Алмаз твоих драгоценных глаз

Боясь вздохнуть, отползаю от него на безопасное расстояние и разрываю поцелуй. – Что… что ты сказал? – Только то, что мне пришлось неделю уговаривать твою ведьму-начальницу, для того чтобы провести этот вечер только вдвоем, – на лице появляется улыбка Чеширского кота. Видимо, он даже не понимает, что сделал, ведя ладонью по моему бедру, все выше задирая юбку. – Значит, Райли не болел?! Ты все подстроил! И как давно? В день покупки билетов или раньше? – давно забытое чувство гнева начинает медленно подниматься от пяток к сердцу, утяжеляя его килограммов на двадцать. Выдергиваю из его рук концы расстегнутой блузки и начинаю яростно одеваться. – Мадж, ты чего? – широкие темные брови взлетают до самых корней волос и задерживаются там на добрые секунд шесть. – Ничего! – кричу я, чувствуя, как забытые почти на три месяца слезы фонтаном начинают брызгать из глаз. – Не мытьем так катаньем, да, Гейл Хоторн?! Все как в прошлый раз! Всеми и правдами и неправдами ты готов затащить меня в постель. – Причем тут вообще это? – он тоже повышает голос. – Я что до конца жизни буду расплачиваться за то, что случилось вечность назад? Тогда все было по-другому! – Естественно! – взрываюсь я, вскакивая на пол. – Тогда ты хотя бы был честным! – Ты сама, черт побери, сказала, что боишься, что кто-нибудь войдет и помешает, как было тем вечером, когда вбежала Пози, – он встает, делая шаг навстречу, но я отхожу назад. – Ты услышал то, что хотел услышать! – Да я тебя спрашивал сегодня, и ты явно дала понять, что не против. Тогда в чем, черт возьми, дело? Дело… Слезы текут рекой, и я даже не пытаюсь их утереть, оглядываясь по сторонам. Кажется, я хотела разглядеть комнату потом. После… Обзор представился гораздо раньше. Оранжевые обои, покрытые изумрудными листьями в капельках росы, молочные шторы на окнах с узорчатым ламбрекеном, светлый буковый шкаф и такой же письменный стол со стулом с высокой спинкой; у стены глубокое зеленое кресло, а посередине стоит широкая двуспальная кровать, покрытая коричневым покрывалом. Вот, наверное, благодаря ей я здесь и оказалась, потому что Гейлу было слишком одиноко и холодно одному на таких просторах. А еще в силу того, что он был «голоден» и скучал. Ловушки, так славно установленные в лесу Двенадцатого, плавно перекочевали в квартиру во Втором, только вместо зверя туда угодила я. Дело… Гейл хочет знать причину. Причина проста: не свадьба, не большое количество людей в доме и даже не принципы, внушаемые когда-то папой. Нет… Важно только одно: Гейл меня не любит. Я уже давно не строю воздушные замки, но все эти поцелуи, ласки, комплементы, ухаживания и провожания домой дали мне надежду на то, что в его сердце начинают зарождаться чувства по отношению ко мне. Краешком сознания я начинала верить и … снова ошиблась. Не нужно было очаровываться, тогда бы и разочарование не наступило. Гейл всего лишь оказался голоден, всего лишь захотел моего тела, как хотел Ретт Красотку Уотлинг, как Эшли – Скарлетт. Для меня этого слишком мало, а его любовь я больше выпрашивать не собираюсь. – Так в чем же причина? – не унимается он. – Ни в чем. Просто мы слишком разные, – проходя мимо него, удаляюсь в сторону своей спальни и запираю ее на ключ. Падаю на кровать и накрываю голову одеялом. Все хорошее когда-нибудь да заканчивается, восемьдесят счастливых дней тоже подошли к концу. Не стоило и надеяться: сказки бывают только в сказках. – Открой немедленно дверь, Мадж, или я к чертям собачим вышибу ее, – кричит Гейл через четверть часа после упорного стука в деревянную пластину. Я делаю вид, что не слышу. Еще несколько минут препирательств с замком и выдергиваний ручки заканчивается ничем. Видимо Гейл пожалел казенное имущество. Слова. Опять слова. Около десяти тишина в гостиной умирает под воздействием детских криков. Абсолютно счастливая Пози вместе с матерью и братьями вернулась из театра. Заставляю себя отпереть дверь и в изнеможении снова бухаюсь на кровать. Моя маленькая соседка вбегает в спальню, кружась, как фарфоровая балерина на старой музыкальной шкатулке. – Мадж, – кричит она, забравшись ко мне ногами на кровать. – Я теперь обязательно научусь читать и прочитаю твою книжку. Вик сказал, что видел у тебя ее. Мы оба прочитаем. Ой, Джейн, она такая… Она как маленькая птичка, такая смелая! Я вырасту и тоже буду учительницей, а потом художницей!!! – танцует комнате, изображая подобие вальса, – А мистер Рочестер, он… он, – девочка никак не может подобрать нужное определение. – Обманщик? Эгоист? – подсказываю я. – Думаю, она искала другое слово, – с порога улыбнувшись мне, говорит миссис Хоторн. – Мама называла «Джейн Эйр» повестью о разбитых надеждах. Джейн любила Эдварда по-настоящему, а он ее обманул. Что бы было, если бы правда о его сумасшедшей жене всплыла после венчания? Чтобы было с твоей маленькой птичкой? – восклицаю я. – Так не любят. Это эгоизм! Когда любят, не обманывают в угоду себе! – Он просто хотел капельку счастья, – возражает мне Пози. – На него все имеют право. – Видимо, у тебя сегодня был трудный день, – миссис Хоторн расправляет одеяло у моих ног, – раз ты так о своей любимой книге. Что-то на работе случилось? – Как обычно, – отмахиваюсь я. – Может, найдешь другую, – заботливо предлагает она. – Пусть подальше от Гейла, зато поспокойнее. – Не нужно. – Гейл давно пришел? – Не знаю, – серые глаза начинают смотреть с подозрением. – Вы часом не поссорились? – Миссис Хоторн, – прикрываю веки, чтобы не потекли слезы. – Я очень устала сегодня. Можно, я посплю. – Ты хотя бы ела? – Ела, а еще я испортила ужин, простите, – отворачиваюсь к стенке и подтыкаю одеяло. Краем уха слышу, как мать хвалит старшего сына за то, что он вытащил ее из дома «впервые за десять лет», а Вик рассказывает о том, какой «улетный был спектакль». – Хочешь, я спою тебе песенку, и тебе сразу станет лучше? – тихий голос Пози звучит около моего виска, а холодная ладошка касается щеки. – – Нет, малышка, у меня голова болит, прости, – усилием воли я заставляю себя откликнуться. – Прим сказала, что Пит вернулся, и они с Китнисс снова муж и жена. – Здорово, – без всякого интереса отзываюсь я. Что толку: даже если Гейл и смог позабыть подругу детства, меня полюбить это ему никак не помогло. Сердцу не прикажешь. Коня можно привести на водопой и даже засунуть его морду в воду нетрудно, но заставить его пить нельзя. Также и тут… – Рори не пришел домой: пошел провожать Прим до общежития. Знаешь, – голос Пози опускается до шепота и становится таинственным, как у заговорщицы. – Я видела, как они целовались. Не так, как вы с Гейлом, тогда на кухне, – сердце притормаживает свой бег, а дыхание замирает. Пози видела. Она знает. – В щечку. – Пози, – слышится раздраженный голос Гейла, и я опять закрываюсь одеялом с головой. – Слезь с Мадж: ей и так плохо. Мама зовет тебя умываться и ужинать. – А я не хочу. Я мороженого наелась, – визжит его сестренка. – Марш, я сказал. А то никакого тебе балета на день Рождения. Едва за ними закрывается дверь, как я начинаю лихорадочно соображать, что делать дальше. Не зашел. Разозлился. Переживает. Пожалуй, Пози права. Гейл просто хотел быть счастливым, и возможно он действительно собирался построить свою жизнь со мной. Но… Ничего не вышло. Не срослось. Может, он и пытался, но по одному желанию полюбить трудно. Не влюбился же Рочестер в мать Адель, а там хотя бы чувство долго присутствовало… Гейл был заботливым и ласковым, он совершил только одну ошибку – привез меня сюда, позволив надеяться. А затем инстинкты взяли над ним верх. Он решился на хитрость, и я вполне могу это понять, но простить – нет. И раз уж так вышло, остается только один способ. Что ж, Джейн, сегодня мы с тобой подруги по несчастью. Действовать нужно быстро, у миссис Хоторн очень чуткий сон, а мне нужны хоть какие-то вещи. Новый еще блестящий чемодан, старая местами обгоревшая книга, несколько платьев, теплая кофта, сменное белье – все отправляется под диван. Остается дождаться ночи… – Тише, – слышу я голос своей соседки. – Не шуми, Пози. Пусть девочка отдохнет. Утро вечера мудренее, – даже свет не включают – боятся меня разбудить. Соседняя кровать приминается под тяжестью двух тел. Успеваю сосчитать до трехсот, и мерное дыхание Пози начинает сливаться в одну мелодию с негромким храпом матери. Сегодня Морфей, пользуясь огромным количеством ярких впечатлений, забрал их в свое царство на удивление быстро. Лежу в кровати еще час. Голоса Вика и Рори тоже постепенно смолкают, видимо, прогулка с Прим подействовала на среднего Хоторна особенно умиротворяющее. Досчитываю до тысячи и откидываю одеяло. Вытаскиваю чемодан из-под кровати и на цыпочках выхожу из комнаты. Переодеваться нет времени – накидываю на помятые Гейлом кремовую блузку и черную юбку гранитовое пальто, молния на сапогах издает слишком много шума. В темноте путаю перчатки, натягивая на правую руку перчатку с левой. Открывая дверь, запинаюсь за порог, боже, я забыла, что здесь есть порог. Спускаясь по ступенькам, ежусь от холода: ноябрьский ветер пронизывает меня насквозь и пригибает оголенные деревья к земле, почти переламывая их надвое. Кидаю последний взгляд на любимый дом. Вот таким я тебя и запомню: темным и холодным... Смахиваю слезы и выбегаю на шоссе, едва не упав под колеса какой-то машины. Водитель, не стесняясь в выражениях, объясняет мне, куда нужно смотреть при переходе дороги. Умоляю его довезти меня до станции и протягиваю крупную купюру, мужчина хмурится, но дверь открывает. Гудки поездов принимаются тормошить мой слух слишком быстро. – Приехали, дамочка, – кричит он. – Вылезай. – Спасибо, – дрожащими губами шепчу я и ступаю на холодный заснеженный асфальт. – Кассы там, – грубым голосом ориентирует он меня, показывая на огромную коричневую будку. Благодарю его еще раз. – Один билет на ближайший поезд, – пищу я, глядя на рыжую кассиршу с зелеными глазами. – Куда? – сухо спрашивает она. Куда? Я и сама не знаю. Куда угодно, только не в Двенадцатый. – Давайте в Седьмой, – там хоть лес есть. – Отправление в 11:00. – А куда уходит тот, что уже стоит на путях? – В десятый. – Значит, я еду в десятый, – протягиваю ей новый паспорт. – Вам, Мадж Андерси, совсем без разницы? – удивляется она, а я киваю. – Вагон четвертый, место – 72, – вздыхаю. Издевается она что ли: даже номер билета совпадает с номером квартиры Гейла. Хватаю билет и пулей бегу в сторону путей. Какой-то парень помогает мне залезть на высокую ступеньку. Невольно я вспоминаю, как спрыгивала. Дойдя до нужного места, буквально падаю до него. Напротив сидит пожилая женщина в шляпе и мальчик лет пяти, они протягивают мне леденцы, от которых я отказываюсь. «Прощай каменная коробка, – шепчу я, едва поезд начинает набирать ход, – прощай, Гейл. Прощай навсегда». Веки тяжелеют, и я проваливаюсь в сон, сон, который смаривает меня от усталости. Он слабый и прерывистый: я точно рыба, выброшенная на берег. Трудно дышать. Хватаю ртом воздух, женщина предлагает мне воды. Я закашливаюсь, ставя стакан на столик. Поезд замедляет ход, чьи-то сумки, закинутые наверх, падают с полок на пол. Мгновение, и мы останавливаемся. – Уже приехали? – удивляюсь я. – Нет, – женщина пожимает плечами. – Еще даже четвертый не проехали. – На путях стоит четыре машины, – кричит ее внук, выглядывая в окно. – Они не позволяют поезду ехать дальше. – Господи, – женщина начинает плакать. – Еще этого не хватало. Мы все умрем. – Спокойствие, только спокойствие, леди и джентльмены, – между рядами проносится задорный голос Дика Оуенса, одетого по форме и каждый раз прикладывающего руку к фуражке, чтобы отдать воинское приветствие. – Ваша поездка продолжится. Просто специальная группа ищет особо опасную воровку, которая сидит в Вашем вагоне, – возгласы пассажиров становятся еще громче. – Мистер Оуенс? – вскакиваю со своего места. – Вы пугаете людей. – Вот и нашлась, – улыбнувшись, сообщает он и щелкает пальцами, словно делает знак кому-то невидимому. Чья-то крепкая рука обхватывает мое запястье и тащит к выходу. – Пустите немедленно, – кричу я, пытаясь вырваться, оглядываюсь и замечаю Гейла. – Выходи из вагона, – усиливает хватку. – Ты никуда не едешь! – Это уже не тебе решать. – Мне, потому я тебя люблю и отпускать не собираюсь.