***
— Крис! Слава богу, я начал боятся, что ты навсегда от нас ушел, входи, — Ларри выглядел неуместно радостно, когда открывал стеклянную дверь главного входа. Крис коротко кивнул, быстро протиснулся в проход и посмотрел на наручные часы. В это время в музее как раз не должно было быть посетителей. Тихо и безлюдно, Ламбертс невольно подумал, что придушить шутника было бы совсем неплохой идеей для мести — свидетелей нет, труп найдут на утро, когда он уже успеет купить билет куда-нибудь на Кубу. Идеальное преступление. Но он, конечно, не стал никого трогать. — Слушай, я понимаю, что вчерашняя ночь, похоже, прошла не совсем гладко. Признаю, это моя ошибка, потому что я решил действовать так же, как поступили со мной, но все люди разные. Ты не такой, как я, и это нормально, поэтому я тебе и написал, хотел объяснить все спокойно… — Ларри что-то начал тараторить, закрывая двери. Когда он повернулся лицом, Крис успел достать форму (которую все же постирал и погладил, каким бы его праведный гнев ни был, он не мог позволить себе прийти с грязной одеждой обратно) и протянул ее охраннику. Ларри удивленно посмотрел на одежду, прервав поток слов, и как-то глупо заулыбался, форму, впрочем, из рук не забрав. — Крис? Ты хочешь что-то сказать? — Тупые у тебя приколы, вот что я хочу сказать, — огрызнулся Ламбертс и прижал одежду к себе, не зная, куда деть руки. Неизвестно откуда появилось привычное ему назойливое чувство социальной неловкости, — я не собираюсь больше здесь работать. И устраивать скандалы тоже не хочу. Я хочу просто забыть прошлую ночь, надеюсь, вы тут наржались вдоволь. Видео об очередном ботанике, бегающем в ужасе, уже в Сети? — Нет-нет-нет, дружище, погоди, какие видео, — Ларри подался вперед, чтобы взять Криса за плечо, но потом вспомнил о золотом правиле и остановился на полпути. — Да, извини, точно. Я все еще привыкаю. Крис, никто не прикалывался над тобой, здесь все куда сложнее, чем ты думаешь… Ламбертс поднял руку, не желая слушать, и повернулся боком, но охранник был довольно настойчив, все-таки вывернулся и аккуратно взял его за край рукава рубашки. Преодолевая слабое сопротивление, он смог отвести студента подальше от выхода и уверенно потащил вглубь коридоров. — Да не пойду я никуда с тобой, — заупрямился Крис, когда понял, что прогулка по музею неминуема, и стряхнул руку Ларри. Тот поднял ладони вверх в защитном жесте, в его глазах читалась самая настоящая мольба. — Ладно-ладно, просто пойдем со мной в зал египтологии? А то я не только за рукав тебя схвачу, а запрыгну тебе на спину, оближу уши и не отцеплюсь, я могу — я странный, — пригрозил ему охранник. Крис возмущенно фыркнул, но «заманчивое» предложение было слишком внезапным, поэтому он решил не проверять степень странности Ларри и зашагал рядом. Когда они дошли до нужного зала, Ламбертс остановился у входа и не решился зайти внутрь. Ему сразу представились картины прошлой ночи и ошарашенное лицо «Акменра», перед которым он ощутил неясный ему укол совести и смущение. Мало ли, может, тот парень до сих пор был в зале, а он так неприлично на него наорал. Хотя тот пытался быть дружелюбным, можно сказать, остановил прикол своими действиями, но Крис на нем же и сорвался. Но Ларри и не настаивал на том, чтобы он зашел за ним, и прежде чем скрыться в темноте выставки, сказал: — Я понимаю, это прозвучит так, словно я псих, да и долгая это история, но ты должен увидеть все своими глазами. Крис, это не было шуткой: ожившие экспонаты, миниатюры… Это все правда. Нужно лишь немного подождать, я покажу. Не стоит бросать эту работу, она поможет тебе. — Чем? Пускать слюни рядом с санитарами в ближайшем обозримом будущем? — бросил ему вслед Крис, который мрачнел на глазах с каждой секундой, но Дэйли, переварив юмор, с энтузиазмом удалился, нисколько не смутившись того, что человек за его спиной выглядел так, словно сейчас зарядит ему в глаз. Он вернулся буквально через секунду и в этот же момент Крис заметил, что что-то поменялось: у Ларри в руках лежала золотая скрижаль из зала египтологии. У него чуть глаза из орбит не выкатились. — Погоди, ты что, вынес скрижаль из зала? Что она здесь делает? — студент-историк внутри него не мог промолчать. — Ты издеваешься? Она была создана еще до нашей эры! Дэйли сунул экспонат подмышку и отмахнулся, а Ламбертс сдавленно вякнул от возмущения: взять древний артефакт голыми руками! Кошмар какой! Какая фамильярность! — Да-да, я это уже слышал, неоднократно, из первых уст, можно сказать, почти четыре тысячи лет и все дела, — охранник казался абсолютно невозмутимым, щупая древнее золото руками, словно молодую девицу, будто для него это было совершенно нормальным, — но ты не понимаешь, возьми ее в руки и смотри, в этой скрижали Акменра и кроется весь секрет... Ларри воодушевленно двинулся на Криса, вытянув артефакт перед собой, но напуганный студент отскочил в сторону. На секунду у него промелькнула мысль, что где-то за колоннами стоит целая толпа операторов с камерами. — Ты болен, Дэйли?! Это что, продолжение вчерашнего прикола? Положи ее на место! Я сейчас полицию вызову! Охранник, не сдаваясь в своем намерении, лишь закатил глаза. В итоге, намотав пару кругов по коридору, он загнал Криса в угол, где наконец смог всучить ему в руки скрижаль и постучал костяшкой пальца по ее краю. — Держи и смотри. Видишь, с ней все хорошо? Да? Ты веришь в чудеса, Крис? Если нет, то сейчас самое время поверить. У меня сначала тоже не укладывалось в голове, но ты только посмотри, как эта древняя штука работает. Эта скрижаль — причина всего того, что ты видел вчера. Сейчас, солнце уже зашло, время подходит, — Ларри оторвался от бледного студента и сверился со своими часами, — буквально через несколько секунд начнется. То, что ты видел ночью. Со скрижалью, может быть, ничего плохого и не случилось, в конце концов, она состояла из золота и от простого прикосновения не развалилась бы по частям, но о Кристофере такого было не сказать. Он дрожащими руками, как можно меньше прикасаясь к артефакту пальцами, держал его за самые края, уставившись на него, как на святыню. В обычное время он ходил посмотреть на эту скрижаль неоднократно, вглядываясь в нее на почтительном расстоянии, стараясь даже не дышать в направлении экспоната. Крис ни черта не понимал, что здесь происходит, и то, что охранник в этом здании был больной на голову — это было явно, но оставить артефакт с ним наедине… В конце концов, он мог бы спасти хотя бы экспонат, не отдав его Ларри обратно... Крис не успел додумать мысль, как скрижаль в его руках заметно потеплела. Он пальцами почувствовал, как золото стало оживать, опустил глаза и увидел едва видимое свечение, которое становилось ярче с каждой секундой. Он удивленно выдохнул и во все глаза уставился на экспонат. Со скрижалью происходило что-то нереальное, невозможное. Свечение расходилось по ее рисункам медленно, как какая-то краска или чернила, разлитые на выемки. Артефакт целиком поменял вид и засветился, потом слегка задрожал, и Крис услышал, что в музее начало что-то происходить. Он вздрогнул, когда откуда-то раздались громкие крики птиц и раскатистый рык львов. Музей буквально оживал: шорох одежды, осторожные и медленные шаги, которые становились все активнее, неразличимые голоса, перекликающиеся друг с другом. Кристофер чуть не подпрыгнул, когда в конце коридора, где они находились, прошла железная и тяжелая фигура человека в средневековой одежде, прежде стоявшая недалеко от входа в музей. Он узнал этот экспонат сразу же — Колумб, собственной персоной. Ларри помахал путешественнику рукой: — Доброй ночи, дружище, — отозвался он. Колумб на секунду остановился, склонил голову в приветствии и, словно ничего не случилось, чинно зашагал своей дорогой. Крис перевел выпученные глаза на Дэйли и шепотом выдавил из себя: — Что со мной происходит? Ларри щелкнул пальцами и заулыбался. — Видишь! Я же говорил, нужно только увидеть это один раз своими глазами! Это не с тобой, Крис, это музей. А все скрижаль: она оживляет экспонаты после захода солнца. В буквальном смысле. Из-за нее начинают двигаться даже миниатюры в зале, они говорят, видят, чувствуют. Они настоящие, вовсе не шуточные. Пластину привезли сюда из Египта в пятьдесят втором году участники Нильской экспедиции и в ту же ночь все обрело жизнь. Крис удостоился пары минут на то, чтобы переварить информацию, а потом Ларри снова заговорил: — Слушай, я тоже сначала не поверил, но ты ведь лучше меня знаешь историю Египта, так? Ты наверняка читал или слышал про все эти проклятия, легенды и прочие штуки, которыми обрастает история в ходе экспедиций, а, может, и изучал их подробно. Это реальность! Теперь ты можешь убедиться в этом сам. Ларри пытался вызвать хоть какую-то реакцию от подозрительно молчавшего Криса, на всякий случай даже махнув перед ним рукой. Но тот, казалось, смотрел и не видел его одновременно, уйдя куда-то глубоко в свои мысли. В это время к ним незаметно подошел Теодор Рузвельт и, появившись резко из-за спины Дэйли, как обычно напугал его своим выкриком. — Ох ты, черт, я никогда не привыкну к этому, Тедди, — Ларри сначала схватился за сердце, но потом засмеялся и пожал президенту руку. Крис же даже не вздрогнул от этого неожиданного появления. Ни одним мускулом не пошевелил. Хотя и заметил, как Рузвельт понимающе кивнул: — Я помню тебя, ты — новый сторож, верно? — сказал он и обратился к Ларри, — я видел его вчера и хотел помочь, но так и не смог догнать, он заперся у Акменра в зале. При произнесении имени фараона, Крис вдруг ожил, как экспонаты в музее минутой ранее, и перевел взгляд с Ларри на Рузвельта. Они оба дружелюбно ему улыбались и ждали хоть чего-то, хоть какой-то реакции. — Подождите, — с трудом начал он, сглотнув, — пластина оживляет прямо все экспонаты? Рузвельт и Дэйли одновременно подтвердили его подозрения громогласным «да». Кристофер со стоном выдохнул и хлопнул себя по лбу. Казалось, что он был готов упасть в обморок прямо на месте, но до последнего пытался себя отрезвить. — То есть... Каждый экспонат оживает. Окей. Ладно, я пока не могу сообразить, я подумаю об этом потом, — Крис пытался подтолкнуть ход своей мысли, — но если это правда, то я вчера видел совсем не актера в костюме Акменра? Рузвельт засмеялся. — Конечно, молодой человек, какие здесь актеры? Мы все, экспонаты музея, стоим днем перед посетителями, а ночью выходим со своих мест, и невозможное становится реальностью с помощью скрижали Акменра. Стоит только вообразить! А здесь, — он указал рукой на зал египтологии, — у нас живет настоящий фараон, с которым и приехала скрижаль. Крис с несчастным видом пытался осмыслить происходящее, переводя взгляд с одного на другого, а потом всучил проклятую пластину обратно Ларри в руки и в ужасе схватился за голову. — Господи, это ожившая мумия?! Я что, вчера наорал на фараона Египта, которому уже четыре тысячи лет?! Дэйли озадаченно переглянулся с президентом. Судя по их виду, они оба не знали деталей прошлой ночи. — Мне кажется, не очень красиво называть его «мумией». Ну да ладно. Ты… Ты наорал на Акменра? — удивленно переспросил Ларри. — Но за что? Теодор Рузвельт долил масла в огонь: — Когда ты заперся в зале египтологии прошлой ночью, я решил, что это к лучшему. Акменра — славный малый, мы поначалу боялись его, но оказалось, что напрасно. Он бы все тебе объяснил. Правда, его охраняют шестиметровые шакалы, — президент философски покачал головой из стороны в сторону, — но ты ведь не пытался нападать на него, сынок? Крис подумал о том, что его желание незаметно исчезнуть из этого мира многократно усилилось. Ларри на всякий случай все же подошел поближе и положил ему руку на плечо. В этот раз золотое правило было опущено и забыто, не специально, просто Ламбертсу было совсем не до этого. — Я вчера ночью встретил живого фараона Египта, самого Акменра, и нахамил ему, — он разговаривал сам с собой, не отрывая взгляда от зала, — он… Акменра ведь мумия… Он оживает как человек? Крис сделал было шаг в сторону, словно пытался убежать от правды, но тут из зала показалась фигура, о которой и шла речь. — Мало того, что грубиян, так еще и любит разговаривать о людях за их спиной. Не просто о людях, а о самом правителе. Кого ты нам нашел, Ларри? — фараон неспешно подошел к ним, а потом остановился рядом, скрестив руки на груди. Он не выглядел рассерженным, но и не спускал строгого взгляда с ошалевшего студента.***
Офис охраны был самым спокойным местом во всем музее, где Крис и скрылся после второй встречи с Акменра. — Мне кажется, тебе стоит попытаться еще раз, — голос Ларри звучал мягко и уверенно, но на кислого Ламбертса, казалось, это совсем не действовало. — Ты теперь все знаешь, поэтому можешь подойти и извиниться. Акменра должен понять. Ты бы видел меня в первую ночь — кошмар. Меня с головы до ног описал капуцин, представляешь? А ты даже как-то избежал встречи с Декстером. Крис кивнул, скорее машинально, чем действительно вслушиваясь в суть слов. Правда огорошила его не столько самим фактом существования магии и оживших экспонатов, сколько тем, что ожила мумия фараона, на работу о котором он положил четверть жизни. А потом взял и сам же растоптал возможность познакомиться со своим кумиром. Ларри вздохнул и упомянул о похожем состоянии, в котором находилась Ребекка, бывшая сотрудница музея, которая чуть не умерла от счастья после встречи с Сакаджавеей. Крис прослушал суть аналогии, но хмыкнул — его точно не от счастья распирало. — Я… Я же оскорбил его, — тихо сказал Крис обреченным голосом, — хотя он пытался мне помочь. Акменра. Тот самый. Я не верю. Все еще. Это невозможно. В его мыслях боролись несколько проблем сразу. Ларри посетовал, что ему и хотелось бы залезть и навести порядок в голове Криса, но вот чего делать он не умел, того не умел. — Слушай, Крис, я понимаю, что информации много и на нее надо время, и оно у тебя будет. Несколько смен до конца недели я отработаю, потому что моего сына, Никки, мать хочет свозить куда-то к своей родне, у меня будет полно времени. Тебе нужно будет прийти только в выходные. Но, представь себе, как бы ты поступил, если бы ошибся и сделал что-то не так перед обычным человеком, а потом испытывал стыд? Я вот постоянно косячу перед Ником, — он пожал плечами, — я реально кучу раз его подводил. Но я не сдавался. Знаешь почему? Кристофер поднял светлые глаза на Дэйли и вопросительно кивнул. — Потому что он — самое дорогое, что у меня есть. Он мне важен и нужен. И его чувства мне важнее, чем мои собственные эмоции, поэтому через свой стыд я просто перешагиваю. Ну, — тут же поправился охранник, — я, конечно, не призываю тебя любить Акменра, как я своего сына, разумеется. Но он ведь… он-то тебе и нужен, да? Твоя работа: ты столько времени убил, чтобы написать хоть что-то, чтобы провести какие-то исследования, а тут перед тобой есть настоящий живой фараон. К тому же, это было на самом деле невежливо. Пока он говорил, Крис как-то приободрился и слушал его довольно внимательно. Видимо, наконец, сильные эмоции отошли на задний план, включились совсем другие мысли. — Он меня, наверное, ненавидит теперь, — не сдавался Ламбертс. — Да ладно, перешагни через себя, подумай о его чувствах в первую очередь. Давай, — подбодрил Ларри его, — ты же будешь новым охранником. Тебе придется налаживать отношения с музеем, я тебе тут не помощник. Почему бы тебе не исправить хотя бы самые первые ошибки? Я где-нибудь неподалеку. Никто тебя сегодня ночью в коридорах не съест, я буду здесь. — А тебе что за выгода? — вдруг спросил Кристофер. Его на самом деле заинтересовал вопрос мотивации охранника, который уже давненько работает рядом с такими сокровищами и до сих пор не воспользовался шансом. Ларри на секунду призадумался и пожал плечами, очевидно, на этот счет у него были какие-то свои личные тараканы. — Как минимум, пару ночей в неделю, когда ты будешь меня заменять, соответственно, я смогу высыпаться, а потом проводить больше времени с сыном. А тебе наладить отношения с Акменра, из-за которого здесь все оживает, жизненно необходимо, это раз, — начал он, — ну, и к тому же, то, что я знаю о нашем фараоне, к сожалению, знаю только я и этот музей. О его семье, жизни, о Египте. Никто из исследователей его семьи не продвинулся так далеко, как он сам может рассказать. Ты ведь пишешь работу, почему бы не сделать все правильно? Он славный малый и заслужил это. Хотя бы достойной книги о себе. Я читал твои записи — они неплохо выглядят. У тебя есть талант. Крис понимал, что все, что говорил Дэйли, было верно и правильно. Какой бы стыд его не захлестывал, он не мог позволить себе даже не попытаться загладить вину перед Акменра, не мог упустить такой шанс поработать за идею. Крис предполагал, что тайны Египта будут изучать еще очень и очень долго, и эти исследования, при нынешних-то успехах, совсем не гарантируют то, что они доберутся до сути. Он поднялся со скамейки и прошелся туда-сюда по маленькой комнате. — Ты сказал, что ночью здесь все оживает, — сменил он тему, — в смысле, как — ночью? Днем экспонаты ничего не чувствуют? Ларри тоже поднялся и потянулся. — Именно так, с наступлением рассвета они обратно становятся экспонатами музея. Тедди, например, сделан из воска, поэтому он после восхода замирает восковой фигурой, — казалось, Дэйли был удовлетворен реакцией взбодрившегося Криса, поэтому собрался заняться своими делами. — Кстати, тебе стоит поторопиться, если ты еще настроен поговорить. А Акменра после восхода… Он замер и на несколько мгновений замолчал. А потом перевел удивленный взгляд на Криса. — Слушай, тебе лучше его самого спросить. Я не совсем уверен, что именно чувствует он, когда действие скрижали заканчивается, и не очень хочу это знать. Они ведь… Они — мои друзья, настоящие, живые люди, — серьезно добавил он, — и отношусь я к ним также. Поэтому предпочитаю не спрашивать. Это как... Ну, не знаю, очень деликатная тема, что ли.***
В присутствии Ларри музей для Криса совсем изменился: перестал быть опасным и агрессивным, каким предстал прошлой ночью. Когда историк решил посмотреть на действительность такой, какая она есть, он понял, что вокруг него на самом деле творилось что-то магическое. И это было реальным и происходило с ним, в его мире, в его жизни. Скрижаль Акменра творила настоящие чудеса, делала пустую действительность фантастической историей. Музей не просто оживал, он становился совершенно другим, отдельной небольшой Вселенной. Сокровищницей, вместилищем разных эпох, континентов, людей, открытий. Крис потерялся в этом мире, пока ходил по коридорам и удивленно здоровался с обитателями здания. Ощущение того, что он спит или у него окончательно съехала крыша, и на самом деле он уже лежит в какой-нибудь психушке, никак не пропадало, но ему было все равно. Какой бы ни была эта реальность, он в ней очутился и вполне по-настоящему может ее прочувствовать. Он никогда в жизни не подумал бы, что сможет пожать руку двадцать шестому президенту Соединенных Штатов Америки и услышать от него воодушевляющее наставление. Теодор Рузвельт был примерно таким, каким Крис его и представлял: смелым, рассудительным, никогда не сдающимся. И его ладонь в бежевой перчатке уж точно не была галлюцинацией. Ожившая каменная фигура с острова Пасхи тоже была вполне реальной: твердый камень, который умел разговаривать и шевелиться. Аттила (он, правда, все равно наводил ужас на Ламбертса, даже в присутствии Ларри) и не пытался быть ненастоящим всей своей крикливой сущностью. — Все это в голове не укладывается, — тихо сказал Крис сам себе, пока ноги несли его обратно в зал египтологии по хорошо знакомому маршруту. Подойдя ближе, он заметил по пути, что рядом с залом миниатюр кипела не хилая деятельность маленьких человечков, а недалеко от входа стоял Акменра и разговаривал с другими экспонатами. Крис тихонько прижался к повороту в проход, удивленный набором компании. Акменра улыбался, поддерживая на плече руками небольшую мартышку, и кивал Сакаджавее, которая что-то очень тихо рассказывала. Рядом с ними стояли два ветерана — явно не очень разговорчивые парни, — и мерно покачивался неандерталец, завороженный не то разговором, не то людьми. Крис пораскинул мозгами и решил, что раз на фараоне сидит капуцин, то, скорее всего, это и есть тот самый Декстер. Но больше всего Криса удивило, что Акменра держал себя так, будто совсем не отличается от остальных по положению. Он вел себя… как обычно. Будто это не был правитель величайшей цивилизации, самой древней из всех известных, о которой современное человечество знало что-то более-менее. Кристофер знал: исследовали точно определили, что фараон, мумия которого лежала в саркофаге, был забальзамирован и похоронен в довольно раннем возрасте. Так, живой Акменра выглядел очень молодым. Возможно, он был примерно того же возраста, что и Ламбертс, и это заставляло последнего едва ли не грызть стену зубами от волнения. Пока Крис глазел на фараона и никак не мог справиться со своими фанатскими чувствами настоящего ценителя, Акменра, видимо, ощутил на себе чужой взгляд и обернулся. Ламбертс, морально не готовый (будет ли он когда-нибудь к такому готов?), не успел сориентироваться и оказался замеченным за тем, что нескромно пялился. У него едва не выпрыгнуло сердце наружу. Акменра перестал улыбаться, отчего его лицо стало строгим, но в его взгляде не появилось ненависти или чего-то подобного. Естественно, остальные тоже обратили внимание на фигурку сжавшегося студента. Он будто не знал, что ему делать: снова убежать от стыда и спрятаться в офисе охраны или подойти наконец. Сакаджавея молча заулыбалась и что-то шепнула Акменра, на что он кивнул, а потом удалилась, забрав с собой Декстера. Ветераны тоже не заставили себя ждать, развернулись в противоположную сторону на каблуках, вытянулись в струнку и помаршировали своей дорогой, которая неандертальцу вдруг тоже оказалась по пути. Крис растерялся. Акменра чуть сощурился и сложил руки на груди, не отрывая от него взгляда и пока ничего не говоря. Фараон стоял от него на расстоянии коридора, но студенту все равно казалось, что он находился невозможно близко. Какая-то неведомая сила, звучавшая в голове наперебой голосами Ларри и Рузвельта, подтолкнула Ламбертса вперед, и он сделал несколько шагов навстречу к правителю на достаточно почтительное расстояние. Кристофер впервые задумался, а не надо ли ему как-то по-особенному приветствовать Акменра. Ему в голову не пришло ничего лучше, кроме как взять и упасть на одно колено, что он и сделал. — Фара… — начал он, опустив взгляд в пол, – Ваше велич… Ваше превосход... Крис ясно ощутил, что его лицо залилось краской. Как же он, должно быть, по-идиотски выглядит. На секунду ему захотелось исчезнуть из мира, будто по мановению палочки, но сверху пришла помощь: — Все зовут меня Акменра. Или Ак. Это, конечно, не в традициях правящей династии, но иначе мой титул придется произносить очень долго, а ночи весьма короткие. И, по-моему, если мы каждый раз будем встречаться одинаково — ты у моих ног — то мы не сможем говорить. Весьма неудобно слушать, если собеседник пытается что-то сказать твоим сандалиям. — Да, понял, простите, — Крис тут же выпрямился, наспех отряхнул джинсы и посмотрел, как было велено, на фараона. Так правитель казался еще более близким и настоящим, и Ламбертсу опять стало неловко. Почему он не мог увлекаться, например, залежами талька, которых не пришлось бы стесняться, а не египетскими царскими семьями?! — Меня зовут Кристофер, я пришел, чтобы извиниться, — сразу же «зарядил» он, — я попросился на работу в музей некоторое время назад, и Ларри мне помог. Я буду подменять его пару раз в неделю, потому что и без того часто бываю здесь, мне необходимо написать свою магистерскую диссертацию. Но Ларри ни слова не сказал мне перед прошлой ночью, что из-за скрижали все оживает. На самом деле оживает. И я не… Ну-у… Сказать, что не поверил бы ни одному слову вчерашнего «Акменра», а сегодня едва ли не падает в обморок из-за него же, показалось Кристоферу не самым хорошим дипломатическим ходом. Но когда он заметил, что фараон нахмурился, то решил, что правда — единственное, на что он способен в этой ситуации. Единственное, что спасет утопающего. — В общем, когда вы меня нашли, я решил, что вы — не настоящий фараон, — признался Крис, — и я… Ну, я как бы сильно испугался происходящего, а у меня есть некоторые проблемы с, м-м, — Ламбертс пытался не задеть свои старые раны и раскаяться по полной одновременно, — со стрессом, с необычными ситуациями. И я не справился прошлой ночью, признаю. И сорвался, прямо на вас, хотя вы мне помогли. Я не знаю, сможете ли вы простить меня, но в это сложно поверить: скрижаль, оживший музей, настоящий египетский правитель, понимаете? Сэр. Э-э-э. Акменра. Крис не мог не заметить, как по мере его раскаяния уголки губ Акменра приподнялись, а глаза смотрели все так же внимательно, но уже без прежней суровости. Они стали теплее, в них появилось понимание. Крис не знал, хороший ли это знак, но ощутил, что попал в нужное русло. — Я совсем не соображал вчера, мне очень стыдно, так что я еле набрался смелости, чтобы прийти и сказать это вам, сэ… Акменра, извините меня и мое идиотское поведение, — отбарабанил он, выдохнул и замолчал. Он смог. Для себя он решил, что он только что прокачал все возможные уровни социализации. Это было большим шагом после того затворничества, что его преследовало во время депрессии. Акменра, прежде стоявший молча и почти не двигаясь, первым делом кивнул, а потом заулыбался шире. Крис заметил, что что-то в его улыбке появилось хитрое, а в глазах промелькнули смешинки. Правитель явно наблюдал за ним больше, чем за смыслом его слов. Что-то его занимало. — Я принимаю твои извинения, Кристофер, — на этот раз его акцент совсем не казался странным, но фараон и без него смог припечатать вопросом. — Но почему ты так сильно взволнован? Вопрос оказался не в бровь, а в глаз. Ламбертс опять густо покраснел. Конечно, уважение уважением, его он оказал, но сказать так открыто, что Крис практически фанатка-болельщица такой исторической фигуры, как Акменра, было трудно. Неподъемно. — Э-э-э, — задумчиво протянул он, обдумывая, как бы объяснить состояние, когда ты готов схватить человека напротив и подбрасывать его от радости и восхищения в воздух, крича на весь мир, что ты разговариваешь с египетским фараоном, но не смог подобрать нужных слов, — тут такое дело, я не случайно упомянул про работу, которую пишу. Я очень тщательно изучал историю вашей семьи, вас, все, что с вами связано и найдено учеными, и это восхитительно. По-настоящему. Вы… Вы просто невероятны, я ваш самый преданный... историк, — выпалил он наконец и замер с каменным лицом. Ему потребуется много времени, чтобы оправдать перед собой вырвавшийся щенячий восторг. Он ожидал, что Акменра воспримет это с долей презрения или, по крайней мере, как должное, но тот, напротив, в очередной раз чуть не довел его до инфаркта, когда очутился совсем близко. Его лицо невероятно оживилось. Он сделал неопределенное движение рукой, будто хотел что-то стряхнуть перед собой. — Надо же! Поэтому ты узнал меня вчера ночью, верно? Я же говорил, что мне казалось, что я где-то видел твое лицо. У тебя есть вопросы? Идем, я думаю, нам есть чем занять время до рассвета. Фараон поманил Кристофера рукой и направился обратно в сторону своего зала.***
— Нет, гробницы строились далеко не всегда рабами, — терпеливо пояснил Акменра, — редко кто из строителей являлся рабом. Это было честью — воздвигнуть усыпальницу для правителя, для этого требовались навыки и здоровье. Поэтому мы помогали строителям: отправляли к ним запасы воды и продуктов, жрецов, которые занимались лечением и благословляли работы. Хотя, возможно, рабов использовали сами строители... К тому же, в своем окружении, например, я не часто видел рабов, хотя, кажется, их было около сорока тысяч, — задумчиво добавил он, почесав подбородок, — сейчас я думаю, что мне просто не сразу объяснили, что рабы — тоже люди... Кристофер молча смотрел. — Что? — Акменра сделал удивленное и невинное выражение лица. — Я был окружен совсем другими людьми. Мне не полагалось бродить по каким-то улицам в одиночку и смотреть на рабов. Крис покачал головой, но записал за фараоном каждое слово в огромную тетрадь. Он не мог сказать, сколько они просидели так в зале египтологии, но исписать он успел уже четыре страницы сплошным мелким текстом. В этом тексте было много поправок к диссертации, которые Крис по ходу дела отмечал, чтобы потом внести в работу, а также бесчисленное количество новых фактов о жизни Акменра и нем. У Кристофера гудела голова. В зале египтологии он совсем потерял счет времени, потому что быстро ушел с головой в историю, а вопросы из него все сыпались и сыпались. Фараон, впрочем, совсем не устал от этого и выглядел все также доброжелательно. Он сам часто уходил от изначального вопроса и говорил о чем-то совсем другом, видя, что его слушают едва ли не с открытым ртом. С его лица не сходила улыбка, когда он слышал новое: «а если...» Впрочем, в один момент Акменра остановился, схватился за сердце и посмотрел по сторонам. Крис насторожился и тоже посмотрел, но ничего не увидел в темноте зала, кроме бездвижных сегодня шакалов. — Что-то случилось? — забеспокоился он. — Я спросил что-то не то? Правитель встал с края саркофага, на котором сидел, и кивнул головой на скрижаль, а потом постучал пальцами по запястью. — Я чувствую, что время подходит к утру, скоро рассвет, — объяснил он. — Тебе нужно идти, Кристофер. Крис подскочил с пола и глянул на наручные часы. Время подкрадывалось к пяти часам утра. Он даже и не заметил, как остаток ночи пролетел мимо него. Отчего-то у него сжалось сердце. Как же так? Почему ночь оказалась такой короткой? — Я уйду, — пообещал он, — обязательно, как скажете. Только я... я не закончил, — добавил он с мольбой в голосе, — могу ли я прийти еще раз? Акменра вдруг засмеялся. — Полагаю, если тебя взяли сюда нас охранять, я ничем не смогу тебя остановить в любом случае, — ответил он. — Как ты понимаешь, я не уйду далеко. Но я буду рад тебя видеть еще раз, приноси больше вопросов. Ты замечательный собеседник, Кристофер. Я рад, что мы встретились. Ламбертс опять ощутил знакомое до боли чувство смущения и быстренько встал полубоком, спрятав лицо и сделав вид, что собирает свои бумажки. Когда он был готов, он набрался решимости и снова обратился к Акменра. — И я рад. Вы даже не представляете. Даже я не представляю пока, — нервный смешок вырвался у Криса сам по себе, — мне надо время, чтобы осознать, что это все по-настоящему, я, к тому же, не спал всю ночь. Это честь для меня. А, да, — он уже продвигался к выходу, закинув свои пожитки на плечо, — спасибо. Что поняли, что я не специально. Ну, это, нагрубил. Я не имел ввиду. Я... Я вас очень уважаю. До встречи еще одной ночью... Я надеюсь. Крис остановился у решеток, которые буквально прошлой ночью в истерике пытался закрыть, и еще раз посмотрел в лицо фараона. Акменра все так же загадочно улыбался: то ли сам был смущен, то ли имел что-то у себя на уме этакое. Ламберт уже собрался уйти, как его окликнули: — Ты можешь обращаться ко мне на «ты», — насмешливо бросил ему вслед правитель, — четыре тысячи лет — не такая уж и большая разница.