Эрик, Кристина и все-все-все

      Незадолго до Рождества Кристина печет пряники. Огромные пласты коричневого, упругого пряничного теста занимают целый стол, и девушка вырезает из них фигурки и стенки пряничных домов.       Эрик наблюдает за ней, и один из пластов вызывается использовать сам.       Кристина с замиранием сердца смотрит на огромные сложные по форме пряничные детали, которые он откладывает остывать отдельно от ее.       Когда она начинает разрисовывать глазурью пряники, Эрик задумчиво смотрит на нее, а затем, обхватив сзади за талию, забирает у нее тканевый мешок с глазурью.       Кристина смотрит на его работу не отрываясь. Эрик украшает детали продуманно, со вкусом, хоть и немного готично. То, что он собирает, это какой-то сложный дом-собор, и она не понимает, как такое может прийти человеку в голову. Руки Эрика летают над деталями, и Кристина впервые вспоминает, что он некогда был архитектором.       Получившийся шедевр вызывает в ней ощущение глубочайшей тоски и презрения к своим домикам, но Эрик заверяет ее, что они очаровательны и что их-то он точно съест.

***

      Кристина, украшая дом, опять замечает развешанную омелу.       Их первый поцелуй был на Рождество.       Эрик развесил ветви омелы по всему дому, но Кристина не замечала их в общем великолепии еловых ветвей и остролиста.       Он поймал ее в дверном проеме, когда она собиралась уйти к себе переодеться, и удержал за талию.       Чудовищно смущаясь (она тогда уже поняла, чего он хочет), он приподнял ее голову за подбородок.       — Вы... вы меня...       Она не дала ему договорить, наконец-то прикасаясь губами к его тонким и искусанным. Их поцелуй был робким, неумелым, точно бы детским.       — Я вас поцелую... — она покраснела как дитя, и он нагло воспользовался этим моментом, чтобы углубить их второй поцелуй.

***

      Они встречают четвертое Рождество вместе.       Их первое Рождество было годом одиночества, когда она рыдала от непонятной тоски в своей гримерной, и посередине пышного венка на столе горели свечи. Она не знает до сих пор, как именно встретил то Рождество он, но догадывается, что Эрик сидел, прижавшись спиной к зеркалу с другой стороны, и мечтал о ней.       Их второе Рождество было годом открытий. Они первый раз справляли его вместе, и Кристина пыталась сделать его особенным. Она все делала сама: бегала по магазинам, ставила ель, украшала дом. Не считая выходки с омелой, Эрик был ко всему равнодушен и ходил мрачнее тучи, когда она пыталась подарить ему хоть каплю своего тепла и света. Вечер закончился тем, что он совершенно напился, и Кристине было до слез обидно за праздник.       Перед третьим Рождеством она уезжала, вернувшись лишь к сочельнику, и была бесконечно удивлена, обнаружив в доме пару украшений, наряженную ель, накрытый стол и мрачного Эрика, спящего в обнимку с ее шалью. Кристина села рядом, откинула с его лица прядь волос и погладила пальчиками по лбу, разглаживая морщины.       Позже Эрик признавал, что эта ночь была лучшим подарком ему и ей, и все тело Кристины упрямо говорило о том же.       Их четвертое Рождество они договорились встретить вдвоем, и любимым моментом Кристины стали не совместные покупки и не готовка к празднику, а то ощущение полета, которое он подарил ей, держа ее на руках, чтобы она могла нарядить верхнюю часть елки.

***

      Рождество — семейный праздник, и они отмечают его вдвоем, лежа в постели, поедая пряники и слушая недавно приобретенный Эриком за бешенные деньги фонограф. Эрик лениво поглаживает ее по волосам, а она задумчиво грызет пряник и совершенно не думает ни о будущем, ни о прошлом, а только о том, как прекрасна певица на пластинке и как уютен этот их тихий вечер.