Выживай

Прогулка Питера, судя по всему, затянулась, потому что Эльза провела целый день в блаженном одиночестве. Почти. Клиенты к ней приходили, но редко. В основном они уже знали, за чем на этот раз пришли, и вся работа девушки сводились к выписыванию чека и принятию денег с благородно-впечатленным видом простой продавщицы. Жаловаться не на что, но в воздухе висел кислый запах уныния. Самой дорогой покупкой было то ожерелье, что приобрела Туффиана еще с утра. Как только настенные часы из темного дерева, сливавшиеся бы со стенами, если бы не их золотая оправа, пробили шесть часов, вернулся Питер. Его не то светло-карие, не то желтые… Одним словом: непонятные глаза, казалось, стали немного темнее от нависших над ними век. Эльза сразу поняла, что что-то стряслось, но не стала вмешиваться с расспросами. В конце концов, она ему не подруга, чтобы лезть в личную жизнь своего нанимателя. – На сегодня все, – сказал он, почти швырнув твидовое пальто к вешалке. – Можешь быть свободна. – Мне не нужно ждать, пока вы сверите записи и выручку, сэр? – спросила она робко, но очень громко. Но спросила зря. Потому что ответ был долгим, пронизывающим до самых костей. Сначала Питер выпрямил спину, резко обернулся к девчонке, сверкнув темными глазами. Стайка мурашек прошлась от одного плеча к другому, но Эльза не отвела глаз. Блэк долго смотрел на нее, молча наблюдал за реакцией, точно впитывая в себя весь воздух в комнате. По плотно сложенным губам его можно было догадаться: мужчина еле сдерживается от резких слов в ответ. – На сегодня все, – жестче повторил он, и Эльза кивнула. Больше вопросов не было. Девушке пришлось схватить свою верхнюю одежду, бегло надеть, запутавшись в длинном вязаном шарфе, и натянуть сапоги. Колокольчик попрощался с ней, Питер – нет. Тишина снова воцарилась в мрачновато-темном магазине на главной улице города, где теперь остался только он – взбешенный поведением пренеприятнейшего своего знакомого. Хорошо, что Эльза уже убежала, потому что Питеру до боли в горле захотелось ударить любого, кто подвернется ему под руку, чтобы забыть об услышанном. Небесная твердь цвета индиго темнела, наливалась синевой, а затем и черным полупрозрачным мраком вечера. Ее словно неравномерно прокалывали иголкой, чтобы появились яркие белые звезды, не способные, впрочем, осветить лежавший впереди путь. Эльза укуталась плотнее, хотя и не чувствовала холода, царящего вокруг. Жест инстинктивный, словно спасающий от чего-то недоброго, шедшего вместе с надвигающейся тьмой. Сугробы почти расчистили, снег перестал. Оставались только аккуратные кучи склеенных вместе снежинок у светлеющих окон домов, по обе стороны длинной дороги, петлявшей то вправо, то влево. Девушка шла вперед, рукой придерживая шарф. Перчатки почему-то сдавливали тонкие пальцы, раздражая. Идти ей не так уж и долго – минут двадцать пять, двадцать шесть, если сугробы с пути убрали. Но дорогу преградили. Черный кэб, которым правил удивительно молодой возница остановился прямо среди дороги, мешая Эльзе пройти дальше. Она была единственной, кто собирался покинуть центр и направиться к окраине, чтобы провести ночь в объятиях старого дома. Дверь кэба распахнулась, салон, обитый ярким красным войлоком, не казался шикарным даже Эльзе, чей доход был смехотворно мал. Она бы еще постояла так, не понимая, как обойти неповоротливый и громоздкий кэб, но из салона показалось знакомое лицо. Туффиана с ее напудренными щеками, ехидной улыбкой и аурой очарования смотрела на Эльзу почти с сожалением. – Подвезти? – спросила она так же лукаво, как говорила с девушкой с утра. – Джейкоб, встань, помоги ей подняться, – сказала она, не дождавшись ответа. Изящный палец Туффи согнулся и стукнул по крыше, и мужчина поднялся, нарочито громко вздохнув. Воздух он потянул с шумом, чтобы одна из девиц устыдилась того, что подняла его с места. Эльза поспешила вскинуть руку, словно в защитном жесте, и удержать его на месте. Впрочем, теперь отказаться от теплого местечка было бы невежливо, и девушка сама поднялась, забираясь на нижнюю ступеньку. – Трогай, – громко произнесла Туффиана. Дверцу она закрыла сама, громко ею хлопнув, чтобы теперь стыдился он – кэбмен. Девушка рассыпалась в наигранных, но щедрых улыбках, пока была уверена в том, что из окон на нее взирают любопытные взгляды, но после того, как мирок, окруживший ее деланной роскошью, так резко замкнулся, перестала играть в милую и покладистую даму. Она смотрела на Эльзу не с вызовом, но с сожалением, с легкой грустью во взгляде шоколадных очей. Скрытой неприязни теперь не было. – Эльза, милочка, ты думаешь, что он добр к тебе исключительно из милосердия? – спросила та, решив начать, не петляя. – Простите, мисс? Кто ко мне добр исключительно из милосердия? – спросила собеседница, выгибая бровь. Девушка театрально закатила глаза, словно эта наигранная сцена длилась уже слишком долго. Эльза искренне недоумевала, не понимала, о ком идет речь. Ей вдруг захотелось выпрыгнуть из окна кэба, но здравый смысл пригвоздил девчонку к месту. Не теплому, к слову сказать, месту напротив Туффианы. В салоне царила прохлада, а стены его были оббиты не так ровно, как казалось на первый взгляд. Дешевый, должно быть, транспорт. – Питер Пеллинор Себастьян Блэк, – говорила она, попутно доставая мундштук из маленькой сумочки на длинном золоченом ремешке. – Скользкий тип, Эльза, он очень-очень скользкий. Она снова залезла в маленькую сумочку и выудила из нее плоскую шкатулку. Откинув крышку двумя тонкими смуглыми пальцами, Туффи достала из коробочки щепотку странной пыли или грязи. Эльза понятия не имела, что это. О курительных смесях, привезенных в Эренделл не так давно, девушка ничего не знала, а Туффиана не собиралась просветлять ее в этом плане, просто хотела покурить не простых сигарет, но сигарет с искрой более яркой, чем обычный табак. – И не думай доверять ему сверх меры. – Я не понимаю, мисс, о чем вы говорите. Мистер Блэк дал мне работу, и я уверена в его честности и воспитанности. – Воспитанность… – повторила Туфф, скручивая небольшую бумажку, в которой уже была ее пьянящая смесь. – Вы курите, милочка? Эльза мотнула головой. Туффи могла бы догадаться. Где же крестьянской девчонке взять деньги на табак или другую дурманящую траву, приносящую и слабость, и эйфорию одновременно? Но она редко задавалась подобными вопросами, привыкнув к тому, что ей-то, бедной от рождения, мужчины теперь старались угодить и все приносили на блюдечке лишь за то, что Туфф обладала красивой мордашкой. Подарки лились реками, но поток их истощался с каждым годом все стремительнее. Девушка смотрела в окно движущегося кэба, с удивительным вниманием разглядывая сугробы и горы, собравшиеся из них. Интереса это зрелище не вызывало, но нужно было как-то отвлечься от гадких воспоминаний. Тяжелый дым табака, перемешанного с какими-то пахучими травами, растекся по кабине. Густой и вязкий, как слизь, он заполнял легкие, наполнял их своей тяжестью, мешая дышать полной грудью. И убежать от нее Эльзе не удавалось, потому что возможности не было. – Ты сирота, верно? – спросила собеседница, не улыбаясь. – Да. Я понимаю, что живется тяжело, милая, но это не повод идти к нему под опеку. – Под опеку? Вы имели в виду: услужение? – Ох, – вздохнула смуглянка. Она повела плечами, откидываясь назад, распрямляя спину. В темном углу кабины ее шоколадные глаза почему-то стали черными, непрозрачными и матовыми. Зрачки ширились, полнели, заполняя и радужку, словно дьявол вдруг хватался за душу собеседницы своей тощей когтистой лапой. По крайней мере, так казалось в темноте. Во мраке все становится неправильным, богомерзким, потому что тьма – противна сама по себе. – Он и ко мне был добр в начале, – говорила она медленно. – Даже очень. Новая работа, деньги, круг общения… Жизнь начала налаживаться. На лице ее появилось мечтательное выражение, глаза неестественно блестели. Хотелось снова окунуться в былые денечки, посмотреть, что и как в первый раз, обрадоваться тому, что жизнь, оставленная позади, была удивительно теплой. Местами. Короткими промежутками, меж которых лежали широкие тени, отбрасываемые не то жадными монстрами, не то отвернувшимися друзьями. – А потом я поняла, Эльза, из-за кого она испортилась в начале, – сказала девушка холодно. – Питер – паук, плетущий свою паутину в надежде поймать искалеченную жизнью мошку не для того, чтобы сожрать ее, но чтобы насладиться агонией, впрыснуть яд глубже, а после выкинуть на улицу парализованной, выкинуть в лапы другим паукам, Эльза. Голодным и жадным до мошек. В ответ Эльза только фыркнула. В ее мозгу Питер был исключительно приятным джентльменом. Пелена тумана застилала ей глаза, мешая видеть. А ведь это случается часто… Люди, стоявшие в самом низу социальной лестницы, видели на вершине только людей достойных, лелея себя тем, что они попросту недотягивают до их уровня, потому и сидят во тьме. Туфф давно подобных иллюзий не питала: Питер избавил ее от них. Верхушка власти – сплошной сброд, сброд, чудом нашедший деньги для своих же мерзких делишек. Впрочем, жаловаться на него – греховно, Питер не всегда был плохим. Мужчина подарил ей новую работу, теплую крышу над головой и положение в обществе. Дела идут волшебно, штат полнится, клиентов слишком много, запись идет на недели вперед, да и запись на «прием» в подобном месте... – Он рассказывал мне о звездах, о своих планах на дальнейшее существование, – говорила она тихо, вспоминая. – А потом предал, милочка, всадил в спину нож. – Фигурально, мисс? – спросила девушка, попытавшись улыбнуться. – Фигурально, – подтвердила Туффиана, впрочем, не разделяя ее веселья. – Но больно было очень, словно все мои кости в один миг переломались. Издали девушка увидела свой дом. Анну, загонявшую рыжих кур в сарай веником, помахивая длинными ногами, виляющего хвостом пса. Она сложила губы, обдумывая слова собеседницы. Странно это. Неужели она, такая неприветливая с виду, стала бы предупреждать незнакомку об опасности? Нет. Туффи, должно быть, лжет. Решила забить ей голову пустыми подозрениями и веселиться, наблюдая за ее смятением. Наверняка толстосумы из центра любят подобные забавы больше, чем хорошие книги с тысячью сюжетных поворотов. – После самого жестокого, самого страшного и жадного использования, Эльза, меня выставили за дверь. – Мне пора выходить, – шепнула крестьянская дочка. – Хорошо, – ответила девушка, снова стукнув по крыше кэба. – Но помни, милая… Если ты попадешь в его паутину, уже не выпутаешься. Питер тебя не отпустит. Беги от него. Беги, если еще можешь. Губы девушки растянулись в неестественной улыбке. Она потянула ручку двери, открыла ее, резко дернув на себя. Ступенька оказалась скользкой, но Эльза удержалась, схватившись за край дверцы. Туффиана хихикнула за ее спиной, но крайне тихо, себе под нос, словно радовалась чему-то другому. Она не попрощалась с девушкой, а Эльза бросила ей короткое «Спасибо» в конце беседы. В конце концов, она была воспитана не так плохо, как можно было бы подумать о дочери неотесанного лесоруба. Снег скрипнул под ногами, жалобно взмолился о пощаде, но Эльза шла вперед. Спиной она чувствовала ее горячий взгляд, державшийся за розовые под одеждой лопатки. Но Эльза не оборачивалась, шла вперед, к дому, стараясь не думать о плохом. Пусть это не дворец, не красивое поместье и даже не уютная квартирка на верхнем этаже большого здания. Но этот дом принадлежал ей, ее погибшим под снегом родителям, близким. Он дышал этой семьей. Что-то отдавалось жалостью к самой себе. Потому что девушка понимала в глубине своей истерзанной души: Питер не так прост. Что-то было в складках его красивых тонких губ, что-то было в янтарных глазах и тонких линиях лица. Мужчина привлекал, пугал и даже отталкивал от себя. Но что она могла ответить? У Эльзы просто не было выбора, ведь единственный благодетель, способный помочь ей выжить в этом жестоком мире, был столь… Неоднозначной личностью. Анна махнула сестре рукой, открывая дверь. Она завернулась в длинный платок, долго смотрела на кэб, который вскоре тронулся вперед, дальше от центра. В ее живом воображении сразу зацвели весенние цветы. Наверняка это сестрины кавалеры провожают ее до дома, чтобы быть уверенными в том, что та добралась до «пункта приема» в целости и сохранности, без приключений. Сестры прошли в дом, улыбаясь друг другу. Анна рассказывала о том, как прошел ее долгий рабочий день, о том, что интересного происходило с нею. Впрочем, правда в том, что почти ничего. Как обычно, рутинно и медленно… Обошла пару домов, продавая яйца и молоко, вернулась домой незадолго раньше старшей сестры и тут же принялась подметать пол, вычесывать пса да кормить кур. И пока вода вскипала в котле, а сестры чистили сморщенную картошку, пока Анна шинковала морковку, подаренную доброй беззубой соседкой, а Эльза растапливала печь сильнее, в дверь постучали. Громко так, крепким, оледеневшим в морозе кулаком. Обе девушки дернулись от неожиданности, нож Анны коснулся ее белого пальца. Болезненная царапина тут же окрасилась густым кармином, девушка пискнула от боли. – Я открою, – сказала Эльза, бегло вытерев руки о тряпку. – А ты промой рану и забинтуй ее хорошенько. Пока Анна испуганно облизывала порезанный палец, Эльза вышла в прихожую, нехотя дернула за дверную ручку, ожидая увидеть на пороге соседа… И остановилась, точно потеряв последние силы. Джек стоял на пороге, нервно сжимая старую твидовую шапку. Если бы не она, не покоцанная и грязная материя, его можно было бы принять за прилизанного городского денди, а не за пригородного бандита, которым он и являлся. – Я войду? – спросил юноша, явно раздражаясь от общего молчания. – Нет, – ответила она громко, захлопывая за собою дверь. Пригоршня снега упала на Эльзу с крыши, пара снежинок закатились за шиворот. Девушка не чувствовала холода, но ее почему-то передернуло. Резко так, противно и совершенно неожиданно для нее самой. Мурашки прошлись от шеи к локтям, все ниже и ниже, по длинному ровному позвоночнику собеседницы. Джек был немного выше Эльзы, сантиметров на семь или восемь, чем очень в детстве гордился. Он чуть наклонил голову, чтобы смотреть в ее приятные голубые глаза, и лоб гостя чуть было не коснулся лба девчонки. – Давно ты работаешь на Блэка? – спросил Джек, приближаясь к ней на шаг. – Еще и щебечешь о том, что у вас с сестрой нет денег на выплату, как последняя... Джек осекся. Слова он не произносил, скорее выплевывал. Как змея выплевывает смертоносный яд, как паук, бросающий паутину в неповинную в голоде хищника жертву. Джек смотрел на нее с презрением, с нескрываемым недовольством. Он ждал ответа, и лицо его было особенно бледным в этот неприятный обоим миг. – День, прошел всего один день, – ответила Эльза тише. – Кретчет умер, и мистер Блэк нанял меня на новую работу, – созналась она. Джек открыл было рот, собираясь что-то сказать, но не стал. Он снова сомкнул губы, нахмурившись, а потом отвернулся. По-птичьи, резковато. Фрост обдумывал свой план. Может быть, он сглупил, скинув ей пару монет долга? Если Эльза расскажет о его милосердии соседям, каждый начнет давить на жалость, каждый выдумает по слезливой истории, начнет ныть о том, что не успеет к сроку, что его дети болеют холерой, цингой или простудой, а жена рожает в девятнадцатый раз. – Этот чертов Блэк… Он очень богат, Эльза, – начал Джек, не скрывая недовольства. – Сколько он тебе предложил? – Больше, чем я когда-либо получала в аптеке, – призналась она. Фросту нельзя врать, но и дразнить его деньгами, еще не полученными деньгами – словно злить цепного пса. Кажется безобидным развлечением, пока цепь вдруг не порвется, и разъяренная тварь не кинется на тебя с широко разинутой пастью, полной белоснежных зубов. Будет не так смешно, как в начале игры, после того, как придется зашивать раны. Эльза не смотрела ему в глаза, но это только злило юношу. – Значит, ваша рента тоже вырастет, – сказал Джек громко. – Понимаешь? Эльза, ты… Если ты будешь там работать… – Но куда мне еще податься? – выпалила она со злобы, от отчаяния. – Куда? Думаешь, здесь так много честной работы для молодой девушки, не имеющие никакого опыта в чем-то, кроме продажи настоек и сухих трав? – Я плохо разбираюсь в честной работе, Эльза, ты должна об этом знать, – нехотя отшучивался Фрост. – Кто бы мог подумать, а? Мы же с тобой были друзьями когда-то, – говорил он немного тише. Да, пожалуй, что когда-то были. Потому-то перед глазами Эльзы вдруг пронеслись давно забытые картинки с самыми теплыми мгновениями ее недолгого детства. Стайка детей кружит вокруг домов, петляет по тропкам и дружно смеется. Джек, темноволосый и постоянно растрепанный, подсаживает Анну, чтобы та попыталась достать белку на подбитой ветке, сунуть ей орешек. Но рыжая попрыгунья бежит от нее, Эльза падает на землю, а ее младшая сестра заливается смехом. – Тогда зачем ты нас мучаешь, Джек, если мы были друзьями? – спросила Эльза, отворачиваясь, закусывая губу от обиды. – Зачем ты вообще пришел, вспомнил о нас после стольких лет игнорирования? – Может… Мне нужен был повод, чтобы к тебе зайти, – ответил он, рассматривая собственные ноги. Может. Эльзе это точно не известно. Она смутилась, услышав его ответ, немного поджала губы. Больше не хотелось давить на его иссякшую жалость, и что-то в груди больно дернулось. Воспоминание из детства полоснуло ножом по ребрам, и кровь полилась из раны слишком быстро, неудержимо быстро. Девушка с нетерпением ждала, когда же разорвется эта тишина между ними, но та только возрастала, накаливалась, наливалась злобой и бесконечно густой темнотой. С неба теперь падали крупные снежинки, облетая небольшое крыльцо. Эльза смотрела вперед, на растрепанного Джека, а тот смотрел на нее в ответ. Да. Когда-то они были соседями, друзьями, товарищами. А сейчас она работает в городе, пытается убежать из этой дыры, Джек же собирает деньги с неимущих, запугивая их особенно жестокой расправой. Сейчас он не смешит ее и сестру, только пугает, отталкивает все дальше, к спасительной темноте… И юноша заговорил первым. – Но это ничего не меняет. – Ты можешь… Ты мог бы иногда приходить в гости, – ответила Эльза тихо, понимая, что только это и сможет помочь ей сейчас. – Нам с Анной теперь, – она чувствовала, как дыхание сбивается. – Нам теперь очень одиноко. Он молчал. Снежинки сыпались с неба, падали, медленно кружась в воздухе. Джек проследил за одной, смотрел за тем, как она аккуратно приземляется на раскрасневшейся щеке Эльзы и тает. Медленно, мучительно, холодно. Девчонка не смотрела на него, но знала, что взгляд юноши сейчас прикован к ее лицу. Расщепляясь на маленькие капельки и только потом стекая вниз, снежинка растаяла на ее коже. Юноша поднял руку. Резко. Эльза закрыла глаза, понимая, что та движется к ее щеке. Она ждала пощечины, громкой и болезненной, но не получила ее. Пальцы Джека мягко прильнули к ее коже, ощутили под собой ее бархатистость. Девушка все так же стояла перед ним, жмурясь, а Фрост водил пальцем по ее бледной щеке, вытирая остатки погибшей снежинки. – Могу? – спросил он полушепотом. – Конечно, – тихо ответила она, не видя в его скором визите ничего приятного. – Да. Я приду в конце недели, – напомнил юноша холодно. – Будь осторожнее с Блэком. Все словно сговорились. Девушка открыла глаза, услышав скрип снега под сапогами. Джек резко развернулся, приказывая себе не оборачиваться, и зашагал прочь. Кэб Туффианы проехал мимо, Эльзе показалось, будто он чуть замедлился, проезжая мимо ее заснеженного участка. Анна гремела посудой в доме, пес топтался у двери… А щеки у Эльзы горели забавным розовым румянцем. Потому что внутри нее разлилось что-то невероятно теплое, контрастно теплое и ласковое.