Выживай

Стервятник. Грязный, никчемный стервятник, единственный труд которого – вымогать деньги у простых работяг, что честным делом зарабатывают себе на жизнь, что тянут на изломанной спине несколько детей и больную родню. Отец еще давал отпор этим мальчишкам, юнцам, решившим собрать с народа пару лишних золотых, но две хрупкие девчонки, две истощенных, не привыкших к таким трудностям сестры – мишень легкая. И Джек знал это, знал, мысленно облизывая потрескавшиеся губы, точно голодный еще кот, подбирающийся к хозяйской сметане. Он явился самым первым. Фрост. Фрост и его шайка беспризорников, обчищающих всех вокруг без исключений. Странно, что сегодня Джек пришел один, без надоедливых подручных, что следуют за ним, как голодные мухи за свиньей. Может быть, ждут там, на заднем дворе, уже примеряя свою веревку к шее единственной коровы, что спит в заваленном сеном сарае? Умоляй их или нет – ничего не произойдет. Старшая из сестер это понимала. В голодные времена жалость атрофируется за ненадобностью. Эльза осторожно глянула на собственные ладони. Ей бы обдать его холодом, избить до смерти с помощью ледяных глыб, снежных вихрей и других причуд стихии… Но разговоры, что возникнут в любом пригороде, стоит людям почуять присутствие магии – сделают из Эльзы и ее сестры озлобленных ведьм, по ночам ворующих детишек, настроят всех местных против двух беззащитных от толпы девчонок. Придется убегать, спасаться, унося с собой только самое дорогое, уходя от опасности и прячась в неизвестных землях. Не легче ли будет подчиниться? – Анна, ты не против, если я немного побеседую с твоей сестрицей? – спросил Джек, приподняв бровь. – Наедине, конечно. Девушка не ответила. Она перевела взгляд с гостя на Эльзу, и ее темно-голубые глаза уже начали слезиться от бессилья, накатившего сверху, словно волна соленой воды. Старшая сестра только сейчас заметила, что у младшей веснушки начинают выцветать и исчезать с лица, что они, не питаясь солнцем, пропадают, точно тени жаркого лета. Эльза кивнула Анне, и та послушно поднялась с места, прошмыгнув мимо нее к двери и украдкой сжав запястье сестры, вышла. Пусть поговорят. Они вдвоем. Через толстое стекло видно занесенный снегом задний двор, слышен колючий шепот ветра. Нет, он не шепчет, совсем не шепчет в этот раз. Сегодня ветер кричит, вопит, бьет прохожих по лицу, выбивая слезы из глаз и ругательства изо рта, срывая с губ злобный шепот или отчаянный визг. Сегодня ветер разошелся, погода была отвратительна и угрюма. Но не настроение Джека, не его ожидания от этого славного для работы дня. – Почему же вы не позвали меня к себе, Эльза? – спросил Джек, указывая ей на соседнее кресло, точно приветливый хозяин. – В такой хороший денек, в семейный праздник. – Мы не знали, под каким мостом тебя сегодня искать, – грубо ответила девушка, понимая, что острит зря. – Так спросила бы у старого Кретчета, он частенько заходит ко мне под мост. Джек громко рассмеялся в ответ. Противно так, гадко стало на душе, неприятно от звука его резкого голоса. Хотелось выбить им окно, выкинуть на улицу, прочь из чужого дома, на холод. Но Эльза, отличавшаяся и умом, и выдержкой, знала, что этого ей никогда не простят. Убийство. Пусть и такого низкого, такого гадкого человека, как поборник Джек. Конечно, в пригороде жили хорошие и отзывчивые люди, но люди боязливые, страшившиеся и за свои жизни, и за жизни своих многочисленных детишек, снующих по заснеженной улице. – О, тебе было достаточно только свистнуть, Эльза. Под любым мостом. И действительно. Можно было только выйти на улицу и четко произнести свое приглашение, можно было громко назвать имя, время и дату. В шайке Джека много ушей, и один из десятков его маленьких помощников тут же доложил бы хозяину о том, что две сестры ждут его в этот день. О, Джека всегда так и звали в гости. Эльза присела на предложенное ей место, стиснув зубы плотнее, чем ей бы хотелось. «В моем же доме он предлагает мне сиденье…» – Я… Я польщена твоим визитом, – начала она осторожно, но бодро. – Но зачем ты вообще пришел, Джек? – Да разве я не могу навестить старых друзей? – Как мило с твоей стороны, чуткая душа. Давно мы стали друзьями? – С этого вот момента. Навестить друзей – может, конечно. Только проблема-то в том, что Эльза и Анна – ему совсем не друзья. Да, в детстве Джек жил где-то недалеко, пока семью его не постигло похожее несчастье. Сначала младшая сестра погибла, провалившись под весенний лед, потом родители его пропали. Бесследно, тихо, забранные не то скорой болезнью, не то диким зверем. Будто их никогда и не было на свете, не осталось и воспоминания в мозгу сестер. А потом ушел и сам Джек, оставив родной дом, и все думали, что ушел он окончательно, опостылев и к жизни, и к радостям мирским. Полагали, что старший сын Фростов повесился в лесу от горя и дух его отныне поселится на высохшей поляне, чтобы пугать неосторожных прохожих. Эльза и сама в это верила, вслушиваясь в ночное пение древесных цикад. Но все это оказалось только выдумками беззубых старух, охочих до громких сплетен. Джек вернулся, и вернулся он спустя пару несчастных месяцев, только парочку. Окрепший, жилистый и злой, словно сам дьявол. Светло-каштановые волосы вдруг поседели, и никто не мог понять, что могло произвести такой странный эффект, такой быстрый и внезапный. Никто и не спрашивал. – Неужели просто так? – спросила Эльза. – О, ты слишком прозорлива, да? – с издевкой заметил Джек. – Уж тебя не проведешь, да, Эльза? С самого детства, с самого начала твоего долгого пути к… – Оставим, Джек, – сказала Эльза грубовато. Юноша снова улыбнулся. Рукой он опирался на мягкую перину кровати. Узкой кровати, на которую тот плюхнулся, как только вошел. Комната, в которой когда-то спали родители, была светла. Белые потолки, покрытые краской не так давно, на одной стене висел расшитый яркими нитями ковер с изображением дикого рогатого оленя и кроткой оленихи рядом, на второй – круглое зеркало с облупившимися от старости краями. Мама сама вышила тот пыльный коврик, сама сотворила из обрезков ткани и выброшенных кем-то тряпок. – А ты нахваталась буржуйских фраз, – вполголоса сказал Джек. – Где, Эльза? Пока гнула спину там, в городе, работая на старого проходимца? – Мы все живем в одном городе, верно? – спросила девушка, опустив взгляд. – Я за его пределы не выбираюсь, потому что не могу. Верно. Но окраина все же считалась чем-то вроде… Деревушки, пригорода, откуда в центр поступали свежее молоко, яйца, недорогие овощи и самые кислые яблоки на свете. И жители таких окраин не всегда прощали соседям слишком сильное сближение с теми, кто живет в центре, кто считает себя высшими мира сего. У них жизнь всегда была и будет лучше, денег больше, происшествия ярче. Здесь-то, в трущобах – ничего путного не происходит кроме большой драки да редких свадеб меж соседями, чья кровь мешается из десятилетия в десятилетие в огромном живом котле. – Нет, не увиливай. Я знаю, что ты работаешь на того ворчуна из аптеки. Травки продаешь. Дома так скучно, что ты решила убежать отсюда, чтобы прислуживать у старого пердуна? – Скучно? Тебе кажется, что я ищу там удовольствий? – А кто их не ищет? – спросил юноша, гадко облизнув губу. – Ну так… – Нет, Джек, – ответила девушка угрюмо и холодно. – Нам с сестрой нужно на что-то жить, если ты забыл, что простые смертные вынуждены платить за свои продукты. Мы не можем просто являться к людям домой и… Брать. – Я и сам не против кое-что взять сейчас, Эльза, – полушепотом заметил он, раздражаясь. Чувство тревоги терзало грудь старшей сестры, ребра ее заныли, заболели от его тяжести. Джек наклонился вперед, стараясь заглянуть собеседнице в глаза. Он слышал о ее трагедии и даже немного расстроился из-за того, что крепкий папаша девчонок умер вот так нелепо. Впрочем, Джек быстро справился со своей скорбью, учуяв лишнюю монетку, что может упасть в его и без того набитый деньгами карман. Было в его интересах и нечто более дорогое, чем пара звонких монет… – Да, я тебя понимаю, – ответил он, смягчаясь. – И, раз уж на то пошло… – Ты же хотел заглянуть просто так, – возразила девушка, тщетно надеясь на его понимание или жалость. – Я решил убить сразу двух зайцев. Одной стрелой, Эльза, как прожженный старый охотник. – Ммммм, – ответила Эльза, понимая, что на охоте юноша бывает редко. – И какой… Какой сегодня улов у охотника? Джек и его юные бандиты наведывались ко всем по очереди. Сам Фрост приходил крайне редко, только к заядлым должникам или к людям, что были ему особенно симпатичны или особенно противны. Угадать его отношение к кому-либо сложно, ведь юноша обходился со всеми одинаково. Надменная улыбочка, пробирающий до самых костей взгляд, полный холодной злобы, неприкрытой ничем. Джек носил с собой металлические кастеты, потертые на концах, и то, что он не надел их сегодня – знак добрый, но не обнадеживающий. В конце концов, в доме нет ни одного мужчины, такие инструменты ему ни к чему, хватит и пары крепких молодых рук, чтобы справиться с девицами. – Двадцать две монеты, Эльза. Золотом. Нет. Такого девчонка не ждала. Это слишком большие деньги. На двадцать две монеты можно вдвоем кормиться чуть больше месяца, можно купить досок, чтобы хватило на целый сарай и небольшое крылечко. Такие деньги она зарабатывает редко, в дни особенно хороших продаж, после балов, когда знатные девицы прячутся по углам со своими кавалерами, а после приходят к ней, к Эльзе в аптеку, чтобы избавиться от лишнего груза под гулким и чувственным сердцем. Такие деньги ей платят раз в месяц, в полтора, иногда даже в два… – Но, Джек, – произнесла Эльза, чувствуя, что ей не хватает дыхания. – За что? За что с нас так много? Юноша снова улыбнулся. Вот оно: привычные ему вопросы, глаза, полные невыплаканных слез, от отчаяния и боли, скрутившей желудок. Вот она! Его любимая часть. Кульминация любого визита, сделанного Джеком за последние пять или уже шесть лет. Фрост смотрел на Эльзу холодно, и только тень жалости плескалась в серо-голубых глазах, только капля в огромном море злобы и алчности. – О, девочка моя, – говорил он, противно растягивая слова. – Вы должны мне за аренду. Давно должны, обычно я так много не беру. – Но мы не арендуем у тебя землю, Джек, – говорила Эльза сбивчиво и тихо. – Это наш участок, его купил еще мой прадед, и дом наш, который построил еще мой дед… Он тоже наш, а не твой. Джек снова улыбнулся. Она – умная девочка, которую непросто обмануть. Но Джеку и не нужно было ухищряться. Будь Эльза мудрой, не умной, она бы послушно смолчала, сложила свои очаровательные губки трубочкой и одарила его самым несчастным своим взглядом, может, смогла бы и заплакать в попытке разжалобить. Наверное, с ее красивым, не тронутым оспой лицом удалось бы. Не то, чтобы вымолить прощение, но явно изменить условия договора. – Землю? – спросил Джек, словно улыбнувшись. – Что ты, что ты… – Но за что тогда? В комнате будто бы стало холоднее, но никто из присутствующих этого не заметил. Эльза плохо различала холод, ведь он не приносил ей особого беспокойства, и Джек теперь тоже относился к нему более чем благосклонно. Юноша придвинулся вперед, его лицо приблизилось к девушке на неприлично короткое расстояние. Холодное дыхание юноши теперь касалось ее розовеющей щеки, взгляд скользил по девчонке. Эти серо-голубые глаза с плескавшимся в них злом, с неясной ей агрессией, жестокие глаза сверлили ее. Джек наслаждался смятением собеседницы. – Вы платите мне за спокойствие. За дверью что-то скрипнуло. Протяжно так, словно кто-то наступил на половицу и не сошел с нее, возмутившись от пробужденного им звука. То ли пес, то ли кот. Может… Может, Анна, подслушивающая у двери. Джеку до этого не было дела, а Эльза не могла думать о чем-то, помимо услышанного от юноши. На ее шее висела сестра, на ее шее болталось целое хозяйство… А теперь на нее накинули и петлю, петлю выдуманного Джеком долга, который невозможно погасить сейчас, а, возможно, нельзя погасить и никогда в будущем. – За спокойствие? – бессильно повторила Эльза. – Да, милочка. Ты платишь, и мои мальчики смотрят за тем, чтобы все с вами хорошо обращались. Вы все будете под моей защитой, Эльза, разве это не здорово? Девушка подняла взгляд, и ее печальные глаза дали Джеку ответ. Она ненавидела его в этот момент, всей душой презирала. Светлая комната стала темнее, потолок навис над обоими собеседниками. Юноша привык к такому повороту событий, он привык к тому, что его встречают именно так. Угрюмо. Всегда. Везде. Потому что работа у него такая: неблагодарная, но очень уж прибыльная, чтобы ее бросить. Так отчего же в этот раз Джексону стало обидно? – А если мы не заплатим, Джек? Что случится, если мы с Анной не заплатим вам? Твои мальчики придут за нами сразу или потом? Она говорила тихо, опасаясь, что Анна действительно стоит за дверью, закрывая рот ладонью от волнения или ужаса. Ей бы тоже хотелось стоять за дверью, за окном или на другой улице, лишь бы подальше от него, лишь бы не решать эти вопросы самой, а взвалить их на чужие плечи. Но сестра суетилась на кухне, и Эльза могла бы услышать шум посуды, если бы только сумела отвлечься от этого хитрого лица перед собою. Джек следил за ней, за каждым мускулом этого бедного тела, и мысленно уже считал пальцами ребра, скрытые под ее милым платьем. – Нет, не мои ребята, – бегло соврал он. – Но придет кто-то другой. Я же не хочу, чтобы вы пострадали, Эльза, пойми меня. – Конечно… Конечно, ты не хочешь, – сказала она тихо, наигранно понимающе. – Добрый Джек-покровитель, спешащий на помощь тем, кто попал в беду. Добрый сосед Джек… Прямо как в детстве. И что-то в этом голосе разозлило юношу. Он ждал, что девчонка начнет молить о пощаде, давить на жалость, как это делают остальные девушки, попавшие в такое же положение, но Эльза только кусала губы, рассматривая чуть прогнувшийся пол. Он мог бы потребовать от нее иной оплаты, но не стал, ждал, что девчонка сама предложит, а она… Она думала о том, что было бы лучше: убить их всех, как только придут за деньгами, чтобы потом бежать из города и скрыться где-нибудь в лесу, или жить вот так, каждый месяц выкидывая на ветер половину зарплаты? – Эльза, если ты сомневаешься… – У нас нет таких денег, Джек, – осторожно ответила девушка. – Прости. Прости, ты не предупредил о том, что мы задолжали. Она решила сделать вид, будто все в норме, все так и должно быть. Долг – естественен, а ее покойный ныне отец всю свою жизнь вот так и платил какому-то ушлому мальчишке за опеку. Легче притвориться, что все хорошо, чем вступать в неравный бой. К тому же, девушка все равно понимала, что если Джек не придет, придут другие. Она молода, Анна тоже, обе сестры чисты, красивы, кротки нравом. Кто-нибудь соблазнится легкой добычей, кто-нибудь нагрянет поздней ночью, чтобы потребовать с них плату монетами или натурой. – Да, понимаю, – ответил юноша, слегка опешив. – Конечно, Эльза. Я… Я слышал о том, что случилось, знаю, как вам сейчас тяжело. Я и сам когда-то пережил потерю семьи. Это – тяжкое время. Что-то вроде сочувствия сдавило грудь. Джек снова посмотрел в глаза Эльзы и к стыду своему заметил, что в них копятся слезы. А он ненавидел плачущих, особенно девушек, хлюпающих красными от слез носами. Молодых и красивых, но зареванных, дрожащих от спазмов отчаяния. Глаза у них краснеют, воспаляются, и милый вид покидает бедолаг еще на пару долгих часов. Эльза подсела к нему на кровать, снова волнуясь о том, что Анна услышит ее дрожащий в волнении голос. Она говорила тихо, так, чтобы разобрать ее слова мог только внимательно слушающий Джек, чтобы он нашел в себе хоть какие-то человеческие чувства и пожалел ее в этот нелегкий момент. – Да… Да. Мы отдадим долг, но, прошу, дай нам чуть больше времени. Я всю неделю работаю в магазине, а Анна одна управляется с хозяйством, успевая съездить и на рынок, и оббежать всех соседей. – Без проблем. Эльза, если вам с сестрой нужна будет помощь, я мог бы кого-то… Мог бы чем-то помочь и сам. Сейчас он снова походил на того мальчишку, что иногда забегал на порог дома сестер, чтобы позвать их играть в снежки или лапту. Эльза даже улыбнулась. Почти. Только краешком потрескавшихся на морозе губ, самым их краем. Она утерла глаза рукавом и отвернулась, стесняясь того, что использует жалость юноши как свое единственное орудие против его же жадности. А Джек и правда чувствовал себя глупым ребенком перед ней. Кем? Старой подругой или старой любовью? – Мне очень неловко, – ответила она тихо. – В этом нет ничего плохого, Эльза, все в порядке, – поспешил Джек, положив свою руку на ее ладонь. Опустив взгляд, девушка к своему удивлению заметила, что текстура ее и его кожи почти совпала. Белая. Белая, как снег, как сам свет, отраженный от заледеневшего морозным утром озера. Она хотела бы одернуть руку, но не посмела, зная, что тогда и ей, и Анне придется еще хуже. В конце концов, он лишь трогает ее руку, греет замерзшую ладонь. Ничего страшного, ничего серьезного и даже постыдного. – Знаешь, – заметил юноша, оживившись. – Я мог бы простить вам часть долга, если все так плохо. Да, я так и сделаю. Ты можешь заплатить всего десять золотых, Эльза. Больше я и не возьму. Его рука отцепилась от ее скользкой ладони, и Эльза облегченно вздрогнула. Она выпрямила спину, нервно глянула на цветастый пакетик, принесенный из магазина. Анна так хотела получить в подарок это несчастное кольцо… «А еще она хотела бы жить без страха, не бояться скрипа в ночи или стука в заледенелую дверь», – шепнул ненавязчивый голос рассудка. Девушка потянулась к нему, нервно сжала еще неврученный подарок в руке. Она дышала часто, волнуясь, стыдясь слов, что должны быть произнесены четко и внятно. Джек смотрел на нее с любопытством, и по мере того, как молчание между ними крепло, взгляду его возвращалось то агрессивно-незаинтересованное выражение. Девушка дрожащими пальцами разворачивала пакет. Как же это унизительно: торговаться с вымогателем, как постыден страх. – Я купила Анне кольцо. В подарок. Нам пришлось немного ужаться в тратах, но оно… Ее улыбка, Джек, она бы стоила того. Эльза открыла коробочку и почти горделиво продемонстрировала Джеку украшение. Кольцо как кольцо. Он – мужчина, казалось, что ему не понять девичьих вещичек и вкусов, не различить ни камня, ни металла. Это не золото, даже не серебро. Драгоценные металлы Джек знал, ему частенько предлагали фамильные броши и браслеты в уплату надуманных им же долгов. Эта медная вещица не стоит больше пяти золотых на городских барахолках. Такие носят только эпатажные аристократы-бедняки и не слишком богатые вдовы. – Я знаю, что этого будет мало, чтобы выплатить все, но в конце недели я получу еще пять или шесть золотых, если хорошо поработаю. – Нет, – бегло вставил он. – Нет, не нужно, Эльза. Я зайду к тебе через неделю, не лишай сестру праздника. Шестнадцать лет – это… Это нужно отметить так, чтобы хорошо запомнить, верно? Он улыбнулся. Улыбнулся гадко, так, словно был очень добрым, словно он на самом деле помог сестрам, а не прибавил им проблем своим внезапным визитом. Джек встал, снова одарив Эльзу оценивающим взглядом, и схватил свою шляпу, брошенную на одно из кресел. Он прошел к выходу, думая о том, как бы поступить дальше, о том, почему он вдруг так размягчился при одном только взгляде. Красивое личико заставило его проявить милосердие? Но Джек видел много красивых девчонок, и даже более милых, чем старая подруга. Нет. Нет, он же не сентиментальный дурак. Рыжая кошка, что была ласкова ко всем гостям без исключений, почему-то не одарила Джека вниманием. Она махнула пушистым хвостом, когда Анна прошла мимо нее, чтобы проводить вымогателя за дверь. Эльза шла сзади незваного гостя, волнуясь, как бы не задержать его дольше, чем требовалось, чтобы дом успел впитать этот запах страха, что тянется за носителем. – Рад был повидаться, – бросил Джек, уже выходя за дверь. – Скоро увидимся, Эльза, – сказал он зловеще, придерживая краешек своей плоской шляпы. На губах Анны уже зрел вопрос. С ней юноша дел не обсуждал, он только рассказывал о том, как провел прошлое лето, купаясь в местной речушке и вылавливая из нее мелких, но вкусных рачков. Джек спрашивал у Анны о том, как поживает она и ее сестрица, расспрашивал про дряхлеющую корову и ту неприятную с виду старуху, что живет напротив и постоянно бубнит себе под нос. Анна любила поговорить, но что-то в Джеке испугало ее в этот вечер, и ответы были комкаными, даже глупыми. Девушка мялась, пока не пришла старшая сестра, одним своим появлением решив проблему гулкой тишины комнаты. – Чего он хотел? – спросила Анна, вперив в Эльзу свой глуповато-наивный взгляд. – Соскучился по тебе? – Да, – тихо ответила Эльза. – Соскучился.