Выживай

Питер плохо спал. Так с ним бывало часто. Проникать в чужие сновидения, вселять в людей страх, выведывая все их тайны – нелегко, и занятие это отнимает много сил, которые можно было бы потратить на что-то более полезное. На собственный сон и желания, и сил совершенно не остается, приходится ворочаться в кровати, то и дело перекатываясь с одного бока на другой. Хорошенькая горничная, что красит волосы хной, принесла Питеру кофе и две свежих булочки. Юбка ее с каждым днем становилась только короче в попытке привлечь внимание господина, но все старания девушки уходили впустую. Когда что-то так привычно приносят на блюде, бросают к твоим ногам, ожидая, что ты подберешь щедрый дар – эта вещь становится тебе безразличной. Питер вызвал своего человека, сам поехал за Эльзой и забрал ее из того жалкого дома. Он хотел бы войти на ее порог, посмотреть на убранство и ужаснуться его скупости. Только вот не успел. Девушка уже шагала в город, когда он только-только выехал за пределы суетного и богатого центра. Извозчик остановился, и мистер Блэк вышел из своего кэба, чтобы помочь Эльзе залезть внутрь, подав ей свою жилистую руку, неизменно закованную в рукав черного пиджака. По плечам прошлась дрожь. Погода была прекрасной: легкий, леденящий душу морозец, белое зимнее солнце и свежий ветерок. Но это тянущее ощущение того, что все развивается слишком быстро, что этот приятный человек ждет от Эльзы куда более глубокой благодарности – все давило на нее сверху, точно пласт металла над пачкой бумаги. И мурашки, прошедшие вдоль бледного молодого тела, то и дело проходили по нему вновь. – Мне жаль твои ноги, Эльза, – тихо признался Питер. – Каждый день идти так далеко… Тебе не на пользу. – Нет, все с ними в порядке, сэр, – поспешила ответить она. – Это очень бодрит, если быть честной. Только Эльза не была честной. Дальше Питер ехал с хорошо укрытой от посторонних довольной улыбкой на устах. Она – милейшее создание, чудный маленький крольчонок, попавший в лапы голодного нынче тигра, любившего крольчатину не меньше любого другого мяса. Эльза не обращала на него внимания, она смотрела в окно, предвкушая предстоящее знакомство с новой работой. О, это будет весело. Новый уровень, новые покупатели и люди, что войдут в ее жизнь так стремительно, так ловко… Его ювелирный магазин был прекрасным и внутри, и снаружи. На стеклянных полках лежали всевозможные украшения, к каждому прилагалась небольшая бумажка, на которой перечислялись все металлы и камни, задействованные в создании очередного шедевра ювелирного дела. Позади каждой полки располагалось зеркало, и украшения, отраженные им, казалось, были только ярче и красивее, притягивая взгляд к каждому своему изгибу. Питер, знавший толк в таких делах, прекрасно устроил свое дело. Блэк проводил инструктаж самостоятельно. Не слишком и долго, но вполне исчерпывающе. Каждое слово магистра «ювелирных наук» было сказано по делу, воды он старался не лить, чтобы не забивать голову Эльзы ненужной ей историей. Мужчина достал небольшой саквояж, открыл его одним легким движением пальца и указал Эльзе на его завораживающее содержимое. На одной стороне его лежали камешки. С огранкой и без, десятки переливающихся самоцветов от драгоценных камней и до обычных стекляшек. С другой стороны – тонкие пластинки металла, отшлифованные с особым старанием. Всего их было штук шесть или семь. – Коралл у нас – редкость, и потому я продаю его чуть дороже, – говорил мужчина, указывая на бледно-розовый кусочек то ли камня, то ли ракушки. – Но вообще-то он – только недорогой кусок минерала. Вот аммонит, странная у него кристаллизация, как видишь, – проговорил хозяин магазина, указывая переливающийся голубым и фиолетовым цветом полупрозрачный камешек. – Его можно отдать какому-нибудь коллекционеру за большие деньги, редкая вещица. Пока все эти тонкости профессии были для Эльзы чем-то выходящим за рамки, необычным увлечением необычного человека. Но совсем скоро она привыкнет, выучит все, что ей положено знать. Так же, как выучила названия всех тех трав и настоек, что сейчас наверняка едут на ближайшую свалку. Сложно было отличать мелиссу и мяту, соль морскую от океанической, тархун дикий и садовый, но с опытом пришло мастерство, как и в любой другой профессии. – Аметист. Говорят, помогает в сердечных делах, – продолжал Питер холодно, указывая на новый камень. – Верить или нет – дело твое, я ни к чему не принуждаю. Когда дело подходило к таким моментам, голос у него становился медовым, а взгляд обращался к трепетно внимавшей собеседнице. Питеру нравилась жадность, с которой она впитывала его слова. Словно она – заплутавший в пустыне ягненок, а Питер – пастырь, что поит ее молоком после долгих скитаний, что выведет заблудшую душу к свету. Чувство собственного величия в нем крепло, расправляло черные, как ночь, крылья. Становилось чуточку теплее, легче. – Это – лунный камень, – говорил Блэк, указывая на мутно-белую полупрозрачную бусинку. – Многие говорят, что от него болит голова, но я не верю. – Почему? – простодушно спросила девушка. – Люди, как овцы, – ответил он, но Эльза не поняла, к чему это сказано. Книг у нее было не так много, а утонченных бесед с представителями высшего общества, с людьми, у которых в детстве были частные учителя – еще меньше. Блэк беззлобно улыбнулся краешком тонких губ и одарил Эльзу покровительственным взглядом. В нем чувствовалась какая-то потребность. В общении? Нет, не похоже, не похоже, что ее общество вообще может заинтересовать подобного человека. Но девушка почему-то смутилась, разглядев смутный отблеск желания в его глазах. Да и что она могла тогда ответить ему, просвещенному в вещах, что для Эльзы были мрачной тайной? Родители целовались за закрытыми дверьми, в округе не было таких смельчаков, что не стеснялись бы соседских взглядов. Самое развязное зрелище, что девушка когда-либо видела, было невинно в глазах умудренного опытом мужчины. Легкое объятье на пороге дома, беглый и скользкий поцелуй. Губы в губы. – Эльза, тебе не интересно? – спросил Питер, продолжая хмуриться. – Обычно девушки более сильно… Заинтересованы в украшениях. – Интересно, простите, я просто задумалась. У меня никогда не было украшений, сэр, – ответила Эльза. – Неужели? Ни одного? – Разве что у матери. Парочка недорогих, – продолжала она, смущаясь. – Но мы с сестрой их не трогали. Боялись сломать. – Главное, чтобы ты не боялась этого сейчас. Эти вещи – крепки, они сделаны настоящими мастерами. Пока он говорил, улыбка бледным цветком распускалась на его лице. Тоненькая, но такая заметная, горящая ярким огнем какой-то давно забытой грани счастья. Вид Питера преображался, терялась та напряженность, что чувствовалась в его прямой спине и высоко поднятом подбородке в первую встречу его с крестьянской дочкой. В свете украшений, среди тысячи переливов драгоценных камней мужчина казался античной статуей, вытесанной из темного мрамора, а глаза его были янтарными прожилками, яркими вкраплениями во тьме. – Я буду аккуратной, – чересчур взволнованно произнесла девушка, сложив руки перед собой. – Клянусь, что буду аккуратна, сэр. Собеседник отвернулся. Эта мягкость… Было в ней что-то и манящее, и отталкивающее одновременно. Смотря на ее открытую шею, на изгиб тонкого стана, спрятанного под тканью, можно было умереть от стыда за цветущие в порочной душе желания. И Питер стыдился. Как школьник, как мальчишка, не как мужчина. Что скрыто под плотью, почему ее кожа зовет его к себе, подманивая чем-то знакомым? Ему увлечение невинностью казалось странным. Все равно, что с дорогого вина перейти на самое простецкое, чья жалкая выдержка едва ли больше полугода. Он хотел ответить, но в магазин вошли. Над дверью из темно-бордового дерева висел колокольчик. Китайский, серебряный, гораздо более дорогой, чем в жалкой запыленной аптеке, брошенной на произвол судьбы. Звук его был тонким и слабым, он не поднимал волнения в груди, но давал продавцу, возможно, заскучавшему за прилавком, понять, что к нему пришли заинтересованные или не очень еще покупатели. Эльза посмотрела на посетителя с немым любопытством, но Питер не обернулся. Он улучил момент, чтобы приобнять ее за талию, как учитель подбадривает ученика, и нахмурился сильнее. Сердце колотилось в груди крестьянской дочери, глаза горели и от страха, и от волнения, терпкого ожидания. – Своего первого клиента ты хорошо запомнишь, – сказал Блэк, торжествуя. – Я помогу тебе, не волнуйся. Чистая правда. Она хорошо ее запомнила. Такую даму вообще сложно забыть. Яркая шляпка с широкими полями закрывала часть треугольного лица, подходила к тону на удивление летнего платья. Девушка, вошедшая сегодня первой, была красивой. Смуглокожей иностранкой с длинными черными ресницами и густыми, но тонкими бровками. Нос у нее был аккуратным, чуть-чуть вздернутым, глаза – большими и карими. Наряд цвета бирюзы, аквамарина и синего моря с ярко-желтыми перьями на дорогой шляпе с золотыми заклепками-пуговичками. Когда Питер наконец обернулся, клиентка улыбнулась ему. Зубы у нее ровные, красивые, как жемчужины за витриной. И в улыбке было что-то… Гадкое, глубокое. Словно она знала хозяина магазина куда ближе, чем девушке или женщине прилично знать холостых мужчин. Полуприкрытые ресницами глаза горели золотыми искорками, губы тут же разгладились в тонкую нить, как только девушка увидела руку мужчины, возложенную на узкую талию Эльзы. – Добрый день, – произнесла Эльза осторожно. – Утро, – лукаво ответила девушка, прикрыв глаза, словно от приступа мигрени. – Так это вы – новенькая продавщица? – Да. Эльза, мисс. Незнакомка снова улыбнулась, но в этот раз не так мило. Взгляд ее прыгал то на Питера, то на девушку. Интерес мучил ее, но не слишком, как небольшая, но докучливая щекотка под кожей. Девушка хитро улыбнулась, выгнула тонкую бровь, глянув на Эльзу искоса. Блэк улыбался в ответ, но скорее гордо, чем приветливо. – И куда же вы дели того мальчонку с глазами-блюдцами? – спросила барышня, вспоминая прошлого продавца. – Он мне нравился. – Мне – не очень, – ответил Питер громко. – Это – мисс Туф… – Туффиана, если угодно, – перебила кареглазая незнакомка. – Рада знакомству. А так сразу и не скажешь. Эльза почувствовала холодок, но продолжала приветственно улыбаться. Она будет держаться за эту работу, чтобы скопить немного денег и переехать в центр, снимать тут квартирку, а свою хибару сдавать за какие-нибудь гроши соседям. Анна смогла бы найти работу тут, ходить по хорошим магазинам, а по выходным пить кофе с подругами из другого мира, из высшего класса восседать в местном кафе. Все может круто поменяться, если немного потерпеть. Если немного потерпеть. Девушка прошла к витрине, продолжая почему-то смотреть на Эльзу. Ее карие глаза с жадностью впитывали подробности ее хрупкого вида. «Милая девочка, – решила для себя Туффиана, изогнув тонкую бровь. – Но может быть и опасной». Опасной не как дикий зверь, как женщина может быть опасна для другой женщины, как соперница, как укротительница гордых нравов все тех же холостых мужчин. – Я хотела бы купить подвеску, – говорила она томным полушепотом, поглядывая на дверь. – С изумрудом, наверное, или агатом. На длинной золотой цепочке. – Конечно, давайте подберем для вас… – заговорила девушка. – Вам бы тоже подошел изумруд, – солгала Туффиана, глядя на хорошенькую девчушку. – С такими глазами нужно носить что-то ярче, чем серое платьице. Эльза не смутилась, хотя шпилька больно кольнула ее прямо в сердце, что-то ударилось о ребра с грузным стуком, но тут же кануло в никуда. Девушка стиснула зубы, сдерживая гнев, волной накативший на нее. Весь вид клиентки выражал огромное презрение к молоденькой продавщице, но сладко-медовый голосок щебетал. Колкий голосок… Питер смотрел за тем, как Эльза владеет собой, и отмечал про себя: сколь хорошим качеством она обладает. Терпение. Ему оно будет очень полезно. – У нас есть изумруды и топазы, – отвечала Эльза, игнорируя назойливый голос Туфф в своей голове. – И в золоте, и в серебре. Питер разрешил ей орудовать витринами так, как вздумается с первого дня работы. Девушка решила сортировать товар не по цене, а по драгоценным камням, участвовавшим в их создании. Как только клиентка уйдет, Эльза этим и планировала заняться, сейчас же глаза ее прыгали по витринам в поисках нужного украшения. Серьги с серебряным кружевами, цветы из изумрудов и агатов, турмалиновые колечки… Наконец, протянув гостье интересную ей вещь, девушка слабо улыбнулась. Слабо, потому что повода не было: сделка не заключена, и Туффиана еще не приняла верного решения. Эльза предложила ей особенно милую подвеску. Золото обрамляло чистый темно-зеленый изумруд, заключало его в блестящее на свету кольцо элегантности. Цепочка шла в комплекте: длинная с маленькими, плотно льнущими друг к другу звеньями. Она доходила Туффиане до середины ее небольшой груди, если застегнуть на предпоследнее колечко. – Подходит к платью, – заметила Эльза, робко улыбнувшись. – Подходит, – подтвердила клиентка, взглянув на Питера. – Заверните, я очень спешу. Завтра приду подбирать к ней серьги, если успею. Клиентка почему-то нахмурилась, хотя покупка явно пришлась ей по вкусу. Длинные пальчики выудили сероватый чек из пухлой записной книжки, Туффиана взяла перо, лежавшее на прилавке, и макнула его в чернила. Она бросила безразличный взгляд на ценник, списала цифру и подписалась. Милым коротким «Туффи» с кружевными завитками под обеими буквами «ф». – Спасибо за покупку, – громко произнесла Эльза, улыбаясь. – Да, да, милая, пока, – отмахнулась клиентка, при этом уже не выражая антипатии к девушке. – На пару слов, – сказала она, метнув взгляд в Питера. Колокольчик прощально звякнул, когда мужчина распахнул дверь перед уходящей на улицу девушкой. По легкости ее одежды Эльзе стало ясно, что клиентка обитает неподалеку. В квартале, может, в двух от магазина. Питер взглянул на свою новую служащую через дверное окошко и тут же отвернулся. Туффи. Она шла впереди, и остановилась в одном из узких переулков, которых совершенно не боялась. Грязные стены, вымазанные и мочой, и кровью, заблеванные пьяницами дорожки и запах помоев – лишь малое зло огромного столичного города. Богатых господ тут могут оставить ни с чем, убить, забрав все безделушки с их разбалованных жизнью тел. Только девушка почему-то не боялась ходить такими путями, наоборот, воодушевлялась этой почти поэтической близостью смерти, опасностью, риском. – Так ты взял новенькую? – спросила Туфф, чувствуя, как краска приливает к ее смуглым щекам. – Совсем молоденькую, Питер. – Да. Сиротку, – ответил он, отворачивая лицо от света. – И как тебе не стыдно? – спросила Туффиана с надрывом. – Так повеселел, что начал улыбаться, – говорила она слишком громко. – Так что с того, Туфф? – спросил он, еще раз нахмурившись. – Ты не думала о том, что я все же не зверь, а человек, что я не сделаю с ней ничего плохого… Ничего чересчур плохого. Мне же не всегда ходить по твоим девочкам. Она покраснела. Разозлилась так, что захотелось ударить высокого собеседника по лицу. Наотмашь ладонью, чтобы след ее пальцев долго горел на его гладко выбритой щеке. Девушка развернулась. Так порывисто, что вслед за ней взлетел клуб снега, распавшегося на мелкие снежинки. Туффиана громко хмыкнула, пошла прочь, перебирая ногами слишком быстро. В ее высокие сапоги засыпался снег, холодил кожу, больно колов. Но Туфф шла, шла, не оборачиваясь. «Совсем молоденькую», – отозвалось в его груди. «Я и сам не старик, Туффи», – подумал Питер угрюмо. Но молодым он был только снаружи, только в оболочке холодной души, не в ледяных глазах, отливающих расплавленным золотом. Как только мысли об Эльзе заползли в его голову, слабая улыбка тут же дрогнула на тонких губах. Как огонек во тьме, укрытой мраком палаты, как слабое пламя свечи темной ночью. «Совсем еще молоденькую». Когда колокольчик зазвонил снова, Эльза рылась в витрине. Она отпрыгнула в сторону, чтобы хозяин не подумал, будто она таскает товар, но у Питера не было и мысли. Нет, он не искал в людях лучшего, веря в их непорочность и силу человеческой доброты. Просто знал, что большинство бедняков слишком трусливы, чтобы позволить себе столь серьезную кражу. Это шло ему на руку, пусть себе боятся сунуть лапу в чужой карман, деньги будут куда целее. – Могу я переложить все топазы в одно место, сэр? – спросила она робко, чуть надув розоватые губы. – Как тебе угодно, – вальяжно ответил он. Можно было добавить и что-то вроде: «Теперь ты здесь хозяйка, обращайся с ними так, как заблагорассудится», но он этого не сказал. Предоставлять ей слишком много свободы – чревато плохими последствиями, ведь стоит той только лечь на плечи не имеющего ничего в кармане – пиши пропало. Питер не отличался склонностью к филантропии, излишней жадностью, тяжестью нрава или порывистостью. Но он явно был новатором, хоть и боялся дать волю многим своим же идеям. – Рабочий день заканчивается в семь, – сказал Питер громко, уходя в свой кабинет, в котором давно уже не был. – Я буду рядом не долго, потом пойду на небольшую прогулку, а ты останешься тут одна.