Помнить больно

Всё рассказав Мэри и Нэту, я чувствую себя безумно счастливым, хотя, если посмотреть со стороны, то не шибко большая для этого причина: светлые волосы, которые появились на пару секунд! Ох, кто бы знал, как это может обрадовать такого простого (а простого ли?) парня с розовыми волосами (до сих пор ору от этого) и широченной улыбкой. Только никак не могу понять по лицам двоих единственно знакомых людей: они рады этому или нет. Понимаю, в воспоминаниях нет ничего огромного и безумно важного, просто мелочь, но ведь эта та самая маленькая трещина, благодаря которой я могу обрушить стену. Разве этого уже не достаточно для радости? — Это всё? Точно? — неужели Мэрлин думает, что я мог бы что-то скрыть от них? Да, я их не знаю и без понятия, как они знают меня, но это первые лица, которые я увидела в беспамятстве, и пока они не дали в себе усомниться. Я киваю. Слышу глубокий вздох женщины и поджимаю губы. На самом деле, я немного разочарован их реакцией, а в особенности её. Я ведь даже пропускал мысль, что она может быть моей матерью, но вынуждена молчать и терпеть… — Неожиданно, что начнёшь что-то вспоминать так скоро… — как бы вслух говорит Нэт, а после толчка женщины откашливается, словно случайно изо рта выскочила эта мысль. И да, она меня удивляет, но я решаю этого не показать. Мало ли? — Думаю, если я смог вспомнить это, то постепенно воспоминания придут, — несмотря ни на что, я счастливо улыбаюсь. Черт, да я действительно счастлив от мысли, что могу о себе узнать! Моё сердце… ох, оно так быстро бьётся, полностью соглашаясь с моим энтузиазмом. — Пока не заживут раны и боль не спадёт, постараюсь вспомнить что-то в четырёх стенах, а потом уже выйду за их пределы. По крайней мере, поле мне точно поможет вспомнить что-то ещё. Говорю, и они меня внимательно слушают. Но я удивляюсь их реакции. Нет, я не ожидал, что они будут прыгать от радости на кровати, сжимать меня в объятьях или, упаси боже, целовать с утешением и родительской заботой. Но наверняка что-то иное, нежели сведенные брови и сосредоточенный вид у мужчины или обеспокоенно бегающие с сожалением глаза женщины. Точно ли я могу им доверять? Этот вопрос стоит у меня в голове ещё полдня, даже когда я один остаюсь в комнате и стараюсь анализировать произошедшее. И да, я определенно раньше не любил думать или забегать далеко. После безуспешных попыток вспомнить что-то, сидя на месте, собираюсь «попросить» о помощи у своей комнаты. Не знаю, моя ли, но пока я в ней сплю, ем, сижу, думаю и дышу — принадлежит мне. Хочу воспользоваться своими чувствами. Осязание. Моё же тело должно что-то помнить такое, что даже мозг не сможет игнорировать? По крайней мере, попытка не пытка. Усаживаюсь на край кровати и начинаю сначала осматривать тумбочку, а после её трогать. Боже, на словах это звучит так странно, а на деле, если смотреть со стороны, куда ещё хуже! Но на какие жертвы не пойдёшь ради своей памяти… Тумбочка явно не хочет со мной сотрудничать. Игнорит меня, наслаждаясь моими странными действиями, и молчит. Вначале хочу её ударить, накричав парочку слов, но после понимаю, что разговаривать с неодушевленным предметом вряд ли пойдёт на пользу. Поэтому просто перехожу к следующей мебели, а именно рабочий стол. В прошлый раз именно там я был, смотря в окно, когда что-то вспомнил. А вдруг?.. Усаживаюсь за стул. Ох, в последнее время я так часто сидел, лежал либо просто не двигался, что сейчас моё тело протестующе ноет и жаждет действий. Не знаю как, но понимаю это, как и то, что раньше я был очень непоседливым и активным. Столешница сама ничем мне не помогает, и начинаю открывать каждую полочку. Что же, по тому, как они «чисто» проходят и открываются, «не» издавая никаких посторонних и стрёмных звуков, можно догадаться, что этим столом давно не пользовались. Это ведь плохо? В самой нижней полке, которую я вначале даже не хотел открывать, не желая портить себе настроение ужасным и слишком шумным для ушей звуком, нахожу помятые листы и даже чернила с пером. Всё выглядит более-менее новым или хранится не так долго. Я не заморачиваюсь над этим, просто выкладываю их перед собой и начинаю думать. Быть может, моя прошлая работа была связана с писаниной? И вообще, кем я работал? Судя по моим шрамам на теле, что я успел изучить, явно не библиотекарем или учителем в школе. Какая у меня профессия? Я ведь чем-то занимался, зарабатывая денег? Ох, если нет, то я безработный? Может, я какой-нибудь охранник-телохранитель? Дерусь неплохо? Или просто получаю часто? Дёргаю головой из стороны в сторону. Столько вопросов, а ведь просто собирался осязательно вспомнить что-нибудь. Решаю для проверки что-нибудь написать. Окей, что? Какой прекрасный день за окном? Как вкусно готовит Мэрлин? Или об ужасном, непонятно как оказавшемся на потолке жёлтом пятне с размером в мою голову? Снова вопросы. Опять и опять. Кто-нибудь мне скажет, смогу ли я когда-нибудь на них ответить? Блин, вопрос. В итоге решаю написать своё собственное имя. Макаю перо в чернила и, зависнув вначале над помятым листом, вывожу первую букву. По крайней мере, знаю алфавит и как он пишется. По крайней мере, не необразованный. По крайней мере, почерк показывает уже по первой букве, что писательством я занимаюсь. Резкая боль в голове. Странно, она у меня давно перестала болеть. Машинально прикрываю глаза, морщусь и дотрагиваюсь рукой до головы. Все симптомы исчезают, словно ничего и не было. И когда я открываю глаза, то понимаю, что нахожусь уже не в своей комнате. Совсем другое место. Первое, что бросается, — приглушенные цвета и оттенки всего окружающего, словно у художника закончились яркие краски и он пытался выкрутиться как мог. Я всё ещё сижу за рабочим столом, но уже за другим: пропали листик с буквой «Н» и чернила, зато вокруг аккуратные расписанные красивым почерком листы и ручка. Не поверите, но весь стол ими завален. Сверху уже не окно, а полочки, на которых стоят книги и несколько шкатулок. Почему-то одна мне кажется знакомой, будто там есть что-то, что я знать тогда не должен был, но случайно увидел. Письма? Не понимаю, откуда такое предположение, и оборачиваюсь, удивляясь, как изменился интерьер комнаты. Одно понятно: несмотря на тусклые цвета, комната принадлежит девушке. Моей матери? Сестре? Подруге? Де… девушке?! Последнее слово пугает и в то же время заставляет сердце пропустить удар. Аккуратно заправленная кровать под широко (и я откуда-то знаю, что всегда) открытым окном, напротив которого большой шкаф с одеждой. На полу новый ковёр с ворсинками. И опять-таки я почему-то знаю, что он новый. На нём стоит обычный обеденный круглый стол со стульями. Всё это так странно. Новое место, но оно знакомо мне больше, чем то, где я живу сейчас. В этой комнате я был часто. Несмотря на то, что вижу всё впервые, оно кажется мне родным и близким. Здесь хранится не одна и не две истории. Встаю, даже не подозревая, что всё это время сидел бездвижно и лишь мои глаза лихорадочно с жадностью всё впитывали, и слышу за спиной звуки посуды, льющейся воды и режущего ножа. А также запах. Запах меня будто окружает в свой купол, треплет нос и вызывает в животе урчание. Нет, это не еда Мэрлин, я в этом уверен. Но что-то не менее прекрасное. Оборачиваюсь. Вижу арку. В ней яркий свет, из-за которого нет возможности разглядеть, что там. Слышу приближающиеся шаги. Постепенно в свете образуется силуэт. И да, это девушка. Хозяйка. Близкий мне человек. Не вижу лица, будто оно специально затемнено или тот самый художник решил его не вырисовывать, но отчетливо выделяются светлые длинные волосы. Тот самый цвет, что в первом воспоминании. И я хочу дотянуться до них или, быть может, подойти ближе, но чувствую себя прикованным на одном месте. Раньше же мог встать и обернуться, так почему сейчас я парализован, будто ядом? Тогда решаю позвать её. И тут понимаю, что не знаю имени. Стоит ли мне к ней обратиться или представиться, как Нацу? Постепенно начинаю осознавать, что мне страшно. И сердце болит, протестующе ноет. И когда я почти готов задохнуться от наплыва всех чувств в родном для себя месте, то открываю свои настоящие глаза, вижу знакомый за несколько дней серый потолок и понимаю, что лежу в тех самых холодных четырёх стенах. Пытаюсь перевести дыхание. Дышать тяжело, на самом деле, и даже больно. Но одна мысль крутится точно: это место мне теперь чужое.