Трое из Простоквашино

      На другой день дядя Фёдор решил письмо домой написать. Чтобы папа и мама за него не беспокоились. Потому что он их очень любил. А они не знали, где он и что с ним. И, конечно, переживали. Сидит дядя Фёдор и пишет:       «Мои папа и мама!       Я живу хорошо. Просто замечательно. У меня есть свой дом. Он теплый. В нем одна комната и кухня. А недавно мы клад нашли и корову купили. Мама и папа, я без вас очень скучаю. Особенно по вечерам. Но я вам не скажу, где я живу. А то вы меня заберете, а Матроскин и Шарик пропадут».       Но тут дядя Фёдор увидел, что деревенские ребята змея в поле запускают. И дядя Фёдор к ним побежал. А коту велел письмо дописывать за него. Матроскин как раз новую порцию манаги дегустировал и толком не разобрался, чего и зачем надо делать. У него уже кошачьи галлюцинации пошли. Но за стол сел и карандаш взял. Подумал, подумал и начал писать:       «А еще у нас печка теплая. Я так люблю за ней отдыхать! Здоровье-то у меня не очень: то лапы ломит, то хвост отваливается. Потому что, дорогие мои папа и мама, жизнь у меня была сложная, полная лишений и выгоняний. Но сейчас всё по-другому. И колбаса у меня есть, и молоко парное стоит в мисочке на полу. Пей – не хочу. Мне мышей даже видеть не хочется. Я их просто так ловлю, для развлечения. Или на удочку, или пылесосом из норок вытаскиваю и в поле уношу. А днем я люблю на крышу вскарабкаться. И там глаза вытаращу, усы расправлю и загораю как ненормальный. На солнышке облизываюсь и сохну».       Тут коту приглючилось, что мыши в подполе заскреблись. Крикнул он Шарика и в подпол побежал с пылесосом. Шарик просмотрел всё, что до этого написано было, да как начал смеяться. А когда успокоился, продолжил это веселье по-своему:       «А на днях я линять начал. Старая шерсть с меня сыплется – хоть в дом не заходи. Зато новая растет – чистая, шелковистая! Просто каракуль. Да еще охрип я немножечко. Прохожих много, на всех лаять приходится. Час полаешь, два полаешь, а потом у меня не лай, а свист какой-то получается и бульканье.       Дорогие папа и мама, вы меня теперь просто не узнаете. Хвост у меня крючком, уши торчком, нос холодный и лохматость повысилась. Мне теперь можно зимой даже на снегу спать. Я теперь сам в магазин хожу. И все продавцы меня знают. Кости бесплатно дают… Так что вы за меня не переживайте. Я такой здоровый стал – прямо ух! Если я на выставку попаду, мне все медали обеспечены. За красоту и сообразительность.       До свиданья. Ваш сын – дядя Шарик».       Потом он слово «Шарик» хотел всё-таки исправить на «Фёдор». И получилось вообще что-то непонятное:       «До свидания. Ваш сын – дядя Фарик».       Они с Матроскиным письмо запечатали, адрес написали, и Шарик его в почтовый ящик отнес. Но письмо из ящика еще не скоро по адресу поехало. Потому что милиционер Печкин, который во время обходов забирал из ящиков письма из-за отсутствия в маленькой деревеньке своего почтальона, в изоляторе был. Сначала он не хотел там оставаться. Он говорил, что это не он с ума сошел, а дом мальчика дяди Фёдора, который бодаться начал.       А потом ему в изоляторе понравилось. По обходам ходить да жителей разнимать не надо было, и кормили хорошо. И еще он там с одним бухгалтером познакомился. Этого бухгалтера дети до больницы довели. И он всё время Печкина воспитывал. Он говорил:       - Печкин, не прыгай на кровати!       - Печкин, не высовывайся в окно!       - Печкин, не бросайся котлетами в товарищей!       Хотя Печки ниоткуда не высовывался, нигде не прыгал и никакими котлетами в товарищей не бросался. Он всё пытался припомнить, зачем приходил к дяде Фёдору, и что ему говорило начальство про мальчика из газеты. Но вспомнить так и не смог, поэтому просто обиделся на мальчика. Он говорил так:       - Некоторые люди собак дома держат и кошек, а у меня даже велосипеда нет.       Но это потом было. А пока он еще в изоляторе был, и письмо в почтовом ящике лежало. А Шарик и Матроскин жили спокойно, да горя не знали.