Выживай

Ночь – большой брюхатый паук. Она плетет черную паутину из какой-то вязкой мерзости, набрасывает ее на спящий в забвенье мир, захватывая сразу всех мошек, всех муравьев, суетящихся под солнцем. Некоторых жадный паук уносит к себе в логово, в темноту, и они уже не открывают глаз, некоторые остаются ждать своего часа, следующей темнокожей ночи, чтобы больше не взглянуть на освещенный солнцем мир. Эльза подарила сестре долгожданное кольцо. Давно, примерно через час после того, как Джек оставил их вдвоем. Пушистый Лукас вился под ногами, пока Анна радостно прыгала, благодаря щедрую Эльзу за суету, целуя все еще краснеющие щеки сестры и вопя о том, какая она замечательная и любимая. Кольцо пришлось ей впору, камень понравился сестре даже больше, чем блестящие на свету изумруды, сапфиры и опалы, нарисованные в ее любимой детской книжке про королеву горы из самоцветов. Но даже такая радость не выбила из мыслей Эльзы одно неприятное событие. Джека и его визит. Его жадный до чужих страданий взгляд, его любопытную физиономию, маячившую у лица испуганной девушки. Эти бледные руки тянутся к ее шее, хотят придушить должницу. Он вернется, вернется через неделю, и черт его знает, сколько денег потребует. Сегодня он был согласен на десять монет, завтра ему понадобятся пятнадцать, двадцать, тридцать. А потом… Потом он спросит с них сто, и сестры будут продавать имущество, тщетно пытаясь расплатиться с надуманными долгами, начнут торговать скотиной, памятью, собой, лишь бы выжить в этом жадном мирке. Печку девушки топили плохо, экономя заканчивающиеся дрова, и спали они теперь в одной постели. Анна спиной прижималась к Эльзе, мирно посапывая, обнимая слишком пушистую кошку, что с утра еще «подарила» ей дохлую мышь. Колючие вязаные носки грели ноги, что чуть-чуть виднелись из-под старого одеяла, тяжелого и неудобного. Пес валялся где-то в ногах, Эльза иногда задевала его хвост краем ступни. Так всем им было чуточку спокойней, теплее и комфортнее в вязкой темноте пугающей ночи. Никто не любит мрак, никто из травоядных, трясущихся в страхе зверей, на которых ведут непрекращающуюся охоту и ночью, и днем. Такими и были сироты, такими были все слабые и обездоленные души, умудрившиеся пережить очередной денек. Анна, Эльза. Девушки спасались только в объятиях друг друга, сохраняя слабое дневное тепло, ощущение спокойствия. Старшая сестра прислушивалась к тишине. Ветер утих, и Эльза уже убрала выпавший снег, используя силы, которыми ее щедро одарила то ли природа, то ли милостивый Господь, то ли сам Дьявол. Она не хотела знать, волнуясь о том, что правда ей не понравится. Никому не понравится. Девушка просто пользовалась тем смутным преимуществом, что даровано ей иными силами, старалась управлять ими так, как это возможно в ее бедственном положении. Из окна было видно краешек дворца, его обледенелых светло-синих башенок. Интересно, королю и королеве приходится вот так жаться друг к другу, чтобы согреться холодной зимней ночью? Дворец такой большой… Чтобы обогреть его, нужно сжечь целый лес, огромную охапку не сухих дров, но целиковых деревьев, что многие года росли только для этого унизительного момента. Сожжения. Почти ритуального, происходящего в попытке умилостивить всесильных правителей. Ее не всегда мучали думы перед сном, но сегодня Эльза никак не могла сомкнуть глаз. Мысли лезли в голову, пихались, толкались в ней, как завистливые детишки, получившие неравное количество конфет на колядках. Девушка сжала руки, натянув одеяло чуть выше, к самому носу. Пес шевельнулся в темноте, но не издал ни звука возмущения. Он всегда был кротким в таких делах, молчаливым и послушным, как требовалось. Вот если обидеть кошку, вытянув из-под нее одеяло во сне... Когда Эльза закрыла глаза, спать ей оставалось недолго. Около пяти часов. А потом проснутся соседские петухи и начнут реветь о том, что наступило долгожданное утро и пора подниматься из относительно теплой постели, придется свесить ноги и зашагать на работу. Девушка слышала мерное сопение Анны, пса, кошки, и чувствовала смутную тревогу за их жизни. Джек. Джек придет к ней через неделю, придет, чтобы забрать деньги, которые так трудно попадают в ее руки, и так легко оседают в его. Страх сковывал ее холодом, забирая само дыхание, саму суть жалкого существования. Девушка недолго смотрела в потолок, наконец, сдавшись накатившей усталости как пленный солдат. Она закрыла глаза, благодарная темноте за возможность спрятаться в ней от колкого света. Но его все равно было мучительно мало для того, чтобы не бояться густеющих в ночи теней. Сон пришел не сразу, еще немного помявшись на пороге сестринской спальни, осторожно пощупав мрак ночи. Эльза встрепенулась во сне, увидев завораживающую картину. Она идет на работу. Идет по цветущей улице, вымощенной аккуратной скользкой плиткой, идет, рассматривая окружившие ее цветы, что прячутся в клумбах по краям от текущей вперед дороги. Слышится детский смех, но детей совсем и не видно. Не видно никого, кроме редких бабочек, рассекающих сладкий от цветочных ароматов воздух. Эльза шла вперед, улыбаясь то ли разгару лета, то ли концу весны. Солнце слепило ее, грело, звало ввысь. И девушка не сразу заметила, что под руку ее держит приятный молодой джентльмен. Она опустила глаза к низу и увидела две пары ног. Одни принадлежали ей, заключенные в светло-голубые босоножки, которых у нее никогда не было, вторые – ему. Ее высокому спутнику, чьи туфли имели длинные лакированные мыски, грубо обрубленные к самому концу. – Погода как раз для прогулки, – безразлично прошелестел знакомый голос. Шифоновое платье Эльзы тронул ветер, она подняла взгляд. Питер. Рядом с ней шел Питер, одетый в облегающий его точеную фигуру костюм из неизвестной ей черной ткани. Сорочка тоже была черной, и только золотая брошка в виде огромного скорпиона разбавляла тьму его сурового образа. Волосы спутника были убраны назад, тщательно уложены, весь вид его выражал и спокойствие, и одновременную безучастность к происходящему вокруг. – Очень тепло, сэр, – ответила девушка, слабо улыбнувшись меткому замечанию. – Эльза, не нужно ли нам поспешить? Ты опоздаешь. Дело уже к двум часам, в центре почти что время обеда. Мужчина отвернулся от нее, спрятав губы в полуулыбке. И его рот почему-то складывался в оскал. Может, было что-то дикое в его взгляде, может, в словах, сказанных чуть резче обычного? Девушка чувствовала локоть собеседника у своей груди, и что-то клокотнуло внутри, напоминая об опасности, преследовавшей ее всю жизнь. Но какой на этот раз? Питер – джентльмен, он не причинит вреда даме. Пусть и не знатной даме, той, за которую некому уже заступиться. – Я рад, что имею честь проводить тебя до работы, Эльза, но знай, что я не одобряю… Твоего хозяина. «Хозяин». Противное какое слово, когда он говорит его в таком контексте. Кретчет – хозяин магазина, не хозяин Эльзы, работавшей в нем почти задаром. Она вольна уйти в любой момент, если сама того захочет. Но девушка хочет есть и хочет жить, и работать ей просто необходимо. Питер теперь не улыбался. Вышло бы неестественно и долго. Эльза не смотрела на спутника, думая о своем. Она наслаждалась погожим днем и обществом, что казалось ей довольно приятным. – Он добрый старичок, сэр, – ответила девушка тихо, словно и не Питеру, а пролетавшим мимо птицам. – Иногда ворчит на всех вокруг, но теперь уже реже. – Теперь? – Да, после того, что с ним случилось, сэр. Мистер Кретчет тоже знает, что такое утрата. Он – вдовец. Теперь жалеет меня… – Так ты, оказывается, овдовела? Хватка Питера немного ослабла, но не иссякла. Мужчина продолжал поддерживать Эльзу под руку, стараясь заглянуть ей в глаза. Дорога, ведущая к городу, словно стала чуть длиннее, и идти было тяжелее, чем в начале пути. Солнце пекло. Дети гомонили все громче и громче, их голоса эхом пробегали в голове Эльзы. Жар отражался плиткой и бил по ногам, по щекам, по ладоням… – Нет, нет, – почему-то улыбнулась она от такой грустной и липкой мысли. – Я недавно осиротела, сэр. Во сне девушка не задавалась вопросами о том, почему вдруг идет с ним под руку, и как оказалась рядом с благородным господином в такой приятный ранний час. Питер просто шел с ней и все, нечего тут доказывать и копаться в памяти. Крестьянская дочка улыбнулась, заглядывая в янтарные очи своего спутника чуть смелее, чем хотела бы в них заглянуть. – О, прости, – почти смутился скучающий мужчина. – Соболезную тебе, Эльза. Должно быть, молодой леди с этим тяжело справляться. И теперь… Теперь ты совсем одна? – С младшей сестрой, сэр. Мы держим хозяйство на окраине города, – задумчиво произнесла девушка, выкладывая все слишком охотно и честно. – Я, кажется, вам уже рассказывала об этом… Ложные воспоминания вдруг прокатились перед зрачками. Их много, горсть выдуманных мест и странных видений. Эльза ощущала жар светила все отчетливее, а Питер почему-то больше не улыбался, но смотрел на нее с большим интересом, чем в начале пути. Она только сейчас заметила, какие крупные у него ладони, какие длинные на них пальцы, и кожа на нем будто бы серая. Как у мертвеца, у трупа, что только-только остался без бессмертной души в своем чреве. «Нет, это солнце так играется с оттенками, солнце и жара», – подумалось вдруг. – Занятно. И все держится на тебе одной? Не страшно вот так… – Как, сэр? – простодушно спросила крестьянская дочка. – Люди бывают разными, – загадочно проговорил мужчина, и голос его стал сладок, словно патока. – Кто-то пройдет мимо нуждающегося, кто-то кинет ему лишнюю монетку из жалости. Но не все будут так добры, что дадут ему уйти нетронутым. Можно же и пнуть человека, искалечить его забавы ради, провернуть что-либо... Эльза потупила взор. Губы ее сложились тонкой линией, и Питер понял свою ошибку, но не придал промаху никакого значения. Она все равно прекрасно знала, в какой опасности находится ее маленькая теперь семья. Эльза не хотела лишний раз думать о том, что может случиться. Спутник шел медленно, никуда не торопясь, и опаздывающая продавщица подстраивалась под его темп, решив, что и ей спешить ни к чему. Работа подождет, покупателей сегодня будет не много. – Я не хотел пугать тебя, милая леди, но это так, – продолжал Питер, разрешив себе немного фамильярности. – Тебе нужно обзавестись защитником, как всем приличным молодым леди в это неспокойное время. – У нас есть сторожевой пес, сэр, – тихо ответила Эльза, не улавливая суть разговора или предложения щедрого господина. – Это добротный пес, не сомневаюсь, – ответил Питер, отмахиваясь. – Но я имел в виду защитника немного другого плана… – Вы говорите о муже? Да, Эльза и сама не раз уже думала об этом. У нее приличных вариантов для создания семьи почти не было, но вот у Анны... Ее простодушный нрав, веселый смех и красивые голубые глаза привлекали кавалеров с завидной регулярностью. Кристофф, подвозивший сестер в город, частенько делал Анне комплименты, то нахваливая ее бледновато-огненные волосы, то мягкие розовые губы. Иногда он даже заикался, не найдя продолжения оброненной фразы, и смущенно вздрагивал, стоило Анне весело хлопнуть его по плечу. Они любили поддразнивать друг друга, и Эльза каждый раз замечала в глазах сестры лукавые огоньки довольства, когда та смотрела на своего «извозчика». Денег у него почти не было, но силы хватало на троих. В доме нужна мужская рука, и Кристофф смог бы справиться с ролью опоры их маленькой семьи… Но Анна еще слишком молода, чтобы думать о замужестве. Да, матерей выдавали еще в четырнадцать, пятнадцать лет, но сейчас, когда на дворе нет войны и болезни, когда голод далек от мира цивилизации, а смерть не стоит у порога с мешком, спешить в таком щепетильном вопросе нечего. – У нас нет черных вещей, но мы все еще носим траур, – призналась Эльза, глядя на свои голубые босоножки. – Даже если бы я хотела выйти замуж, сэр… Питер рассмеялся. Не громко, но смех его был… Ярким. Мужчина выпрямил спину, снова одарил Эльзу оценивающим взглядом, таким, какой коснулся ее тела еще в первый день их недавней встречи. Она не убрала волосы в косу, заколола пару прядей на затылке милой бирюзовой заколкой и выглядела до небывалого женственной и ухоженной. Светлые волосы вились на кончиках, придавая ее острому лицу чуть большую мягкость, сглаживая и острые скулы, и чуть пухловатые девичьи щечки. – Это совсем не обязательно. Можно жить вместе с мужчиной и без благословения родителей или церкви. – Да, сэр. Как содержанка? – уже без веселья в голосе спросила собеседница. – Как содержанка, – подтвердил Питер, ничуть не смущаясь. – Но это только если не повезет с «избранником». Ведь можно быть единственной и любимой женщиной даже без кольца на пальце. Девушка закусила губу от неприязни. Странные вещи он говорит, странно на нее смотрит. Ей почему-то захотелось дойти быстрее, и Эльза почувствовала дурноту, подкатывающую к горлу. Она подняла глаза и обрадовалась. Город уже близко. Вот он, в паре жалких шажков, за одним небольшим ухабом на долгом пути. Уже чувствуется гадкий запашок свежей и вчерашней рыбы, видны цветастые шатры бродячих по свету цыган. Скоро карнавал. Летний масочный карнавал, в котором сестры клятвенно обещали принять участие. – Мне бы не хотелось пробовать что-то подобное, – ответила Эльза, смутившись от своей старомодности. – А если у тебя не будет выбора? – почему-то спросил он. И приятный тихий голос стал серьезным. Шутливые нотки растворились в глухих звуках барабана, Питер выглядел почти довольным. Его губы не тянулись в улыбку, в глазах не было искр радости. Рот был прямой линией, источавшей холод и равнодушие. Мужчина брезгливо смотрел на проходящих мимо него горожан и ждал ответа спутницы, пока та любопытно рассматривала витрины. Так всегда бывает. Чем ближе карнавал, тем интереснее ходить за каждодневными покупками. Продавцы выставляют залежавшийся товар, самый разный, диковинный и редкий, и сбывают его побыстрее. Кто как может. Некоторые продают по завышенным ценам, некоторые цену сбавляют, чтобы быстрее избавиться от всякой ненужной мелочи. Одно все же ясно точно: прибыль все равно будет хорошей, ведь клиентов в это время будет в три-четыре раза больше, чем в обычные дни. Интересно, есть ли что-то там, в магазине Питера? – Как же это может произойти, сэр, если не секрет? На вызов она ответила вызовом, смотря спутнику прямо в глаза. Янтарь в них горел в солнечных лучах, плавился, отражая ледяной свет ее очей. Ей бы отвернуться, чтобы чувствовать себя более комфортно, безопасно… Но что-то точно прилепило ее к пугающе-интересному собеседнику, к его невыносимо холодному, колючему взгляду, выражавшему нетерпение. – Нет. Не это важно, – ответил Питер коротко и тихо. – Важнее будет то, как ты выкрутишься из петли. Эльза остановилась. Ее глаза смотрели на мужчину с легким прищуром. Недовольным, обеспокоенным. Да кто он такой, чтобы предостерегать ее, запугивать какими-то петлями… Зачем все это? Питер посмотрел на девушку холодно, он тоже остановился, но ждал недолго, потеряв терпение и дернув собеседницу за руку. Она не упиралась, но идти все же не хотела. Люди расступались перед Питером и оборачивались ему вслед. Какое-то противное чувство пробежало по коже. Словно мурашки, только глубже, холоднее и грубее. Нет, даже не смотря на разницу в положении, так говорить с ней нельзя. – Ты опаздываешь, – сказал он. – Пустите, – громко ответила Эльза, найдя в себе достаточно гнева, надеясь, что оживленная улица обратит на нее внимание, и Питер смутится. – Пустите меня, пока я не позвала на помощь. Но он не разжал руки. Спутник галантно отворил дверь перед своей норовистой дамой и чуть подтолкнул ее внутрь. Легонько, но нагло взяв ее за отнюдь не сочную ягодицу. Эльза почувствовала, что щеки ее покраснели, губы теперь горят диким огнем. Ох, ей бы сейчас развернуться, ударить его за позволенную вольность и вышибить за дверь, чтобы ее больше никогда... Но тяжелый взгляд Кретчета не позволил Эльзе совершить столь желанный поступок. Старик стоял за прилавком, очевидно, в ожидании своей подчиненной. Стоял он, облокотившись на руки, покрытые удивительно яркими синими венами. Седые волосы отдавали желтизной: его природный светлый цвет еще не желал отступать, губы ворчуна были плотно сложены в тонкую линию, глаза почти бесцветны, но полны острого нетерпения, нетерпения того сорта, что выльется на Эльзу упреками. – Вычту, – проговорил он, пришепетывая. – Вычту из зарплаты, Эльза. Она получала выговор и вычет всего один раз, когда соседский петух проснулся немного позже. Девушка смущенно повернулась к Питеру, и тот во второй раз улыбнулся ей. Не тепло, но как-то злорадно, словно ему нравилось слушать, как ее понукают за свершенные не по своей вине ошибки. Эльза поклонилась старику, виновато опустив взгляд, и уже собиралась пройти в заднюю комнатку, чтобы переодеться в свой шершавый на ощупь белый халатик. – Роберт, здравствуй, – проговорил Питер быстро и недружелюбно. – Столько лет… Ты уже такой старый… – Ох, мать честная, – тяжело вздохнул старик, прищуриваясь. – Питти, я тебя не заметил, – оправдывался он. – Это ты задержал мою помощницу? Мужчина кивнул. Эльза остановилась, потому что старик Кретчет не давал ей пройти дальше. Он должен был поднять дощечку, служившую столиком для отпускаемого товара, а Эльза проскочила бы внутрь, за витрины. Но хозяин магазина стоял неподвижно, взирая на Питера с немым страхом во взгляде. Он словно смотрел на старого друга… Которому был должен крупную сумму денег. Странный взгляд. И взволнованный, и радостный вместе с тем. Серые глаза мужчины подернулись пеленой, и какие-то странные думы заняли его мутное от принимаемых настоек сознание. Странно, ведь старик раньше не отличался мечтательностью. Он неловко поправил кепи, прикрывавшую его лысеющий затылок, и улыбнулся своей полу-беззубой улыбкой. – Я, – сознался Питер. – Ты, знаешь, и сам немного задержался. – Помилуй, Питти, кто же хочет с этим спешить? – старик снова улыбнулся, но грустнее, чем в первый раз. – Неужели мне уже пора? Он неосознанно глянул на Эльзу, и в этих бесцветных очах плескалась жалость. К самому себе, к совершенному ранее, к прожитой бесцельно жизни. Аптека с закопченным потолком, густо уставленными витринами, пропахшая застаревшей пылью и лавандой аптека вдруг стала для него постыдной. Аптека. И на это он потратил всю жизнь? На это он… На это он истратил и последние минуты существования? Кретчет жил прямо здесь, этажом выше. В пыльной старой конуре, где имелся один только очаг и рукомойник с кроватью. Все в одной комнатке, и большего не нужно. Когда миссис Кретчет была жива, она использовала и трюмо, и гардероб, но только тело ее остыло… Как старикан все выкинул. Все. Расшитые бисером платья, гусиные перья, украшавшие ее шляпы, перчатки и монокли, туфли и чулки… Драгоценности он заложил, продал, а духи подарил детишкам, жившим напротив, чтобы те вылили их в сточную канаву. – Пора, старик, – ответил Питер. – Пора тебе идти домой. «О чем он вообще? Кретчет же дома, некуда ему больше идти», – возмутилась девушка, все это время следившая за ходом беседы. Ей почему-то стало неприятно, она положила руку на дощечку, отделявшую ее от мужчины, но тот не двинулся. Питер осторожно протянул руку к хозяину заведения. К удивлению крестьянской девицы, мистер Блэк положил указательный палец на чело старика, чуть надавив. Не прошло и минуты, только три долгие секунды ожидания, бьющейся в глубине груди тишины… И он упал. Упал, опустился вниз, к замызганному чужими сапогами полу. Грохот был таким, словно нерадивая хозяйка уронила на пол мешок мягкой прошлогодней картошки. Эльза прижала руку к губам, удивленно поглядывая то на Питера, то на старика, упавшего без чувств. Она хотела кинуться к его телу через стойку, но Питер удержал Эльзу за тонкое запястье. Девушка плотнее зажала рот рукой, опасаясь, что крик ее вырвется наружу. – Ох, нет! Нет, нет, нет… Что с ним? Что с ним, мистер Блэк, сэр, что с ним? – спрашивала девчонка, теряя голос. – Врача… Позовите врача! – Тихо, тихо, – шепнул Питер, не без участия прижимая ее к груди, отрывая от мертвеца. – Ему уже никто не нужен, Эльза, не переживай. Это его «не переживай» отпечаталось в голове. Как клеймо. С этим голосом в мыслях, с этой фразой на устах девушка и проснулась, распахнула опухшие глаза. Солнце уже начинало подниматься, цепляясь за облака, но петухи молчали. Анна продолжала посапывать, она положила ладонь на живот сестры, повернувшись к ней лицом. Кошка убежала по своим кошачьим делам, а пес сполз на пол, во сне дрыгая черными лапами. Он осторожно и сонно махал хвостом, чуть вздрогнул, увидев, что Эльза проснулась. Она отдышалась не сразу, осматривая белоснежный потолок. Ничего… Нет Кретчета, Блэка и карнавала… Странный был сон, какой-то липкий, душащий и противный. Он затягивал внутрь, кололся, словно дикий еж. Девушка стискивала зубы, опасаясь, что разбудит сестру. Ладонь ее затряслась, словно сама провела по взмокшему лбу. Девчонка заставила себя улыбнуться. – Встаю, встаю, – сказала Эльза, чувствуя, что пес лижет ее свисающую вниз руку.