Challenge accepted, loves

Meg Myers — Heart Heart Head

— Посмотрите-ка только, кто явился по мне. Сама Фрея Майклсон. Какими судьбами?       Ее тошнит от тона Люсьена, едва ли не наизнанку выворачивает, настолько гадко от него. И от себя самой, загнанной в ловушку, попавшей в капкан всеми конечностями, и вынужденной прийти к самому последнему вампиру на свете, на пороге квартиры которого ей хотелось бы появиться. О, она бы лучше скормила его воронам, глядя, как те выклюют его орехового цвета глаза, чем разговаривала с ним после его предательства. — Мне нужна твоя кровь.       Единственная ценность, имеющаяся у него. И настолько необходимая Фрее, что та, наступив на горло своей гордости, пришла к Каслу, желая спасти братьев. — Вот так сразу? Без прелюдий?       От его приторного изумления веет ехидством за сотню миль, только вот деваться некуда. У Кола с Элайджей считанные часы остались, не время вспоминать о прошлом унижении. — К чему притворяться, уподобляясь тебе?       Ее слова должны бы ужалить его, но отдаются глухой болью и в ее сердце. Фрее не обращать бы внимания на нее, вытерпеть, выстоять. В конце концов, у самой-то братья тоже далеко не ангелы, а утрут нос любым демонам и даже самому властителю преисподней, только вот от этой мысли ничуть не легче. Кровоточащая рана на спине от ножа Касла не заросла еще, а в его присутствии, кажется, и вовсе стала ныть так, словно ее присыпали горстью соли. Или же его сладкими ядовитыми речами, эффект у них был бы одинаковый. — А вот это было больно, любовь моя.       Выкрикнуть бы здесь: «кто бы говорил», но Фрея лишь, поджав губы, молчит, исподлобья взирая на Люсьена. — Считаешь мои ухаживания всего лишь игрой для достижения заветной цели? Нет, я не скрываю, что использовал тебя, но…       Использовал? Да вырвал сердце и растоптал!       Ей бы прекратить проклинать себя за это и убить живые еще воспоминания о прикосновениях его губ с шепотом о любви, под кожу ядом проникающим, и достигающим души в мгновение ока; о его обещаниях, неисполненных и пропитанных ложью насквозь; о пальцах его, сжимающих ее тело объятиями-оковами до лиловых отметин. — Не имею ни малейшего желания разбираться в этом.       «И видеть тебя».       Еще одна фраза ее отправляется в копилку невысказанных обвинений. Оскорблений. Проклятий. Всего, что ей хотелось прокричать, громом ругательств и стенаний разразившись, когда она осознала суть его замысла, в реальность приведенного. — Жаль. Значит, кровь? — Ты прекрасно слышал. — Что ж, я мог бы проявить щедрость, но на благотворительность не настроен. Что я получу взамен?       Люсьен чует возможность поживиться, как голодный шакал, хотя Фрее всегда отрадно было с лисом его сравнивать. Но не теперь, конечно, когда он наслаждается и упивается собственной властью над ситуацией, рассчитывая явно заполучить власть и над ней. — Разве мой брат, сохранив тебе жизнь, подарил недостаточно?       Зачем, Никлаус? Зачем?       Она не раз с тех пор задавалась этим вопросом, увы, ответа не находя на него совсем. — Я перефразирую. Что готова дать ты, Фрея? На что пойдешь в желании спасти свою семью?       Уже пошла. Явилась к нему задыхаясь от друг другу противоречащих эмоций и жадно ртом глотая воздух в желании отыскать в нем хоть чуточку храбрости и решительности, стараясь не забывать ни на единый миг, что это ради братьев, исключительно ради них, а не для того, чтобы взглянуть снова на Касла и выкрикнуть в лицо ему нечто гневное и едкое, и, естественно, не наносящее ни малейшего вреда.       И снова этот взгляд ореховых глаз, без лезвия вскрывающий вены. От него Фрее особенно хочется скрыться, спрятаться, раствориться тотчас, только бы не ощущать больше его на себе. — Чего хочешь ты? Ты ведь уже назначил цену, осталось ее озвучить.       Она в числе проигравших. Снова. Ему же впору мнить себя победителем, что он и делает, извиваясь около нее змеем-искусителем, только-только начавшим свою гипнотическую пляску перед очередной жертвой, в его удушающих кольцах оказавшейся второй раз кряду. — Смогла бы ты проявить благосклонность ко мне? Уделить мне немного времени? Посвятить частичку своей жизни? Внимать моим словам? Не вздрагивать от моих движений? Не противиться моей близости? Наслаждаться моими поцелуями? Прикосновениями? Снова отвечать на них, как делала это ранее?       Его вкрадчивый тон вновь обволакивает, усыпляет бдительность, пробуждает темные желания, скрытые в самых потаенных уголках ее фантазий, ласкает, тешит и нежит, одурманивает и опьяняет. В сознание нектаром вливается, воспламеняющим каждую клеточку тела, заставляющим все их пылать, гореть неуемной страстью и голодом, что известно, как утолить можно. — Смогла бы ты отдаться мне вновь, Фрея?       Но воспоминания о боли стереть ему не удается, как и затуманить их, или обелить.       Фрея коротко выдыхает, оказавшись лицом к лицу с Люсьеном, непонятно как подошедшим настолько близко, что пульс его размеренный и ровный можно попробовать языком на вкус, не говоря уже о его губах, что он беспрестанно облизывает, словно предвкушая, как снимет пробу с приготовленного для него лакомства.       Позволить повториться этому она не может, поэтому назад отшатывается, как вампир, вербеной ошпаренный. Не так, не снова, не в эту же реку с застойной и гнилостной водой, от которой воротить должно, но не воротит почему-то. — Ты сделала свой выбор.       Касл сожаления не скрывает, только вот не проверить его никак, даже на зуб, настоящее ли.       А ведь Фрея где-то там, в глубине души, надеялась, что идет к нему не зря. Видимо, иммунитетом от наивности, их семейной чертой, ее при рождении не наделили. — Будь ты проклят, Люсьен. Клянусь, что как только найду способ спасти родных, то займусь тобой, и превращу каждый день твоей вечности в персональный ад.       Наконец-то озвучила то, что хотела. Ей хватило сил хотя бы на это. Увы, ликовать сейчас, правда, не очень-то подходящий момент. — Звучит, как обещание еще одного свидания. Я буду ждать, Фрея. Непременно буду ждать.