1.
Джону снилась битва. Воины вольного народа выкрикивали грозные боевые кличи, устремляясь вперед, на ряды закованных в железо рыцарей. Рыцари были ростом с небольших великанов, и их нестерпимо блестящие доспехи щетинились шипами и рогами. Они выставили вперед длинные копья, и как только первая волна атакующих достигла их, люди начали падать. Джон узнавал лица: Великий Морж, магнар теннов, Хаггон, Тормунд… Манс все еще бился, в самой гуще врагов, его длинный меч вздымался и опадал, черно-красный плащ развевался, как знамя, и это дарило надежду. Но тут Джон посмотрел назад, и надежда пропала. Они были окружены: с севера тоже подошли рыцари. Их лица были белы, как снег, глаза горели синим огнем, а ледяные доспехи сверкали еще ярче железных. Джон в ужасе закричал — и проснулся. Огонь в жаровне, похоже, погас. В палатке было темно и очень тихо, не слышалось даже дыхания спавшего там же Бенджена. — Мы обречены, — беззвучно прошептал Джон в эту темноту, — но если я сдамся… Если я предам память об отце и позволю Роберту править… Поможет ли это спастись остальным? О своем спасении он не думал. Он знал, что не сможет жить в королевстве под властью убийцы отца. Уйти в Ночной Дозор или броситься на меч? Он подумал о матери и закусил губы. Она ведь тоже не сможет. Что бы сделал на его месте отец — сдался бы или сражался до последнего? Джон как наяву увидел серебряного принца, умершего еще до его рождения, из темно-индиговых глаз которого текли кровавые слезы. А потом серебристые пряди вздернулись вверх, превращаясь в толстые корявые ветви, слезы застыли подтеками смолы в складках древесной коры, а рот, ставший безгубой впадиной, произнес: — Мужчина сам принимает решение. Смотри и думай. Тьму снова наполнили отблески битвы. Поле было покрыто глубоким снегом, и рыцари в латах проваливались в сугробы и застывали, становясь похожими на снежных человечков, которых Джон любил лепить в детстве. Когда ледяные рыцари скрестили с ними мечи, то железное оружие сломалось, и железные латы окрасились красным. Дымящиеся от человеческой крови ледяные клинки обрушились на Стену, и Джону показалось, что Стена содрогнулась. И над всем этим на высоком холме вздымало свои ветви чардрево с искаженным горестью ликом, подобно старику, рыдающему на пепелище своего дома. У белых корней зияла глубокая расщелина, а на ветвях сидели вороны и оглашали ночь хриплым карканьем. «Снова сон», — подумал Джон, а вслух произнес: — Значит, они не смогут выстоять против Иных. Но Стена? Она же неприступна. — Кто бы говорил, — голос божества был тих, но неожиданно саркастичен. — Ты сам перелезал через нее, а твои соплеменники делали это множество раз. — Я хотел сказать — неприступна для Иных, — поправился Джон. — Ведь для этого ее и строили? — Да, — прошелестело чардрево, — она пропитана магией, противостоящей им. Но на каждую магию может найтись другая магия. Опасно считать врагов глупее и беспомощней себя. — Значит, спрятаться не получится? Но что же тогда делать? — прошептал Джон в отчаянии. — Если даже железо против них бессильно? — Есть оружие сильнее железа. В руках у Джона вдруг оказался длинный меч с темным клинком, по которому волнами расходились разводы. Гарда и навершие сияли золотом, на перекрестье ярко горел рубин. Меч был на удивление легким: Джон взмахнул рукой, и он взмыл ввысь, как птица. Завороженный, Джон сделал шаг, другой — и оказался у Стены в окружении белых теней. Меч в его руке зажегся алым пламенем, взлетел, будто по собственной воле, и ледяные клинки, встретившись с ним, вскипели и исчезли. Кто-то — Иной или упырь — подкрался сзади и тронул его за плечо. Джон резко развернулся, занося меч, — и чуть не столкнулся лбом с Бендженом, наклонившимся над его ложем. В палатку сквозь щель снаружи проникал тусклый серый свет, в жаровне под слоем золы дотлевали последние угольки. Дядя уже снова был одет во все черное. — Дурной сон? — спросил он. — Ты метался и что-то шептал. — Не знаю, — Джон потряс головой. — Нет. Он сжал пальцы в кулак, пытаясь вспомнить ощущение рукояти из сна. С таким оружием не сравнится ничто, даже его маленький клинок, выкованный Миккеном. А если с его помощью можно убивать Иных… «Боги, я хочу этот меч! За ним я пойду хоть в Земли Вечной Зимы». Джон сел и потянулся за сапогами. — Долго тебе собираться? Когда выходим? — Все уже собрано. Мешок с запасной одеждой мать подготовила ему еще с вечера. И положила туда хлеба и мяса, которых хватило бы на неделю пути, сколько Джон ни доказывал, что еду они раздобудут охотой. «Вы идете на север, — тон Лианны не допускал возражений. — Если вас будут преследовать, вам будет не до охоты, да и зверей вы не найдете. Они чуют ходоков и бегут от них». Ему пришлось согласиться. Джон застегнул пояс с мечом, накинул овчинный плащ и посмотрел на дядю: — Я только попрощаюсь с матерью и Мансом. И еще кое-с кем.2.
«Кое-кем» была Игритт, и с ней попрощаться так, как намеревался Джон: легко и с улыбкой, не получилось. То есть, попрощаться вообще не получилось. Игритт ждала его, одетая для долгого похода: с мешком, коротким луком и колчаном за плечами и топориком у пояса. — Со мной боги никогда не говорили. Отправлюсь с тобой — хоть на чудо полюбуюсь, — заявила она. — А если ты и твой родич-ворона заплутаете или будете мешкать, — она смерила взглядом Бенджена, — то у меня есть, чем вас поторопить. И она погладила свой топорик. Отговаривать ее, упирая на опасности пути, было бесполезно: она бы только разозлилась. Джон обернулся к дяде, взглядом спрашивая, не против ли он такой компании. — Я не против, — Бенджен слегка улыбнулся. — Два меча и лук с топором это лучше, чем просто два меча. —Тогда решено. Идем. — Джон мог признаться себе, что рад этому. Они с Игритт несколько раз были близки — каждый раз по ее инициативе. Не то, чтобы Джон стеснялся или она ему не нравилась. Но наутро он всегда задумывался о том, что если любит ее, должен поставить собственный шатер и украсть ее в жены. А потом представлял ее в украшениях, как у золотоволосой королевы из Винтерфелла, сидящую рядом с ним за столом в том сказочном Красном замке, который он никогда не видел, и решал, что похищение придется отложить, пока он не вернет себе трон и корону. Мужчина, связанный клятвой мести, не должен давать других клятв. А теперь он собирался отказаться и от короны, и от мести. И Джону впервые пришла в голову мысль, что где-то это и к лучшему. Как только они вернутся из этого похода, он сможет украсть ее и жениться. Самым сложным оказалось объяснить Игритт, что, наверное, им не стоит спать вместе при Бенджене. После дня пути — относительно спокойного, хотя и тяжелого, так как идти пришлось по свежевыпавшему снегу — она расстелила свои шкуры рядом со спальным местом Джона, залезла под них и прижалась к нему. Дядя, который взялся сторожить первым, посмотрел на них как-то странно, но ни слова не сказал. И Джон плюнул на объяснения. Главное, что им вдвоем было тепло, так, как, наверное, не бывает даже у королей в их замках, если они спят одни. После торопливой любви Игритт сразу заснула, а Джон скользнул в шкуру Призрака и развлекся ловлей мышей под снегом: нырял в сугробы, выследив добычу по тонкому писку и еле заметному шевелению, набивал живот маленькими теплыми комочками. Вернувшись в человеческое тело, он сменил дядю, уже почти дремавшего у их маленького костерка. Оставшись одна, Игритт недовольно заворчала во сне, но Призрак разлегся у ее бока, и она снова уснула, уткнувшись лицом в его мех. На следующее утро Бенджен спросил Джона, не думал ли он о вступлении в Ночной Дозор. — Думал, — коротко ответил Джон. «И о самоубийстве я тоже думал». Бенджен прищурился. — У тебя могло сложиться неверное представление о нас, если ты слушал рассказы Манса. Он был хорошим разведчиком, но плохим дозорным. Они медленно шли сквозь сугробы, Призрак бежал впереди, оставляя за собой борозду взрыхленного снега, Бенджен и Джон расширяли ее и утаптывали, а Игритт шла за ними, держа в руке лук с наложенной стрелой, и зорко оглядывалась по сторонам. Но Джон время от времени касался разумом Призрака и чувствовал, что вокруг пока все спокойно. — Я не знаю, как он познакомился с твоей матерью, — продолжил Бенджен, стряхнув с плаща налипший снег, — и что побудило ее жить с дезертиром. Твой отец, по крайней мере, был принцем… — Дядя, — Джон остановился и обернулся. Слушая рассказы матери, он привык думать о Старках с любовью, да и ее младший брат ему нравился, но оскорблять мать он не даст. — Мой отец умер, и второго такого нет, и не будет. Но Манс — самый достойный из всех, кого я знаю, и ни мать, ни я никогда не будем корить его за дезертирство. Он помог нам, когда весь ваш Дозор отказался. И я рад, — добавил он совершенно искренне, — что мать с ним счастлива. Каждый человек должен быть счастлив, хотя бы немного. Бенджен наклонил голову, признавая его правоту. Чуть не врезавшаяся в него Игритт обругала их обоих за медлительность, и они пошли дальше. Позже Бен сказал: — Лианна говорила, что ты еще не женат. Кто тебе тогда эта девушка? — Я хочу жениться на ней, — ответил Джон. — Мы, наверное, сделаем это, когда наш народ будет в безопасности. Бенджен посмотрел на него с удивлением: — Ты считаешь себя законным Таргариеном. Как думаешь, часто ли твои предки вступали в браки с простолюдинами? Джон порылся в памяти. — Мать рассказывала мне о Дункане Принце Стрекоз и его Дженни. — А о том, что он отрекся от престолонаследия? Джон кивнул. — Видишь ли, короли, принцы и лорды заключают династические браки с дочерями королей, принцев и лордов. Чтобы расширить свои владения или получить военную помощь. Такое важное дело не оставляют на волю чувств. «Ты не знаешь простых вещей, а хотел быть королем», — услышал Джон в этих словах и почувствовал себя уязвленным. — Если бы я женился на Игритт, будучи королем, то это тоже был бы династический брак, — медленно проговорил он. — Который объединил бы народ Семи Королевств со свободным народом. Но если мне все равно придется отречься, то какая разница? Я смогу жениться на ком захочу. — «Если Роберт не прикажет меня казнить». Призрак впереди почувствовал его настроение, развернулся и подбежал к нему, разбрасывая искрящееся облако снега. Джон ухватил его за густой мех. — Все в порядке, приятель. Давай, лучше сбегай на разведку. Дядя заинтересованно смотрел вслед белому лютоволку, и Джон спросил: — А что в Семи Королевствах думают об оборотнях? — Боятся, — скупо обронил Бенджен. — И убивают? — Да, — Бенджен опустил взгляд. Джон невесело усмехнулся. — Куда ни кинь… Выходит, отречением дело не закончится? Манса убьют за то, что он дезертир, а мать и меня — за наших зверей. — Вы можете скрыть это, — Бенджен кивнул на Призрака. — Ты не понимаешь, о чем говоришь, дядя, — вздохнул Джон. — Это как пытаться скрыть свою руку или ногу. Проще отрезать. А расстаться с Призраком для меня будет тяжелее смерти. — Значит, ты сомневаешься в своем решении спасти всех такой ценой? — Я — нет, — твердо ответил Джон. «Если не будет другого выхода». — И мать, я уверен, тоже. Он не добавил, что сомневался в решении Манса. Когда они прощались, Джон почувствовал, что тот явно что-то недоговаривает, но не стал допытываться причины. Отправляться нужно было, не мешкая, с Мансом оставалась Лианна, которая наверняка знала больше и могла на него повлиять. Да и прямой ответ Джон вряд ли бы получил.3.
Они забирались все дальше к северу. Джон не знал этих мест, и все же чувствовал, что они идут правильно. В этом же его убеждало и поведение воронов: птицы, очень похожие на тех, что он видел во сне, сопровождали их, перелетая над головами с ветки на ветку, поодиночке или по двое, по трое. Каждый раз, поднимая глаза к небу, Джон замечал пару-другую черных крыльев. Да и Призрак трусил по нетронутому снегу уверенно, как по давно знакомому следу. Видя, что Джон шел вперед, не колеблясь, Игритт тоже никакого беспокойства не выказывала. Но Бенджен был напряжен. — Ты видел это место в своем сне? — спросил он, когда они вышли к заледеневшему озеру с россыпью поросших лесом скалистых островков. — Нет, — признался Джон. — Сны были обрывистыми и размытыми, и я не все запомнил. Но я уверен, мы идем в нужную сторону. — А ходоки? Ты их чувствуешь? — Нет. Бенджен с сомнением покачал головой и проверил, как ходит меч в ножнах. — На пути сюда меня преследовали почти неотрывно. Эта передышка в любой момент может закончиться. Джон не стал спорить. Ему самому то, что белые тени и упыри пока не учуяли их маленький отряд, казалось божественным вмешательством и еще одним доказательством верно выбранного направления, но жизнь научила его, что осторожные живут дольше. Он тоже передвинул меч на поясе, чтобы его удобнее было выхватить. Дальше они двинулись вдоль берега, который сильно забирал по дуге вправо и удлинял их путь, но, после того, как Призрак нашел лунку, из которой вытащил рыбину, Джон решил, что по льду идти слишком опасно. Поэтому следующую ночь они встретили на берегу, прячась от сильного холодного ветра в низкорослом кустарнике. Правда, зато их запасы пищи пополнились свежей форелью. Среди ночи Джона разбудил приглушенный вскрик Игритт. Одной рукой нашаривая меч, вторую он протянул к ее шкурам и в первый миг смертельно испугался, обнаружив, что ее нет рядом. Потом вспомнил, что сейчас был ее черед сторожить, и встал, пытаясь высмотреть ее в непроглядной тьме и одновременно подзывая Призрака. — Что случилось? — дядя тоже был уже на ногах. — Игритт… Призрак потянул Джона за штаны, и, обернувшись, он увидел алое пятнышко света и высвеченную им фигурку. В три прыжка он оказался рядом с ней. — Ты меня напугала… — Смотри. В руке девушка держала горящую ветку из костра и указывала ею на скованную льдом поверхность озера у самого берега. В слабом свете Джону сперва показалось, что ветер просто намел снега и разрисовал темный лед диковинными силуэтами. Но потом он присмотрелся. — Боги, смилуйтесь над нами. Черный силуэт прямо под его ногами принадлежал, без сомнения, человеку. И у него были широко открытые синие глаза. Джон отпрянул. — Там еще есть, — Игритт махнула веткой туда, где изгиб берега терялся в темноте. — Почему они не нападают? — тихо спросил подошедший Бенджен, держа в руке меч. — Не знаю, — Игритт мотнула головой. Она храбрилась, но Джон чувствовал, как она отчаянно боится. Он тоже был испуган, но прежде чем бежать сломя голову, нужно было все выяснить. — Сейчас. Он позволил своему телу мягко опуститься в снег и вошел в шкуру Призрака. Сразу стало легче — вмерзших в лед упырей лютоволк совершенно не боялся. Слушая его ушами и смотря его глазами, Джон уловил шевеление черных пальцев, скрежет ногтей по льду и легкий плеск воды. И тотчас вернулся обратно, как бы ни хотелось ему остаться в своем звере подольше. — Они не могут. Джон сел, потом медленно поднялся, встретив вопросительный взгляд Игритт и нахмуренный, оценивающий — Бенджена. «Думает, убить меня сразу, как нечистую тварь, или пока обождать?» — мелькнула горькая мысль, но Джон затолкал ее подальше. — Там вода. Озеро не полностью замерзло. Там, наверное, где-то бьет теплый ключ. Похоже, это утопленники. Белый холод поднял их, но выйти они не могут, пока вся вода не замерзнет. Иные не любят воду. Бенджен задумчиво кивнул. Должно быть, вспомнил свою собственную встречу с Иными. — Значит, мы в безопасности? — Пока да, но как только ударит сильный мороз, все может поменяться. — Тогда нам лучше уйти сейчас же. Они быстро свернули лагерь. Рассвет они встретили у подножия высокого крутого холма, поросшего искривленными деревьями, согнувшимися под тяжестью снега. На опущенных к земле ветвях сидели вороны. Призрак подпрыгнул, пытаясь достать одну из птиц, и вся стая, пронзительно каркая, мгновенно сорвалась и взмыла вверх. «Как в моем сне». Джон проследил за ними взглядом. На полпути к вершине росло чардрево. У его корней каменистый склон раздавался в стороны, открывая проход в пещеру. Вороны покружили над ней, а потом влетели внутрь подобно черному дыму, исчезающему в дымовом отверстии хижины. Джон глубоко вдохнул. — Мы у цели.