Восточный ветер

И как он только мог так поступить? Хон никак не мог поверить в то, что произошло тогда на празднике: это жуткое убийство, кровь, а главное, это глаза Элиота, которые в тот момент, с такой ненавистью смотрели на него. Постоянно, вспоминая этот взгляд, дьяволенок морщился, и едва сдерживал слезы обиды. Он никак не мог поверить в то, что Элиот возненавидел его, и перечеркнул всю их дружбу, только потому что, он тоже демон пустынь, как и убийца отца Элиота. По возвращению с того праздника, Хон совершенно закрылся в себе, он все больше времени проводил в своей комнате, не общаясь ни с братом, ни с Циной, у которых, в отличие от него, все развивалось очень даже не плохо. Хон часто видел глаза Элиота во снах, по телу пробегали мурашки и он просыпался в холодном поту. И это были глаза человека, кому посвятил самое прекрасное и юное чувство влюбленности? Хон ведь был хорош, даже больше. Он бы мог смотреть на других, он бы мог давно связать свою жизнь с кем-то более горячим. Но Элиот, он не мог отказаться от этой реки и спокойствия. Именно! Элиот был рекой, но видимо весь этот путь по этой реке свернул не в то русло. Все пошло наперекосяк! Парень часто видел их из окна, они гуляли по саду, держась за руки, обсуждали, что-то, смеялись. Уно часто позволял себе обнимать учителя, и не простительно сильно прижимать к себе. От этого на душе становилось еще хуже, он чувствовал себя совершенно одним, в этом пустом и холодном мире. Хон все чаще начал перебирать письма от Элиота, которых за эти годы скопилось достаточно, он изучил их вплоть до маленькой закорючки и едва заметных капелек чернил, этот ровный почерк, с большими количеством волнистых закруглений, просто сводил его с ума и заставлял снова и снова, возвращаться в тот роковой вечер. Уно замечал, что с братом твориться, что-то не то, и очень переживал, все что он знал о произошедшем, так это то, что его братик стал свидетелем жестокого убийства. Очень хотелось поговорить с ним, успокоить его и крепко обнять, но тот ни в какую не разрешал даже подойти к нему, ни то что разговаривать или трогать. Это хмурое расположение духа правителя, не оставалось незамеченным, Цина видел как мучается Уно, пытаясь найти ответ и решил сам поговорить с Хоном. Но и он потерпел неудачу, Хон просто не открыл ему дверь, когда учитель настойчиво постучал в его комнату, он стоял под дверью достаточно долго, но ответа так и не последовало, это очень огорчило бывшего наемника, но все же ему пришлось сдаться и уйти. Он вернулся к Уно, грустно вздыхая и качая головой. - Он даже не открыл мне дверь. – Проговорил он, садясь в кресло и глубоко вдыхая. – Я думаю произошло, что-то кроме этого злополучного убийства, заметил, что Элиот даже не объявляется? Уно поднялся из-за стола, вздыхая и наливая себе вина в пузатый бокал. - Да я заметил, - тихо ответил он, делая глоток и закрывая глаза, в глубокой задумчивости. – Ума не приложу, как его вытащить из этого состояния. Цина осторожно поднялся на ноги, и подойдя к правителю пустынь, обнял его со спины, устраивая голову на его плече. - Не волнуйся, мы обязательно ему поможем. – прошептал он в ухо Уно. Тот лишь грустно улыбнулся, делая еще один глоток вина, и вздыхая. Все же Хон был для него самым родным и дорогим существом, во всем этом прогнившем мире, и он не мог смотреть на то, как он мучается и страдает, а сам Уно даже не может ему помочь. - Я уверен мальчики просто повздорили, возможно реальность далека от их ожиданий и мечт... – начал свою мысль Цина, глядя в окно. – Оба витали в облаках, писали сказочные письма, уносились дальше от реальности... а в реальности у кого-то рога, а у кого-то холод на душе. На этом они и порешили в тот вечер, но Уно все равно успел знатно напиться. Не один Хон страдал, Элиоту было так же не просто в этот период, умер отец, а точнее погиб от горячих лап мерзкого демона. Место этих существ в аду и только в аду! Его всего стрясло как в лихорадке несколько дней. Пришлось слишком рано стать взрослым, взять на себя ответственность за папу, который остался один, да еще и в положении. Элиот приобрел такую особенность менять лица, с папой он был самым внимательным, в душе у него стоял один сплошной крик и крик этот был наполнен болью, горечью, отчаянием. Больно было вспоминать Хона. - А я ему чуть не поверил, опасная злая лживая тварь! – злился юноша, его глаза страшно горели. Он жег все письма, который с большим трепетом и искренним чувством писал Хон. Сердце его черствело, а глаза были уже не его. Он решил, что не успокоит свою душу, пока не отомстит. Одно слово «месть» вызывало у него на языке приятное покалывание, он словно чувствовал слово на вкус, смаковал его. - Месть. Глаза его усмехались, холодный, прекрасный, но испорченный внутри. Возможно так выглядело безумие, но его было не остановить. Он разворачивал из желтого конверта очередное письмо Хона и бросал его в огонь. Пламя пожирало тонкую бумагу, оголяло острый почерк и в один миг бумага превращалась в черную пластинку, потом белела и осыпалась пеплом. Еще письмо и еще… все горело в жарком, диком огне мести или неконтролируемого безумия.