Ошибки перевода и их последствия

С утра гвардеец поднялся с зарей, быстро умылся, влез в форму и помчался на конюшню, выезжать Арис. — Знаешь, красотка, что тебя сегодня будут лечить? Единорожица ехидно оскалилась: кто, мол, такой смелый? — Лечить тебя будет Вит. И это больно, предупреждаю сразу… Арис пофыркала, словно раздумывая, тряхнула коротко обрезанной до жесткой щетки гривой. Потом кивнула. — Зато ты сможешь жрать все цветы и чавкать некультурно, но с удовольствием. Единорожица скептически покосилась на него недобрым синим глазом. — А еще мы сможем разговаривать, сестренка. Сможешь мне высказать все, что у тебя накопилось за годы молчания. Она явно не поверила, заржала, мол, ты столько кровных денежек потратил, приводя всяко-разных лекарей, а мальчишка возьмет и вылечит? — Он сможет, — Риан потрепал ее по шее. — А теперь возвращаемся, мне еще своих парней гонять. На конюшнях он нос к носу едва не столкнулся с Повелителем, выводящим сразу двух единорогов: игреневого Лейа и своего Эрея. Оба рогача выглядели взаимно недовольными, а Эрнар ржал, как объевшийся пьяных ягод единорог. — Доброе утро, Повелитель. Что-то случилось? Они поссорились? — Доброе, доброе. Поссорились? Эти двое ругаются до сих пор! И, кажется, не собираются прекращать. Мне уже можно ревновать тебя к Избранному, Эрей? Черный единорог надменно фыркнул и задрал морду, показывая, что Повелитель говорит какую-то ерунду. Риан ухмыльнулся: порой ему казалось, что Эрей взял над Витом своеобразное шефство с того самого момента, как мальчишку увидел. Как и его побратим. — Хорошего вам дня, — пожелал Риан и повел Арис в ее стойло. — Ладно, сестренка, готовься к лечению. Единорожица как-то тревожно всхрапнула и потянулась к яслям со свежими молодыми еловыми веточками — наверное, заедать будущий стресс. Риан поспешил в казармы, погонять свою десятку по площадке и морально подготовиться к вечернему балу и погоне за гостьями. Вряд ли его солнышко сегодня будет помогать: если вылечит Арис, будет, скорее всего, отсыпаться в уютной кровати. А завтра… Завтра они выйдут в город, чтобы познакомиться с Кленаром и поискать себе симпатичный дом где-нибудь на окраине, чтобы был садик и место под травы и цветы. Вит проснулся, слегка огорчился от того, что Риана рядом не оказалось, однако здраво рассудил, что у того есть свои обязанности, да и подчиненных тоже оставлять в одиночестве не следует. — Ох, рано встает охрана, — пробормотал он и побрел купаться. К возвращению Вита на стол уже успели накрыть сытный завтрак. А к концу завтрака явился Аэлис, чтобы проводить его в зал для занятий — лорд Тэр справедливо рассудил, что в переходах и галереях Вит сам заблудится. — Я, помнится, обещал тебе и сестре туники раскрасить, — Вит улыбнулся и тут же исполнил обещание. Туника слуги из лиловой стала нежно-голубой, расцветившись по вороту тонким узором зеленых и серебристых листочков плюща, меж которых ярко засинели звездочки цветов. — Спасибо, — Аэлис сразу расцвел как туника, разулыбался. — Я буду хранить ее долго-долго. — Ты ее лучше носи, хранить не надо. Идем, наставник не любит терять время, а я — опаздывать на занятия. Тэр встретил Вита кивком головы и указанием на стопку тяжеленных фолиантов. — Вот это — твои учебники. Основы магии, простейшие заклинания. Аэлис сочувственно поглядел на будущего мага и ретировался, несказанно радуясь, что всего его дара хватало только на самую простую телепортацию. Витольд же, тяжело вздохнув, засел штудировать выданные книги и донимать наставника вопросами. Если маг думал, что отделается малой кровью, то не на того напал — Вит расспрашивал обо всем, что читал, дотошно выясняя важные мелочи, которые Тэр за давностью лет уже подзабыл, считая чем-то само собой разумеющимся. — Вербальный компонент необходим, чтобы направить силу, иначе заклинание не будет считаться сотворенным. Не знаю, почему так, это очень старая магия, первая, самая грубая. — Но вы же сами колдуете невербально, — удивился Вит. — И без каких-либо целеуказателей вроде волшебной палочки. — Потому что не применяю первоначальную магию. Буду применять — буду колдовать со словами. — А какую магию применяю я? — Магию нагов. Но и они были не первыми в этом мире. Кто там был до них — никто не помнит, разве что они сами. Но они никому этого не расскажут. — Ага. А зачем тогда учить все эти громоздкие формулы? — Чтобы ты знал, как это работает, а не просто видел картинку. Тогда сам сможешь придумывать заклинания, зная, какие элементы их составляют. — Ага. — «Да, наставник», — ворчливо поправил его маг. — Да, наставник, — послушно повторил Вит, снова опустив глаза в книгу, чтобы через пять минут разразиться градом новых вопросов. «И зачем я взялся учить это маленькое чудовище?» — недоумевал Тэр, успевший забыть себя в этом возрасте. «Это вы еще даже не представляете, наставник, что вас ждет!» — весело подумал Вит, твердо решивший докопаться до всей сути магии, пока есть такая возможность. — Перерыв на обед, — наконец заявил Тэр. — Как, уже? — Вит даже не заметил, как пролетело время. — Да, уже. После обеда у тебя занятия с Лиром. Вит недоуменно заморгал: — С Лиром? А какие? — По практике в магии, будешь учиться видеть свой резерв, применять несложные бытовые заклинания. — Ага… То есть, да, наставник! *** Марина терпеть не могла слезы и потекшую тушь. Мерзостную атмосферу похорон и кладбищ. И чужие, насквозь фальшивые причитания. Сегодня все это свалилось на нее разом. Только почему-то ей было плевать на то, что слезы жгут глаза и размывают хваленую водостойкую «МаксФактор». Она смотрела на отрешенно-спокойное лицо брата, выряженного в новенький костюм, в белом великолепии шелковой обивки самого дорогого гроба, который заказали родители, и почему-то не могла поверить в то, что вот эта восковая кукла — и есть Вит. Ее старший, глупенький, мягкий, добрый брат, который никогда не умел постоять за себя, но зато сумел спасти ей жизнь, буквально оттолкнув от смерти. Сказать речь она не смогла, что-то пробормотала, махнула рукой и убежала плакать за спинами родителей. Ей было стыдно. Так, как не бывало еще никогда. Вспоминались разбитые в истериках чашки, вину за которые всегда брал на себя Вит, какие-то еще мелочи. Как она могла быть такой слепой и черствой уродкой, что не видела, как Вит ее любит? Любит и защищает в меру своих слабых сил. Как он тянется к ней, заботится, старается что-то сделать приятное, ведь она — сестра и девочка. Почему она не видела? И еще сон этот дурацкий все время снился. Про каких-то эльфов и рогатых лошадей. И тихий побитый Вит где-то в уголке. На поминки она не осталась, не было сил смотреть, как размазывает по лицу неискренние, с трудом выдавленные слезы мать, а в глазах отца стынет облегчение: как же, избавились от позорища. Тем более что было еще одно дело. Надо забрать у Евгения вещи Вита. И выцарапать ему глаза, что ли. К вечеру она узнала, что Крамских арестован и в СИЗО. И впервые за три дня рассмеялась злым, натужным смехом: — Поделом тебе, сучара. И пообещала себе, что обязательно будет свидетельствовать против него. Уж кто-кто, а она знала, что Евгений творил с братом. Имя следователя по делу Крамских узнать оказалось легко, попасть к нему на прием — труднее. Но Марина Златник не была бы собой, не добейся она того, чего захотела. — И почему же вы молчали, гражданка, два года? — устало спросил следователь. — Потому что дура была. Так вам свидетельские показания нужны или нет? — Нужны. Пишите, — он придвинул к ней листы бумаги и ручку. Марина принялась писать, дело шло плохо, от ручки она уже отвыкла, но все-таки девушка справилась. — Вас вызовут, не покидайте город в ближайшее время. Кто-то еще, кроме этой родственницы погибшего парнишки, очень хотел засадить Евгения Крамских за решетку. Следователь это чуял, спинным мозгом и интуицией. Очень уж быстро раскручивалось дело, никакие деньги и связи задержанного, никакие адвокаты не могли затормозить процесс. А теперь, когда еще и свидетельница есть, дело вообще разгонится. Главное, чтобы девушку не запугали. Впрочем… Он посмотрел в спину выходящей из кабинета Марины, тихо хмыкнул: эту-то? Вряд ли. Но все же — почему она столько молчала? Считала, что брат справится сам, или просто не хотела лезть в его личную жизнь? Отвращения к нетрадиционному меньшинству следователь не испытывал, считая, что это личное дело каждого человека, с кем ему спать и как распоряжаться своей задницей, тем более что статья за это давно уже была отменена. А все, что не указано в УК, ГК и ТК — разрешено. Марина отправилась к себе, машинально покручивая на пальце последний подарок Вита, кольцо-феникс. Она изучила, что могла, про эту птицу. Феникс был постоянно сгорающим и возрождающимся из пепла символом жизни. Какая ирония! Сперва она хотела снять кольцо и никогда больше не надевать. И не смогла: птица напоминала ей о брате. О том, что, несмотря на все издевательства, его любовь к сестре снова и снова возрождалась из пепла обид. — Если бы и ты так, Вит… Она поморгала, загоняя слезы назад. Все, не время раскисать. Дело Крамских двигалось просто с небывалой скоростью. Против него нашлись еще два свидетеля, Евгения топили по всем правилам, обвинитель оказался той еще зубастой акулой, учуявшей кровь. Марина с нескрываемым удовольствием внесла свою лепту. В итоге Евгения приговорили к трем годам заключения в колонии общего режима. Ей казалось, что этого мало. Слишком мало. — Не переживайте, девушка, он оттуда не выйдет, — заметил какой-то импозантный седовласый мужчина, показавшийся почему-то знакомым, проходя мимо Марины в фойе суда. — Таких, как он, зэки не любят. — А вам-то откуда знать? — огрызнулась она. — О, поверьте, я знаю, сам приложил руку, — мужчина холодно усмехнулся. — Евгений Крамских на своей шкуре прочувствует все, что делал с Витольдом, не беспокойтесь. — А вы вообще кто такой? — удивилась Марина, машинально покручивая кольцо. — Просто доброжелатель. Он чуть склонил голову, а стоило моргнуть — словно испарился. «Странный какой-то», — решила девушка. Этой ночью ей снова приснился тот сон, про единорогов, эльфов, какую-то Избранную. И Вита. Только в этот раз все было немножко иначе. На вопрос золотоволосого красавчика с длинными ушами, не слуга ли этот парнишка, Марина, гордо задрав подбородок, процедила, что это — ее брат, и им нужна помощь. Вот прямо сейчас, или он не видит, что Витольду плохо? Красавчик засуетился, что-то забормотал, после чего Вит выпрямился и задышал гораздо ровнее. На этом она проснулась, почему-то в слезах и с ощущением несбывшейся сказки. Вот бы в самом деле попасть туда, в этот мир. К Виту. Она поднялась, долго приводила в порядок опухшее от слез лицо, потом решила, что было бы неплохо наведаться к родителям. Мать уже звонила ей и пеняла, что на девять дней Марина не явилась, мол, родственники были удивлены. — Привет, мам, пап. Как вы? Нужно было выглядеть хотя бы нормально, весело она не могла. Но чем дольше она смотрела на родителей, тем больше понимала: смерть Витольда им безразлична. И если отец о чем-то и сожалеет, так это о деньгах, потраченных на похороны. Мать же… Мать словно потихонечку забывала о том, что у нее вообще был сын. Ни горя женщины, которая так трагически потеряла родного ребенка, ни раскаяния в том, что выкинули его из семьи. Ни-че-го. Главной проблемой сейчас было — как бы выдать Мариночку замуж поудачнее, чтобы жених был собой хорош и при этом богат до неприличия. Как говорится, дайте мне миллиардера, сделаю миллионером. Стало тошно. Нет, она вроде и хотела замуж, и чтоб был богат и хорош собой, и носил на руках… нет, пусть возит на роллс-ройсе. И шубы-брюлики-машины-заграницы. Но почему-то сейчас все эти типичные девичьи мечты выглядели тусклыми стекляшками по сравнению с настоящим бриллиантом. — И украшения у тебя будут шикарнейшие, не то что это. Марина спрятала руку с кольцом за спину. — Мне подарил его брат, — голос прозвучал глухо и враждебно. — И он сам рисовал к нему эскиз. Это уникальная вещь. — Ладно-ладно, — мать решила не давить. — Мариночка, но это же просто самоварное золото со стекляшкой. — Это бриллиант. И золото — самое настоящее, высшей пробы. — Конечно, деточка. Мать и не сомневалась, что это просто на коленке отлитая побрякушка, откуда у Вита деньги на настоящее золото и такой камень? — Хочешь проверить? — Маринку зацепило по-настоящему, закусило до больного. — Поехали, найдем ювелирку или ломбард. А лучше — оценщика. — Зачем, Мариночка, я тебе верю. «Специально экспертизу закажу», — решила Марина. Мать звала остаться пообедать, может, и поужинать. А ей хотелось уехать и из этого дома, и из Москвы подальше. «К праба в деревню?» — мелькнула мысль. Старуху Агату так ласково называл только Вит. Марина знала, что прабабка еще жива и помирать не торопится. А сообщил ли ей хоть кто-то о смерти любимого правнука? Да, определенно, надо уехать туда. — Мам, у меня тут неотложные дела есть, — Марина взглянула на телефон. — Потом пообедаем, ладно? Можно еще успеть на последнюю электричку, если сейчас быстро смотаться за вещами и паспортом домой и вызвать такси до вокзала. Так она и поступила. Уже в электричке в голову пришла мысль: а если прабабка ей не будет рада? А ведь не будет. Старуха привечала только Вита, на невестку смотрела как на пустое место, на правнучку — почти так же. Помнились поджатые губы в ответ на скандалы, которые она устраивала каждый день в те два раза, что была в деревне. Агата никогда не ругалась, не замахивалась даже полотенцем. Просто молчала и смотрела с презрительным недоумением, мол, как могло у ее внука родиться этакое чудовище? Но не выскакивать же посреди пути? Марина вздохнула и уткнулась в окно, разглядывая темноту за ним. Вот еще проблема: как дом найти? За прошедшие годы в памяти мало что осталось. Только огромный такой орех перед забором. И, вроде бы, жестяной петушок на коньке крыши. Пожалуй, в такой темнотище разглядишь, ага. Может, кто-нибудь и попадется навстречу, поспрашивать можно будет. Выйдя на пустую и полутемную платформу, Марина впервые испугалась: редкие огоньки деревни горели в отдалении, вместо дороги к станции вели две заснеженные колеи, ее сапожки на каблуках проваливались в снег чуть не по середину голени, а злой ветер забирался под легкую и короткую песцовую шубку, оглаживая ледяными ладонями поясницу: короткий свитерок и джинсы с заниженной талией защитой не были ну никак. Тут, за МКАД, было гораздо холоднее, чем в столице. — Думай о горячем чае, — решила Марина и отважно двинулась вперед, пропахивая снег как трактор. — И головой думай, — заметила она сама себе, вспомнив про сумку с вещами. Клетчатая теплая рубашка тоже не особо спасала, но после повязывания все-таки поясницу согревала. Еще до деревни она кое-как добрела, а по дороге вспомнилось, что прабабкин дом был где-то аж на другом конце. Ноги замерзли, кажется, в ледышки аж по самую промежность, дура-дура, кто же надевает джинсы, едучи в деревню? Лыжный костюм надо было напяливать. О теплом, удобном нежно-сиреневом костюмчике вспоминалось с тоской и злыми слезами. Злилась Маринка сама на себя. По деревне идти было гораздо легче, если б не собаки, которые злобно облаивали, заставляя дергаться и ускорять шаг. Вроде бы улица должна была тянуться прямо вдоль узкой мелкой речушки, как ей помнилось… Когда эта чертова улочка свернула в третий раз, Марина с ужасом подумала, что заблудилась и, может, вообще вышла не на той станции. Никаких орехов и флюгеров не виднелось. «Так и насмерть замерзнуть недолго». Можно было постучать к кому-нибудь, спросить про Агату Златник. Вот только Марина с детства боялась местных собак, злобных цепных кобелей и сук. Вит бестрепетно гладил, они ластились к нему, а ее остервенело облаивали, прямо как сейчас. Пройти во двор было нереально: ночных сторожей тут спускали с цепи. Наконец, судьба решила улыбнуться — нашелся дом, возле которого никто не гавкал. Марина постучала в окно. На стук долго никто не отзывался, а она замерзла уже так, что не чувствовала ни ног, ни рук. Наконец, в сенях кто-то зашаркал, сиплый, пропитый мужской голос поинтересовался, кого носят черти в такое время. — А где дом Агаты Златник? — До конца улицы и направо, — отхаркнувшись, все же соизволил ответить мужик, так и не открыв дверь. Хорошо хоть, не послал. Марина поспешила в указанном направлении, уже не чуя под собой ног. Знакомый орех возвышался на том самом месте, что и десять лет назад. В доме слабо светилось одно окошко, за забором бесновато рычал и лаял Згинь — злющий кобель, которого Марина боялась больше всех остальных деревенских собак. — Ба-а-а! — позвала Марина, но тихо и неуверенно. Згинь залаял еще злее, до хрипоты. За его рыком и лаем бабка наверняка ничего не услышала. — Ба-а! — в голосе прозвучали слезы. — Ба-а-а-а! — Иду-иду, — отозвалась наконец Агата. Через полчаса Марина, укутанная в колючий шерстяной платок и тяжелое ватное одеяло, ревела, захлебываясь слезами и соплями, от боли в ногах и руках, растертых спиртом, от снова навалившегося осознания смерти брата, от горечи и стыда. Старая Агата стояла рядом, гладила ее узловатыми сухими пальцами по голове и молчала. Наконец, обессилевшая девушка принялась судорожно зевать. Прабабка принесла ей огромную кружку горячего чаю с малиной и медом, заставила выпить и уложила на высокую кровать, с коваными шишечками на столбиках спинок. — Спи, Марыся. Утром поговорим. Доброй ночи. Марина свернулась клубком под тяжелым одеялом, сонно что-то пробормотала и заснула, согреваясь. Проспала она аж до полудня, проснувшись мокрющей, как упавшая в воду мышь, но без единого хрипа, боли в горле или кашля. С кухни тянуло безумно аппетитным запахом пирожков и чего-то мясного, хотелось пить и в туалет. На спинке кровати висела одежда, только не та, с которой она приехала. Плотные вязаные гольфы, длинная шерстяная юбка, байковая рубашка и вязаная же кофта. У кровати стояли валяные тапки, расшитые красными нитками. Марина переоделась, отметила, как ей тепло, и потопала искать воду и сортир. Вместо воды нашелся травяной чаек с малиной в толстостенной кружке, укутанной в полотенце. А туалет, как она помнила, был на улице, за домом. Выходить из жарко натопленного дома не хотелось, судя по пронзительной сини неба и слепящему блеску снега, мороз там был — огого. Но иного выхода не было, так что Марина, натянув телогрейку и сунув ноги в валенки, побрела в заветную будочку. Мороз был точно таким, как она и представляла: мгновенно искусал за щеки и нос, заледенил пальцы на руках. Из курятника слышалось возмущенное квохтание, потом оттуда вышла баба Агата, неся лукошко с яйцами, кивнула на робкое Маринкино: — Доброе утро… — День, Марыся. Ступай в дом, не мерзни, только чуть не заболела. В ларе хлеб, порежь, я сейчас приду. — Я только вон туда — и сразу обратно. — Ну, беги, беги. Марина не могла понять, что видит сейчас в выцветших от старости до блекло-болотного цвета глазах старухи. Улыбалась Агата редко и скупо, сейчас же и вовсе, наверное, перестанет. Сделав свои дела и приплясывая от холода, она вернулась в дом, в благодатное тепло. Завтрако-обед прошел в молчании, потом Агата налила ей теплого молока, кивнула: — Рассказывай. Марина принялась рассказывать, временами снова всхлипывая и путаясь в словах. Старуха внимательно слушала, не перебивая. Потом кивнула: — Кольцо дай. Марина стащила кольцо, протянула ей. На шершавой, сухой ладони оно смотрелось странно, но… правильно? Агата подержала его в кулаке, повернула, рассматривая игру камня в солнечном свете. — Хороший подарок тебе Витушек сделал, носи, не снимая. И еще вот что. Поживешь у меня. Не спорь. Отцу твоему сама позвоню. Нечего тебе делать в Москве сейчас. Марина кивнула, надевая кольцо обратно, птица обхватила палец крыльями, словно прижимаясь. — Ба… мне такие странные сны снятся, — неожиданно даже для себя призналась девушка. — Но хорошие? — прищурилась Агата. Запинаясь, краснея, Марина принялась рассказывать все, что могла вспомнить. — Сегодня не снились, а так… Как Витки… не стало — каждую ночь. — Посмотрим потом, к добру или к худу, — заметила бабка. Марина промолчала. Не могут же эти сны быть вещими? Она не верила в сказки. Без Вита стало еще тяжелее воспринимать художественный вымысел, словно брат был для нее тонкой ниточкой, связывавшей фантазии с реальностью. Особенно, его рисунки: феи какие-то, рыцари, замки. Все это осталось в квартире Крамских, и как добраться до них и забрать, она не знала. До вечера день тянулся долго — прабабка позвонила внуку, что-то там сказала, получила ответ и поджала губы, потом положила трубку. — Поживешь у меня, они не возражают. Потом вручила миску гречневой крупы и велела перебрать. Марина едва не уснула над ней — занятие было нудно-медитативным. Не хватало ноута, работающего телевизора, да хоть музыки в плеере. Про интернет тут можно было забыть, телека в прабабкином доме не водилось никогда, как и радио. Из звуков тут были только потрескивание углей в печи, скрип старого дома и размеренное тиканье ходиков. — Спать крепче будешь, — обещала Агата. К собственному удивлению, раздражения от отсутствия привычных занятий, вернее, убивания времени, Марина так и не испытала. Зато испытала прилив адреналина, когда ей выдали полведра каши с потрохами и велели пойти и накормить Згиня. Пес на нее не кидался, но в тонусе держал недобрым взглядом и рычанием. — Свои, — веско сказала старуха, выглянув на крыльцо. Пес заткнулся и медленно подошел к замершей девушке. Обнюхал ее, ткнулся в руку носом и счел, что показал расположение и дружелюбие. Даже скупо, подстать хозяйке, вильнул роскошным хвостищем. Марина вывалила кашу в его миску. Сердце колотилось аж где-то в горле. Пес принялся за еду, больше не обращая на нее внимания. В дом Маринка вернулась вспотевшая, даже не почувствовав холода. — Вязать умеешь? Ничего, научишься, — ей вручили спицы, лукошко с клубками, усадили у окна. Еще пару часов Марина путалась в нитках, петлях и столбиках, пока не получилось провязать относительно ровный ряд. Дальше пошло веселее, хотя скоро начали болеть от напряжения пальцы. Потом баба Агата зажгла свет, принялась выставлять на стол миски с домашними соленьями и кашей, а Марина поняла, что незаметно наступил вечер. После ужина Марина еще немного побродила по дому, потом ушла спать. Особенно и не хотелось, но что еще делать-то? За занавеской, вместо двери отделяющей крохотную спаленку от большой комнаты, слышался шорох и поскрипывание: баба Агата пряла серую шерсть, наверное, начесанную из Згиня. Все это было так странно, словно электричка привезла ее в прошлое, лет на сто, минимум. Прялка эта, сундук под цветастым половиком, кровать с высоченными перинами, на которую надо было забираться с маленькой скамеечки, убрав перед тем гору разновеликих подушек под вышитой накидушкой. Медные шишечки поблескивали в темноте, тихо попискивал сквознячок от окна. Марина до ушей завернулась в тяжелое одеяло, пахнущее как-то так… тревожно и вместе с тем знакомо, какими-то сушеными травами, старостью, крахмальной свежестью от пододеяльника. Заснула она незаметно для себя. И сон ей приснился весьма странный. Она стояла в светлом коридоре, рассматривая двух мужчин со странными пятнистыми шкурами на плечах. — А это точно сработает? — спросил один, вертя в руках флакон мутного стекла. — Не сомневайтесь, вождь. Это не будет считаться магией или принуждением, просто травы, легкий расслабляющий отвар. Избранный согласится на все, что вы предложите, раньше, чем успеет сообразить. А в присутствии стольких высокородных слова назад он взять не посмеет. Как не посмеет не выпить предложенную вами чашу. Марина озадаченно осмотрелась, ее мужчины не видели, хотя стояла она чуть ли не вплотную к ним. Любопытно. Это место казалось ей смутно знакомым, словно раньше она была здесь. Она оглядела себя. Привычные джинсы, туфли на шпильке и блузка. И кольцо на пальце. — Что ж, — тот, кого назвали вождем, вылил содержимое флакона в кубок с водой. — Идем. Марина последовала за ними, все еще не понимая, что тут такое творится. Потом ахнула, засмотревшись на убранство роскошного зала, сплошь занятого эльфами и эльфийками. Сказка продолжалась. — Избранный, — меж тем, вождь уже кому-то протягивал этот свой кубок. Марина пробилась сквозь толпу, пройдя насквозь в буквальном смысле, взвизгнула, увидев, как кубок берет Вит. — Выбрось! Брат ее не слышал, Марина заметалась по залу. — Осторожней, — сказал кто-то. — Извините, — брякнула Марина и поняла, что локтем ткнула в бок какого-то слугу. К Виту она подлетела, грохоча каблуками, выдрала кубок, разлив воду, потом размахнулась, чувствуя, как хорошо эта самая чаша лежит в руке, врезала вождю по голове. — Это тебе за травы! — еще один удар чуть не лишил его глаза. — И за моего брата! Оборотень быстро сориентировался, на очередном замахе перехватил ее руку, Марина тут же пустила в ход накладные ногти, остро заточенные, покрытые специальным гелем, который, по уверениям маникюрши, придавал им особую прочность. Маникюрша не соврала, лицо оборотня украсили длинные кровавые полосы, причем Марина очень старалась попасть в глаз, который жертва старательно зажмуривала. Сзади кто-то подскочил, кажется, тот, второй, тут же получил шпилькой в голень и отскочил. Марина в азарте вцепилась оборотню зубами в руку, стискивая челюсти, как Згинь на кости. — Уберите ее! Уберите от меня эту бешеную суку! Марина сразу пнула его носком туфельки в голень, потом наступила на стопу каблуком и налегла всем весом. Жизнь была так прекрасна. — Маринка, хватит! Хвати-и-ит! Марина! Ее обхватили пахнущие яблоками руки. — Марина, ты как тут… Сестренка, успокойся, уймись… У тебя кровь на лице. Марина выплюнула руку жертвы, поспешно отползшей. — Это не моя… Эльфы, раздавшиеся в стороны, с интересом и молча взирали на представление. — Ты что устроила? Зачем? И как ты тут вообще… Как ты тут оказалась? — Вит стирал с ее щеки чужую кровь вздрагивающими пальцами, беспомощно оглядывался. К ним из расступившейся толпы вышел здоровенный эльф, не красавчик — с перебитым носом и коротко обрезанными волосами, в броне и с оружием. И явно очень, очень злой. — Он тебя чем-то напоить пытался, сказал, что ты на все согласишься, когда выпьешь. Какой-то блеклый эльф в очаровательной тунике с узором из цветов сунул ей мокрое полотенце в руку, так что Марина смогла деликатно сплюнуть в него пару выкушенных волосков и клок кожи. — А как я тут оказалась, я не знаю. Вообще-то, я сплю у бабки Агаты дома, а ты мне снишься. Ты же у-у-умер, — дальше последовала натуральнейшая истерика с завываниями не хуже, чем у покусанного оборотня. — Я… что? Вит поморгал, потом тряхнул головой, и на Маринку обрушился золотой светопад. Свет завораживал, успокаивал и, кажется, даже что-то менял внутри. — Так лучше? — серьезно осведомился Вит. Марина кивнула. — Так. Повелитель, — Вит поклонился. Этого… этих эльфов Марина узнала. Златовласого красавчика звали Лир, его старшей и более внушительной копии Витольд и кланялся, имя Марина вспомнить не смогла. А вот среброволосый эльф, затянутый в черное одеяние, как в футляр… — Это вы! Вы были в суде! — выпалила девушка. — В каком суде? — удивился Вит. — Не отрицаю, — одновременно с этим ответил среброволосый. Повелитель стоял с каменным лицом, настолько каменным, что Марина испугалась — не превратился ли он в статую ненароком. — Вы… Вы все подстроили. Вит, что вообще происходит? Где ты… мы? Я ничего не понимаю! — Тише, — он обнял ее, — я постараюсь все объяснить. Но сначала объясни ты — кто и чем пытался меня напоить? — Вон те двое, — Марина ткнула ногтем в сторону оборотней, которых окружили эльфы в зеленом. — Вон тот слева сказал, что ты не сможешь не принять чашу, а в ней какие-то травы, так что ты согласишься на все, что тебе предложит вон тот, справа. И что это не будет считаться магией или принуждением. — Вот как, — каменнолицый Повелитель соизволил разомкнуть губы. — Лорд Тэрмариллен? Среброкосый повел рукой над лужицей разлитой воды, нехорошо улыбнулся: — Цвет весты и краснозвон. Девушка права, Избранного пытались опоить. — Можно, я их заберу? — попросил здоровяк со шрамом. — На разговор… — Забирайте. Оборотней мгновенно уволокли, воду вытерли, Марину и Вита окружили плечистые стражи, закрывая от толпы. — Витольд, тебе нужно отдохнуть, — маг, а теперь Марина не сомневалась, что этот среброкосый — в самом деле маг, подошел к ним, опустил тонкопалую ухоженную кисть на плечо ее брату. — Да, наставник. — А с вами, юная леди, я хотел бы побеседовать. Марина кивнула. — Не уверена, что не проснусь, — предупредила она. — Не проснетесь, — он усмехнулся. — Можно мне с вами, наставник? Я… — Витольд, тебе нужно отдохнуть. Я кому говорил о контроле над резервом? — Да, наставник, — брат куда-то убрел. Марину же довольно бесцеремонно подтолкнули в другую сторону. Спрашивать что-то по дороге она не решалась — лицо у мага было такое, что мгновенно вспоминался Згинь. По пути она пыталась вытереть ногти о подол рубашки, пока кровь не запеклась. Под ними все равно остались красно-бурые ободки, но тут уж приходилось терпеть. Вот проснется — и все будет нормально. Привели ее в красивую светло-зеленую комнату, украшенную темным узором по стенам, жестом указали на кресло. Марина уселась на краю, скрестив ноги. — Значит, вы считаете, что спите, — осведомился эльф-маг, остановившись перед ней. Не слишком-то вежливо, чтобы не смотреть ему в живот, ей приходилось запрокидывать голову или откинуться на спинку кресла и почти утонуть в нем без возможности быстро вскочить. — Да, считаю, что сплю, — вежливо ответила Марина, выбрав второй вариант. — Что вы помните? — В каком смысле? Всю свою жизнь помню. — Вы помните это место? Марина покачала головой. — Кого-то из присутствовавших в зале? — Помню Лира… Он встречал нас с Витом на лугу. Помню Повелителя. — Что еще вы помните об этих эльфах? — Ничего больше, очень смутные обрывки. А что? — Вы не спите. И сейчас вы очень далеко от дома вашей с Витольдом прабабушки. Марина помотала головой. — То есть, это правда? И я… Я кого-то покусала? — А еще избили и поцарапали. А так же в предыдущее свое посещение пытались задушить Витольда. — Я? Вита? Вы с ума сошли?! — Отнюдь. Маг в один шаг оказался рядом и вжал палец в середину ее лба. Марина вскрикнула, когда перед глазами замельтешили картинки, отбросила его руку. « — Позвольте, я вас провожу. И вашего… эээ… слугу? — Вообще-то, я… — Да, слугу. Пошли, размазня…». « — Ваш слуга как-то неуклюж, Избранная. Зачем он вам вообще? — Подарок родителей. Не могу же я его бросить?» « — А я тут тебе принес… Толстая золотая цепочка врезается в тонкое горло. — Мой принц! Я сказала, принц — мой, ты, дрянь серая, ты понял?!». — И это… Это все я? — потрясенно прошептала Марина. — Вы, Марина, вы. Она закрыла лицо руками. Было стыдно. — Нужно было потерять брата, чтобы понять, каким он был? — голос мага прозвучал мягко, но под этой мягкостью таился яд. — Что он любил вас? Он не помнит, как вы хотели его убить. Память нельзя стереть безвозвратно, но можно закрыть определенный ее кусочек. Я сделал это с ним, но так же я могу и вернуть ему воспоминания. — Зачем? — спросила Марина. — Сделать ему больно снова, чтобы наказать меня? — Вы не стеснялись делать ему больно раньше. — Это было раньше. — Что ж, я рад, что в вас проснулась совесть. Теперь я могу отправить вас… Марина быстро перебила: — Я хочу остаться с братом. — Повелитель вряд ли допустит это. После ваших недавних «подвигов» вам отказано от эльфийского двора. Но есть другая возможность. Вы можете остаться в этом мире. Вас отправят в княжество вампиров, выдадут замуж за мужчину из хорошего рода, который сможет привить вам уважение к обычаям и традициям этого мира. Витольд, я думаю, не откажется навещать вас. Так вышло, что он — истинный Избранный, которого так долго ждал и в котором нуждается наш мир. И ему придется многому научиться и многое сделать здесь. Он уже очень многое сделал. — Нет, — сразу рявкнула Марина. Тэра отшвырнуло к стене волной магии, придавило, не давая вздохнуть. — Еще раз я услышу что-то про свадьбу против моей воли… — в глазах Марины метнулось пламя. При всем своем опыте и могуществе, маг на мгновение растерялся. Огненная? Н-но… каким образом? Марина прикрыла глаза, глубоко вздохнула, пламя улеглось. — Вдоооох, выыыдох, вдооох, выыыдох, — вслух отсчитывала девушка. То, что произошло, напугало ее, но не больше, чем если бы на нее внезапно бросился Згинь. Внутренне Марина усмехнулась: кажется, у нее появилось собственное мерило страхов? С новыми способностями придется разобраться поскорее. Если она вдруг кого-то прибьет, ее снова выкинут обратно в привычный мир без этой… магии. И без Вита. А брат… Доверчивый, слабый и беззащитный. Сядут на шею и будут погонять. Избранного им! Видела она уже, как они этого Избранного защищали. Да если б не она, попал бы Витка, как кур в ощип. Оправившийся маг хмуро взирал на нее. Ой, подумаешь, обидели мышку. — И я хочу пообщаться с братом. — Хорошо, — скрипнул зубами Тэр. Следовало поговорить с Эрнаром и придумать, куда послать Марину на обучение — сам эльф учить ее не взялся бы даже с приставленным к горлу ножом. Не умел он владеть огненной магией. На ум приходил пока что только Ликарн. Демону будет куда проще укротить эту… кобылицу. А, собственно, почему бы и нет? Если в девчонке проснулась кровь Огненных, наследия нагов в ней быть не может. Князь сам откажется от своих матримониальных планов — Огненные и вампиры никогда не создавали пар, слишком различны были их внутренние сути. Да, Ликарн. Нужно немедленно известить его, пусть берет задницу в горсть и приходит.