Challenge accepted, loves

Canned Heat feat. Dr John—Christmas Blues

      Несмотря на сладость янтарного бурбона, до оскомины горькая паршивость их ситуации заставляет Клауса кривится с каждым глотком все сильнее, вливая в себя очередную порцию алкоголя, уже потеряв им счет.       Он не знает, где он. Он не знает, с кем он. Он не знает, когда все стало слишком плохо. Лишь помнит искривленные в сожалеющей усмешке алые губы своей малышки, когда она говорила, что они обречены на страдания, если останутся вместе.       Танцовщица в дешевой забегаловке и никому не нужный безызвестный художник. Оба пропащие и безнадежные. И Клаус дуреет от осознания правильности расставания, но ничего не может с собой поделать, жестом приказывая бармену повторить.       Хочется бросить все. Сорваться с места и мчаться по заснеженной дороге к той, что сводит его с ума, заставляя в одержимости рисовать лишь ее одну. Белокурую. Стройную. Хрупкую. Нежную голубоглазую стерву, приносящую ему боль. А иначе как назвать ее безразличие, да слова, вчеканившиеся в его память металлическим девичьим тоном, звенящего капризностью особы, засевшей в сердце и не отпускающей из своих цепких коготков, как бы она не пыталась прогнать Клауса от себя.       Кэролайн хочет лучшей жизни. Копит деньги на образование. Жаждет вырваться из касты пропащих, передвинувшись на ступень выше, не таща с собой неподъемный груз в виде безнадежного маляра, владеющего неоцененным талантом, да одержимостью ею. Ведь больше за душонкой у него ничего нет.       Глупец. Кажется, он был пьян еще до момента, как выпил первый бокал, все думая о ней. Вырвать бы ее из своей памяти. Забыть атласную гладкость кожи. Не хранить больше в грезах звуки ее стонов, заменив их чем угодно. Тишиной. Или блюзом, лишь бередящим душу хрипотцой тембра местного музыканта, поющего о дождливой погоде на сердце. Разве можно точнее описать состояние Клауса, теряющего голову все больше с каждым глотком бурбона.       Мысли о Кэролайн туманятся. Остается лишь ее образ. Светлый. Яркий. Чувственный. Ему чудится, будто она вновь танцует перед ним в тесной комнатушке их квартирки, игриво изгибаясь и играя с Клаусом, вновь и вновь язычком касаясь алых губ.       Склонив голову, он взъерошивает волосы, пытаясь протрезветь и отогнать от себя навязчивое видение. Но разве возможно? Разве способен он отпустить ее, если жизни без нее нет? Пусть пропащие. Пусть безнадежные. Зато вместе. Только вместе.       Пошатываясь, нетвердой походкой Клаус идет к телефону. Кто еще пользуется им сейчас? У всех мобильные. Хотя в такой дыре вряд ли есть связь, поэтому приходится звонить по старинке, прижав трубку щекой к плечу, ладонью опершись об стену, пытаясь удержать равновесие.       Цифры ее номера он знает наизусть с тех самых пор, как Кэролайн великодушно черкнула ему их на салфетке, оставив рядом алый след от поцелуя. Наверное, в лучшей будущей жизни она будет красить губы в нежно-розовый, забыв об этой странице прошлого, оставив в нем и его, если вырвется из замкнутого круга, в который попала по милости Клауса. — Здравствуй, love, — пьяно воркует он, и блондинка вновь срывается на гневные ругательства, благо за время работы танцовщицей ее список их увеличился вдвое.       Она проклинает его, вспоминая все. Бессонные ночи. Счастливые дни. И то, что он, являясь якорем Кэролайн, застопорившим ее судьбу на одном месте, заставляет свою малышку вновь и вновь проходить цикл от ненависти до любви длиной в неделю, а то и меньше, ведь с каждым разом Клаус срывается все чаще, а ей терпения уже не хватает, дабы держать его и себя в узде, стараясь вытащить из пропасти обоих. — Мне тошно без тебя. Ты слышишь, детка?       Пропуская мимо ушей ее гневные острые фразочки, не достигающие цели из-за алкогольного дурмана, он тяжко вздыхает, не замечая, как она переходит на всхлипы, продолжая бормотать ей в трубку едва слышные обещания завязать со всем, найти старшего брата и попросить у него денег, бросить пить, в конце концов. Но не рисовать, ведь если блондинка уйдет от него, то только так с ним останется смысл жизни в эскизах, да набросках, где в каждой девушке угадывается она.       Вернувшись за стойку, утвердительным кивком ответив бармену на предложение вызвать такси, Клаус снова заказывает себе выпивку. Прощальные глотки бурбона и затухающие ноты дождливой мелодии, несмотря на бушующую за окном зиму. Кэролайн прекрасно знает цену его клятвам. До следующего раза, до срыва, до очередного скандала. Именно настолько хватит выдержки горе-художника, одержимого ею до горькой оскомины. Им не уйти друг от друга. Не вырваться. Ему не сбежать от нее, да он и не хочет. А ей не сбежать от него. Оба обречены с момента, как блондинка оставила алый след губ на той салфетке, вняв мольбам Клауса, сломавшего обоим жизнь своей любовью.