Трое из Простоквашино

      Корова Мурка, которую кот купил, глупая была и балованная. Но молока много давала. Так много, что с каждым днем всё больше и больше. Все вёдра с молоком стояли. Все банки. И даже в аквариуме молоко было. Рыбки в нем плавали.       Однажды дядя Фёдор проснулся, смотрит, а в умывальнике не вода, а простокваша налита. Дядя Фёдор кота позвал и говорит:       - Что это ты делаешь? Как же умываться теперь?       Кот хмуро так отвечает:       - Умываться и в речке можно.       - Да? А зимой как? Тоже в речке?       - А зимой можно и совсем не умываться. Кругом снег лежит, не запачкаешься. И вообще некоторые языком умываются.       - Некоторые и мышей едят, - хмыкнул Шарик.       Кот погрозил ему кулаком.       - Чтобы простокваши в умывальнике не было! – решительно сказал дядя Фёдор.       Кот подумал и сказал:       - Ладно. Я телёночка заведу. Пусть он простоквашу ест.       Шарик перестал смеяться. А дяде Фёдору пришлось идти во двор умываться.       - Ты что, какого еще телёночка? Мало нам твоей коровы психической!       - Мало нам тебя психического! – взвился Матроскин. – И это я так, к слову сказал. А из молока, вон… Манагу сейчас варить будем. Конопли лучше принеси.       Пёс пошел в огород, нарвал конопли, принес Матроскину целую охапку. А кот уже молоко в кастрюле помешивает. Сварили они кастрюлю манаги. Хотели попробовать, чтобы качество оценить, да кот не решается. Как найдет приход сейчас, и как потом дяде Фёдору объяснять? Решили на ком-то другом испробовать. Налили в бидон, и пошел Шарик на поле, где коровы паслись. Увидел девку-пастушку, подходит, да и хвалится, какую кашу сладкую да вкусную на молоке сварил, цветочки подсовывает, глазки строит. Девка хохочет, косу на палец накручивает. Запудрил ей мозги совсем, напоил манагой, просидел с ней полчаса, возвращается.       - Ну, что? – спрашивает кот.       - Да не знаю, - пожал плечами Шарик. – Смеется. Но она и до этого смеялась постоянно. Надо было тебе идти. Я в таких делах не разбираюсь.       А тут слышат – песня. И Мурка мычит. Вышли из дома, смотрят: идет с пастбища девка, подгоняет Мурку, пританцовывая. На обеих цветы везде. Идет девка, подбоченилась, и поёт:       «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы!       Что с ними сделал снег и морозы…»       Как хлестнет корову, а та ей подпевать:       «Му-му-му му-му му-му-му-му-му- му-му…»       А дядя Фёдор девку за коровой не разглядел, кажется ему, что корова поёт. Он и спрашивает:       - Чего это она так обрадовалась? Может, у нее праздник какой или чего?       - Какой праздник? - говорит Шарик.       - Может, день рождения. Или день кефира. А может, коровий Новый год.       - При чем тут Новый год? – говорит Матроскин. – Это она конопли объелась…       Шарик толкнул его в бок.       - Или хмеля, - спохватился кот. – Сейчас как раз хмель цветет.       Девка снова корову хлестнула, да так, что Мурка разозлилась, как разбежится – и в стенку головой трах! Еле-еле её в сарай загнать удалось. Вместе с девкой. Пошел Матроскин их обеих успокаивать. Через пять минут выходит, а с ним что-то странное сделалось. Матроска у него спереди как фартук надета, а подойник на голове как каска. И поёт он что-то несуразное:       «На лабутенах-нах       И в охуительных штанах…»       Очевидно, он тоже молока попробовал весёлого. Шарик испугался, что девка и Матроскин еще помрут, вдруг конопли слишком много положили? И говорит дяде Фёдору:       - Сначала у нас корова помешалась, а теперь и кот с ума сошел. Надо бы «скорую помощь» вызвать.       - Подождем еще, - говорит дядя Фёдор. – Может, в себя придут.       Какое там в себя! Мурка, то есть девка, в коровнике полонез Огинского мычать стала.       А кот вообще что-то странное затянул:       «Жили у бабуси       Два весёлых гуся:       Один серый,       Другой белый –       Петя и Маруся!»       И тоже головой в стенку – бух! Тут уж и дядя Фёдор заволновался.       - На́ тебе, Шарик, две копейки. Беги вызови «скорую помощь» по автомату. Шарик убежал, а кот и девка в себя приходить начали. Петь и мычать перестали. Кот дядю Фёдора увидел, за голову схватился и говорит:       - Ничего себе наша корова молоко дает! Из него только сгущенку делать и врагам на войне подбрасывать. Чтобы они с ума посходили и из окопов повылазили.       Понял, что всё еще не отпустило, и снова несёт околесицу, да замолчал от греха подальше. А тут к ним участковый Печкин идет. Румяный такой и радостный.       - Смотрите, какую я заметку в газете прочитал. Про одного мальчика. Глаза у него коричневые, и волосы спереди торчком, как будто корова его лизнула. И рост метр двадцать.       - Ну и что? – говорит кот. – Мало ли таких мальчиков!       - Может, и немало, - отвечает милиционер, - только этот мальчик из дома ушел. А родители беспокоятся, что с ним. И даже премию обещали тому, кто его найдет. Может, велосипед дадут. А мне велосипед во как нужен, по деревне колесить. Я даже метр принес: буду вашего мальчика измерять.       Шарик как услышал, так за сердце схватился. Вот измерит Печкин дядю Фёдора, подойдет он под описание, что они с котом делать будут? Пропадут же! В каталажку, под суд, в Сибирь… А пока Шарик пугался, Матроскин времени даром не терял. Посмотрел на бидон у себя в руках и говорит Печкину:       - Измерить – это всегда можно. А вы сначала молочка попейте. Я только что корову подоил. Мурку мою.       Милиционер соглашается:       - Молочка я с удовольствием выпью. Молоко, оно очень полезное, об этом даже в газетах пишут. Дайте мне самую большую кружку.       Кот в дом побежал, взял самую огромную кружку, налил в нее манаги, а сверху пенки молочной напустил, чтоб не было видно, что «молоко» зеленоватое. Печкин всё залпом выпил, а потом как вытаращит глаза, как запоёт!       «Эй, держи, держи, вора! Вор ушел и зря ты гонишь,       А Степана, мусорок, никогда ты не догонишь!       Эй, держи, держи, вора! Перегрелся твой свисточек,       А Степана всё равно никогда не догонишь, мусорочек…»       И тоже головой в стенку – стук! А галчонок из дома спрашивает:       - Кто там? Это кто там?       - Это я, участковый Печкин! Принёс для вас метр. Буду ваше молоко измерять. Дайте мне самую большую кружку!       Долго ли, коротко ли Шарик и Матроскин Печкина усмиряли, не давали ему головой об стену биться, но вот приехала скорая помощь. Выходят два санитара и спрашивают:       - Это кто у вас тут с ума сошел?       Печкин отвечает:       - Это дом с ума сошел! На меня бросается.       Взяли его санитары под руки и к машине повели. А когда они уехали, дядя Фёдор сказал коту, чтоб он это молоко куда-нибудь вылил, пока беда не повторилась. А коту жалко выливать. Он и решил это молоко Шарику отдать. Всё равно от манаги вреда не будет, даже полезно, если нечасто. Шарик отпирался, отпирался, но потом согласился, раз уж действительно полезно и ощущения приятные. Выпил всё оставшееся варево.       С минуту сидел за столом спокойно. А потом как засмеется не своим голосом – и на кота! Матроскин кастрюлю бросил и скорее из дома, а потом на дерево! А Шарик стал кастрюлей в футбол играть. Играл, играл, потом на четвереньки опустился и залаял. В траве качался, гавкал на перепуганного Матроскина, сидящего на яблоне.       А потом пошел по деревне хулиганить. За кошками и курами гоняться. И песни орать всякие, похабные и не очень. Под конец даже купаться полез. Чуть-чуть не утонул. А вода холодная отрезвила. Вылез он кое-как на берег, стыдно ему стало. Вернулся он домой, завалился на кровать, ни на кого не глядит, ни с кем не говорит, ругается тихо. А дядя Фёдор очень рассердился на Матроскина и в угол его поставил.       - В следующий раз делай, что тебе говорят.       Шарик посмотрел на кота, понурившегося в углу. Стоит несчастный, хвост свой крутит. И стало Шарику так смешно, что он не выдержал, как расхохотался.       - Ладно, ладно. Нечего над человеком смеяться, когда он в углу стоит.       Тут Шарик и прекратил. Он-то думал, Матроскин для мальчика действительно кот, а не человек. А тут получается, что он всё понимает? Если понимает, то это не очень хорошо. Черт его знает, чего он может этому участковому рассказать потом. Но это потом, а пока участковый временно выведен из строя и не является проблемой. А за дядей Фёдором нужно хорошо приглядывать, если о нём уже заметки в газетах пошли.