встаёт в семь утра из-за ужасной боли в спине, рядом с ним живут два совершенно чужих человека, а сегодня ему отказали на кастинге. Этого достаточно? Будто бы в раздумьях, Чанёль разлёгся на кровати, мечтательно ощущая, как его спина окунается в мягкий, греющий душу матрац. — Расскажи мне, как докатился до жизни такой. — Откуда такой интерес? — Бекхен приподнял бровь. От Чанёля он не ожидал даже такого. Всё, о чём он хотел знать — это когда Бекхён приходит с работы, чтобы освободить его лежбище, диван возле телевизора. И, несмотря на это, обламывать нового сожителя было интересно. А он, кажется, от этого заводился ещё больше. Какая-то странная игра, в которую так неожиданно включились оба. Бекхёну нравилось оставаться противным. Лишь бы от него не отставал Чанёль. Лавхейт по лучшим моментам девчачьих книг? Вряд ли главная героиня подрабатывала девочкой на одну ночь. Вряд ли в роли главного героя должен был быть парень с карьерой состоявшейся модели, виляющий накаченной задницей, сияющий идеально ухоженным лицом. Даже думать об этом не хотелось. В жизни Бека нет места отношениям. Только если на одну ночь. Он обязан заботиться о Кёнсу. — Если скажу, что хочу узнать о тебе больше, всё равно не поверишь, — Чанёль и сам ещё не понимал до конца, зачем отказывается от того, чего хотел. Да, старшего жаль. Ну и что? Тем не менее, его работа остаётся его работой. И всё же… — Так что… Ты сам сказал, что сделаешь всё, что я скажу. Поэтому, будь добр. Ты взрослый мальчик, а взрослые мальчики отвечают за свои слова. — Я занесу твой номер в черный список, — хмыкнул Бекхён, залезая на другую сторону кровати. Он прижал колени к подбородку. — Знаешь, это смешно и грустно, но эта работа… она у меня первая. Просто раньше мы жили слишком хорошо. Мы с Кёнсу почти не знали своей матери. Сначала она была с любовником, а потом и вовсе ушла от нас. Наверное, это ирония судьбы, но ровно через пять лет, отцу предложили работу в Германии. Машиностроение. Какой-то крупный контракт на несколько лет. Он сразу же перевёз нас туда. Это было круто, пусть я и плохо знал язык. Тогда мы верили, что будем жить там вечно. Даже не задумывались о том, как будем учиться, существовать. В то лето мы просто каждые выходные ездили куда-то, колесили по Берлину, пару раз бывали в Баварии. Самое смешное, что не на Октоберфесте. Однажды даже были на станции "Зоопарка"(3). — Зоопарка? — переспросил Чанёль. В каждом городе есть зоопарки. Туда ходят дети. Разве это такая уж диковинка? — Да. Там свои животные, — Бекхён поджал колени сильнее. Пак видел, как его нежные, счастливые воспоминания превращаются в что-то страшное и неприятное. — Однажды увидев этих людей, я… Я видел, как они вкалывают в набухшие вены едва ли стерильные иглы, как они трясутся, как их красные глаза из уставших превращаются в обезумевшие. А потом они кайфуют, хотя со стороны это смотрится как припадок сумасшедшего. Тогда я точно решил, что никогда в жизни не буду употреблять наркотики. Да и, думаю, Кёнсу подумал также. — Ну, во всяком случае, будем верить, в отношении тяжелых наркотиков это правда, — Чанёль печально вздохнул. И даже после таких картин этот малой умудряется пробовать какое-то дерьмо? Пак судил по себе: у него ведь даже одно прочтение «Всех оттенков голубого» напрочь отбило желание употреблять. — Мы пробыли в Германии всё лето. Потом отца депортировали назад и мы вернулись. А потом между нами выросла Берлинская стена. Он переживал потерю такой работы. Так сильно, что однажды повесился. Настолько эгоистично, что сделал это на ремне от моей гитары. С тех пор я больше не играл. С тех пор, вот уже два года, я работаю «на вызовах». Кёнсу не знал об этом, не знает и узнать не должен. Ему нужно учиться в хорошей школе, поступить в хороший университет и выбрать тот факультет, который ему нравится. Я переживу. — Бекхён… — Чанёль, несмотря на то, что они знают друг друга всего ничего и явно не в лучших отношениях, хотел его остановить. Кажется, боль нарастала и Бён вот-вот разразится истерикой. Ему не нужно этого делать. Не нужно снова думать о своём прошлом. Но он продолжал. — Но он… Он должен быть счастливым и расти так, как растут все в его возрасте. Его жизнь должна быть лучше, чем моя! И, пусть на этой работе я потеряю всё, даже себя самого, у Кёнсу будет достаточно денег для того, чтобы жить и учиться. Он устроится на хорошее место, у него будет семья и он точно станет лучшим отцом, — не сумев удержаться, Бехкён перешел на крик, постепенно поднимая тон. На его глазах появились слёзы от одной мысли о том, что у Кёнсу что-то может пойти не так. Он — тот, ради кого живёт этот человек. — Ты преувеличиваешь. И сам об этом прекрасно знаешь, — Чанёль сам не знал, что мог бы сказать в этом случае. У него самого есть родители, но он оставил их далеко, за чертой этой префектуры. Но он не живёт ради них. У него нет, ради кого жить. И тот, кто не испытывает такого, вряд ли может помочь Бэку. Бэку, который теперь уже не казался таким вредным. Он, несмотря на свои слова, теперь казался более хрупким. Мальчик, который никому не нужен, о котором все благополучно забыли, на чувства которого наплевали. Мальчик, от которого не отказались родители, но лучше бы он оказался в детском доме. Впрочем, Чанёль снова не знал, что из этого лучше. Они слишком разные. И дело не в том, что Пак душой всё ещё в Сибуя, а Бэкхён — чуть ли не за чертой города, в трущобах. — Нет. Он мне не чужой. Он — мой брат. И я боюсь двух вещей: того, что он не устроится в жизни и того, что он начнёт от меня отдаляться. Поэтому я не завожу отношений. — Знаешь что? — Пак боялся сказать что-то не то. Он мог бы вставить пару слов о том, что нужно бы пожить и для себя, но ситуация была не такой оптимистичной. — Сегодня мы в Сибуя. Тут обычно не плачут. Во всяком случае, обычные люди. Может, поедем куда-нибудь? Отдохнёшь. — Нет, — Бекхён тут же отшатнулся. Он понимал, к чему это может привести. — У меня сегодня ещё два вызова. А Кёнсу и так уже подозревает, что со мной что-то происходит. — Как хочешь, — Чанёль печально выдохнул. С этим ничего не поделаешь. Даже если сказать ему, что в этой жизни должно быть что-то, помимо его брата, он не послушает. Он слишком уверен в том, что брат — единственная ценность в его жизни. И, тем не менее, он испытывал к Бёну жалость. Хотя сам всё ещё не мог понять: может, это что-то большее? И, всё же, у него тоже нет времени на отношения. Ему нужно отыскать ещё пару кастингов. А личная жизнь подождёт. Или… нет?