***
— Ларри, привет, — голос историка стал куда более оптимистичным, когда он вырвался из архива и вышел на улицу, правда, не без потерь — архивариус зачем-то взяла его номер и выведала адрес университета. Сегодня была смена Криса, а Дэйли все еще находился в отъезде с Ником, но пару часов до заката оставалось, поэтому можно было проверить найденный след, — как у вас дела? Ларри в трубке вздохнул, а на заднем фоне прорезался шум улицы и машин. — Порядок. Ник вчера утопил свой телефон в каком-то коктейле. Я теперь жду, когда он поймет, что я не шучу и ему придется расчехлять свои карманные деньги на новый, но процесс затягивается. Мы можем задержаться, — он не казался расстроенным. — А у тебя как? С музеем порядок? Крис на секунду замялся. Ни он, ни Акменра до сих пор не сообщили Ларри, что со скрижалью что-то происходит. По-хорошему, историк мог бы позвонить и рассказать о проблеме, ведь Дэйли проработал дольше него и уже показал себя в таких ситуациях, но Крису не хотелось поднимать панику, пока он не выяснит побольше. В конце концов, если даже фараон не знал, что делать с коррозией на своем артефакте, то уж Ларри бы никак не смог им помочь, пока сам бы не прошелся по всем зацепкам. — Вроде тоже ничего. Слушай, ты говорил, что до тебя в музее работало целых три охранника. Мне кажется, или это ты как-то упоминал имя Си-Джей? Или что-то похожее?***
— Что? В Великобритании? — Акменра так посмотрел на Криса, будто тот не информацию о его родителях сообщил, а неожиданно заимел три головы вместо одной. — Кембриджский университет находится в Великобритании. — Ну, да, — историк развел руками, — технически, они делят страну еще на графства и районы, так вот университет — в графстве Кембриджшир, в Восточной Англии, а Британский музей — в Лондоне. То есть ты был довольно далеко от своих родителей. Акменра нахмурился, переваривая сложную географию, а Крис подкинул ему еще задачку: — Но мы с тобой сейчас в США, то есть нам нужно преодолеть весь океан и как-то перебросить тебя в другой музей, причем здесь я один не справлюсь. Мумию под одеждой не спрячешь, да и до Лондона быстро не добраться, поэтому нужно вывозить тебя на правах экспоната. Я пока не представляю себе, как это можно сделать, поэтому нам остро нужно время. И Ларри бы не помешал, но он все еще в отъезде, скоро обещал вернуться. Я напишу ему, чтобы он пошевеливался. Ты сможешь что-нибудь придумать со скрижалью, Ак? Фараон вздохнул и скрестил руки на груди, пожав плечами. — Я не знаю способов остановить поражение пластины даже на время, — честно признался он, — но я могу попытаться обратиться к тем, кто дает магию всему миру — к богам. Может быть, в этот раз они меня услышат, если я сделаю все правильно. Это только предположение. Но пока вроде бы коррозия не сильно распространилась с последнего раза... Хоть это радует. Крис кивнул и запустил руку в волосы, напряженно пытаясь уложить в голове и разрешить сразу несколько проблем: диссертация, которую он только закончил заполнять историями Акменра, и выпускные экзамены; документы, которые надо было откуда-то добыть, чтобы вывезти в Лондон едва ли не самый ценный экспонат; сам фараон, который мог в любой момент съехать с катушек; и самую главную — время. — Крис, — негромко и жалостливо подал голос Акменра, отвлекая его от мыслей, — только не говори, что мне снова придется просыпаться в закрытом ящике несколько ночей подряд. Ламбертс посмотрел в глаза, полные ужаса, и тяжело простонал. Только что добавилась еще одна проблема.***
Настоящее время — Крис, — фараон закусил нижнюю губу, — скажи мне, какие у тебя желания. Я хочу это услышать. Ламбертс тяжело выдохнул и решился самостоятельно прикоснуться к Акменра, опустив руку на его обнаженную поясницу. Ему так много нужно было сказать. Например, что после того, как Акменра влез к нему в душу и перевернул там все вверх дном, Крис уже не мог игнорировать такие частые, совсем не дружеские намеки и случайные прикосновения, и даже неосознанно искал их. Они вроде бы случались сами собой, но всегда сопровождались очаровательной двусмысленной улыбкой фараона. Барьеры разрушались каждый раз, когда он клал руку на плечо Криса, наклонялся к нему, чтобы что-нибудь тихо сказать, забирал и выпивал у него стакан кофе или задерживался на нем взглядом. Ламбертс обещал не избегать Акменра — и сдержал обещание, пересилив себя и решив, что реальность уже пора принять. Для себя он объяснил это тем, что фараон смог войти в его крайне узкий круг близких людей и занял там едва ли не самое важное место, о чем очень хотелось признаться когда-нибудь. Акменра несколько раз осознанно молился о скрижали, может и поэтому, а может и по другим причинам, но коррозия на пластине замерла и пока не подавала признаков распространения, за счет чего оба выиграли время. Сомнительное, неспокойное, но Крис, убедив Акменра, что справится, во время этой заминки пытался найти все возможные пути к его спасению. А фараон, возможно, ненамеренно, но потихоньку пробивал корочку льда, окружавшую историка большую часть жизни. И тот был за это благодарен. Акменра сильно нравился Крису, и он, пожалуй, мог бы рассказать, какие у него возникали желания, но слова казались лишними, мешающими — он никогда не был мастером слов, особенно в отношениях между людьми. Поэтому он молча заулыбался, перехватив взгляд Акменра, и провел ладонью вверх по его позвоночнику до шеи, чтобы несильно обхватить ее пальцами. Под тонкой кожей прощупывался ровный пульс. Сердце фараона билось надежно, крепко и в спокойном темпе, в отличие от его собственного. Акменра усмехнулся. — Не скажешь? А помнишь, ты как-то спрашивал, была ли у меня невеста в Египте? — спросил он и, дождавшись кивка, чуть приподнялся и начал рисовать пальцами по футболке на груди Криса неопределенные фигуры. — Я тебе тогда так и не ответил. Да, мне предназначалась невеста издалека, я никогда не видел этой девушки и даже имени ее не знал. Мы могли бы встретиться совсем не сразу после того, как я стал правителем. Кто знает, может, она была бы совсем некрасивая? Или старше меня? Или выше меня ростом, как некоторые? Крис прыснул от такого завуалированного обвинения, собираясь пошутить что-нибудь про наполеоновский синдром, но вместо этого напряженно сглотнул и неосознанно поджал живот, когда Акменра опустил руку ниже и просунул ему под футболку, продолжая выписывать неопределенные фигуры, которые становились все больше. Это было щекотно, но смеяться совсем не тянуло, особенно когда его рука спускалась ниже. Фараон поднял голову и провел языком по верхней губе, внимательно наблюдая за реакцией Криса. — Зато при дворце всегда было полно девушек и юношей, в основном слуг, которые так и горели желанием угодить правителю, — добавил он, понизив голос почти до шепота. — Некоторые из них старались привлечь мое внимание любыми способами. Честное слово — любыми. Иногда я даже удивлялся их изобретательности. Крис оценил провокацию и приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на этого бесстыдника осуждающим взглядом, который, наверняка, все равно у него не получился. Его голова была занята попытками одновременно совладать со словами и ощущениями, которые у него возникали, когда Акменра, касавшийся его пальцами в области пупка, настойчиво смещал руку под ремень джинс. — Это ты так с легкой руки справедливой власти меня записал в слуги или в слишком высокую невесту? — спросил Крис и получил в ответ невинное пожатие плечами и хлопанье длинными ресницами. — Ну, почему сразу? Я же говорил: из тебя можно было бы выкроить чудесного писца, — Крис почувствовал телом, что Акменра затрясся от сдерживаемого смеха, — ты ведь неплохо... работаешь с бумагами. — С бумагами, — повторил историк за ним и наклонился, чтобы его поцеловать. И еще раз. А потом попытался укусить за нижнюю губу. Так сложно было оторваться, несмотря на то, что фараон пытался продолжить мысль о слугах, невестах и дурацких писцах и говорить. — Да, ты и по папирусу научился бы писать, и проводить некоторые ритуалы во имя Сешат — совсем несложное занятие. Ходил бы и записывал за мной каждое слово для потомков, как сейчас, — Акменра отстранился от Криса, чтобы дотянуться до туники и снять ее с плеч. Он подложил ее Крису под голову и плечи и опустил его обратно на пол. А потом неожиданно взял и вдобавок снял с него очки. — Эй, — историк попытался схватить их, ориентируясь на родную черную оправу, но Акменра оказался быстрее и спрятал очки где-то в стороне, — я вообще-то не просто так эти стекляшки ношу — я без них почти слепой, — возмутился Крис. Перед его глазами моментально все смешалось, превратившись в разнообразную, цветную палитру, которая отличалась только оттенками и контурами. По крайней мере, очертания тела фараона он видел, а вот о выражении его глаз или лица — только догадывался. — Я понимаю. Но они тебе и не понадобятся, — успокоил Акменра, сев сверху на бедра Криса, и взялся руками за футболку, чтобы стянуть ее, — я лишь хочу показать часть того, на что были готовы люди ради меня. Не бойся. Когда футболка была отброшена куда-то в сторону, Крис заметил, что Акменра задержался в одном положении, нависнув над ним и, судя по всему, рассматривая его. А потом он прошептал себе под нос что-то вроде: «Так не пойдет», — и принялся расстегивать еще и ремень джинс. Крис, ощутив, как внутри него зашевелился червь смущения, а внутренний голос завопил что-то неясное, поднял руку и попытался остановить Акменра, но фараон перехватил его ладонь и, надавив, резко опустил на пол. — Нет, — совершенно серьезно пригрозил он. По его интонации было понятно, что ему сейчас не до споров. Они освободились от всей мешающей одежды. Оказавшись абсолютно раздетым под почти осязаемым взглядом, Крис даже не пытался скрыть горящие щеки. Было невозможно ни увидеть, ни понять эмоции в чужих глазах. Неизвестность пугала. А тишина, длившаяся несколько мгновений, оглушала его сильнее любого шума. Но потом, насмотревшись, фараон тихо сказал: — Крис, пожалуйста, — его голос звучал мягко, пожалуй, Акменра еще никогда так не разговаривал, — ты мне нравишься. Ты красивый. Мне... Мне просто непривычно видеть настолько... Как бы объяснить? Светлого человека. У меня дома к таким всегда сохранялось особое отношение, за всю мою жизнь ты — первый, на кого у меня получается посмотреть так... так близко. Мне любопытно. Ты другой. Эти слова рассеяли пугающую тишину, но нисколько не помогли Крису справиться со смущением. Он не знал, хорошо это или нет — быть другим в таком смысле. Ему до безумия хотелось посмотреть на Акменра и увидеть хоть что-то в его лице, убедиться в его словах, но он видел только цветные очертания, по которым ничего не читалось. Правда, Крис во всей красе оценил коварность плана, когда понял, что, не видя никаких деталей, ему ничего не остается, кроме как перестать анализировать и слишком много думать о происходящем и начать чувствовать. Он задержал дыхание, когда Акменра опустился на него всем телом и подложил руки под его голову, чтобы пальцами зарыться в волосы. Соприкосновение обнаженной кожи ощущалось совершенно не так, как с одеждой. Крис почувствовал, как живот фараона стал опускаться и подниматься в такт его, ощутил, где находятся его выпирающие косточки и изгибы тела. Акменра, наигравшись с его волосами, поцеловал его подбородок, а потом, спускаясь по шее и притрагиваясь к каждому ее дюйму пальцами и губами, затронул языком впадинку между ключиц. Крис возмущенно промычал, когда фараон болезненно прикусил нежную кожу рядом и вдобавок неожиданно рассмеялся. — Если бы я раньше знал, что ты так прекрасно будешь стонать и вздыхать, я бы давно попытался из тебя это вытащить, — сказал Акменра и поднял голову, чтобы переместиться и дотронуться языком до мочки уха Криса, а затем обхватить ее губами. Того бросало то в жар, то в холод, пока фараон забавлялся его реакциям, вытворяя непонятно что с его ушами, целуя его веки, ощупывая его руками в самых неприличных местах. Крису казалось, что Акменра насыщал свою потребность в человеческой близости, настолько много в его движениях было отдачи, взаимности и внимательности. Он будто желал доказать, насколько он настоящий. Фараон продолжал говорить ему на ухо какие-то глупости, согревая своим телом, дыханием и словами. Но у Криса никак не получалось уловить сути, а потом он и вовсе затерялся в ощущениях, когда Акменра опустил ладонь ему на живот, провел пальцами вниз, задевая ногтями кожу, и обхватил его возбужденный член. Акменра обращался с Кристофером осторожно, но смело, раскованно и откровенно. Он настолько хорошо стал предугадывать его реакции, что смог и без слов показать свои эмоции через прикосновения. Фараона будто подменили, его чувства были сходны с природной стихией: с палящим солнцем Египта, с его теплыми ветрами, с живительной водой Нила — с чем угодно таким же естественным, неподдельным и настоящим. Крис, в конце концов, прекратил попытки увидеть и закрыл глаза. В темноте все чувства обострялись, как никогда. Он попытался зажать себе рот, услышав свой голос со стороны, когда Акменра обхватил его член губами, но и этого фараон не дал ему сделать: взялся за его ладонь и переплел их пальцы. Крису казалось, что Акменра был везде: он терся о него своим телом, ласкал руками, губами, больно прикусывал кожу в разных местах. И ощущалось это лучше, чем действие любых медикаментов, которые должны были помочь справиться с барьерами и страхами. Перед тем как дать Крису кончить, Акменра все же вложил в его руку очки и посмотрел ему в глаза. Тот наконец смог увидеть, что так его беспокоило. В лице фараона не было ни намека на отвращение или сомнения, наоборот, там теплилось что-то очень светлое, надежное, глубокое: в выражении глаз, в приоткрытой улыбке. Крис считал, что понимал такие вещи, и именно сейчас до конца осознал, что уже не сможет без него — настолько далеко у Акменра получилось влезть ему в душу. Когда Акменра расслабленно выдохнул и опустил голову Крису на плечо, тот уткнулся носом ему в затылок и сильно прижал к себе, испугавшись случайно промелькнувшей мысли, что он может сейчас уйти. Или вообще куда-то уйти, пропасть из его жизни. Акменра хмыкнул. — Да, знаю, — сказал он куда-то Крису в искусанную шею, — ты только с виду молчаливый и скромный, а на самом деле тот еще собственник.***
Кристофер не заметил, когда происходящее под весом обстоятельств и, возможно, влиянием магии портящейся скрижали стало приобретать болезненный, неясный оттенок. Вскоре историк стал приходить в музей на смены не потому, что ему нужно было работать и следить за экспонатами, а потому, что видеть Акменра стало необходимостью. Крис не узнавал себя: он был зажат между тем, что он чувствовал, делал и тем, что время давило на них все сильнее, и не сопротивлялся этому. Реальность, прежде находившаяся под его полным контролем, теперь сама управляла им, Крис даже не успел понять, что уже не владеет ситуацией, совершенно потерявшись в ней, передав ее в чужие руки. Самым спокойным местом в музее оказался офис охраны, который, в отличие от любого из залов, имел четыре стены и закрывающуюся обычную дверь, через которую никто не смог бы заглянуть, а еще диванчик для ночной смены и кучу места. Хотя Крис уже заметил по взглядам некоторых из экспонатов, что их с Акменра тайну не удалось скрыть, пока никто не предъявлял им это вслух. Сам фараон лишь отмахивался от его подозрений, искренне считая, что это не касается никого кроме них двоих. Крису казалось, что Акменра становился безразличен и холоден, а то и враждебен с тем, что могло бы повлиять на его интересы, будь то чужое мнение или косой взгляд. Конфликты начались с малого. Ламбертс, делая обход, один раз услышал, как фараон в совсем недружелюбном тоне разговаривал с Рузвельтом и сказал, что было бы намного проще, если бы экспонаты выставки сами хоть немного начали думать головой, не подвергая себя опасности намеренно, и не совали бы нос не в свои дела. Историк не знал, с чего начался разговор, но поспешил развести их обоих по разным углам: Тедди передал Сакаджавее, которая в целом не одобряла конфликты, а Акменра увел в офис охраны. Крис пытался работать до приезда Ларри над диссертацией как следовало, но, запираясь в одной комнате с фараоном, заранее и сам понимал, что ничего не выйдет. Все начиналось с того, что Акменра становилось банально скучно, о чем он возвещал на весь офис, но выпускать фараона, взвинченного из-за магии скрижали, из комнаты никто не собирался, поэтому он подходил к историку и нагло, неприкрыто отвлекал, потакая другим своим желаниям. И каждый раз Крис до последнего держался, делая вид, что не замечает, что Акменра плотно прижимается к нему со спины, сев сзади и обхватив ногами, влезает ему под одежду руками и говорит ему на ухо, что у него на уме. Сложно было не сдаться. Кристофер быстро запоминал, что Акменра нравилось, а чего он не любил. Ему нравилось смотреть, а вот историка он часто лишал такой возможности. Не из-за того, что был неуверен в себе, а просто потому, что его возбуждала дезориентация Криса. Если только Акменра не насаживался на него сверху — тогда он, широко улыбаясь, наоборот не давал отводить от себя взгляда. Ему и не приходилось что-то говорить — не пялиться было невозможно. Фараон слишком красиво запрокидывал голову, приоткрывал рот, закусывал губы и стонал, а в его и без того больших глазах увеличившиеся зрачки всегда смотрелись необычно. Кристоферу хотелось прикасаться к фараону, целовать его, оставлять укусы и царапины. Один раз он так заигрался, что оказался прижатым лицом к дивану, и Акменра не особо церемонился. Было и очень больно, и хорошо одновременно. И все вроде бы шло своим чередом, но ситуация вышла из-под контроля буквально перед приездом Ларри, который должен был уладить вопрос с формальностями и уговорить Макфи на перевозку Акменра в Лондон. Оставалось пережить всего пару ночей, одну из которых Крис провел, помогая фараону в его молитвах о скрижали, а во вторую стал жертвой неожиданной вспышки ярости. Он и Акменра, как обычно, скрылись от глаз экспонатов в офисе охраны и заперлись там. Ламбертс был жутко разозлен тем, что днем в университете его работу в очередной раз завернули. Доктор Хилл был непреклонен и требовал все больше и больше, считая, что эта диссертация очень перспективная. Крис старался как мог: поднял все возможные переведенные и непереведенные источники, чтобы подогнать рассказы Акменра под них, обзвонил исследователей, которые говорили по-английски, но где-то да оставались небольшие незаполненные и раздражающие пятна. Зачем-то после разговора с преподавателем за Крисом увязалась Эшли, которая донимала его теми же фразами: «ты должен довести работу до конца», «Крис, у тебя есть шанс получить гранты!», «ты не можешь так все оставить — диссертация откроет тебе новые возможности в научной деятельности!». Ламбертс, уже долгое время страдающий от недосыпа и усталости, сорвался, заявив, что к черту эту науку, и если ему придется еще раз прийти в университет и увидеть недовольную рожу Хилла — он разобьет ее и заберет документы. Хотя в глубине души он понимал всю важность работы и был со всем безропотно согласен, у него просто не выдержали нервы. Ночью, в музее, он смотрел на телефон и долго думал, что написать Эшли. Когда слова сложились в достаточно честное и откровенное извинение, Крис разблокировал экран и отправил ей сообщение, полное раскаянья. От внимания Акменра это не укрылось. — Ларри? Он вернулся в Нью-Йорк? — задумчиво спросил он, оторвавшись от ноутбука. Он частенько залезал в интернет, когда историк брал перерыв от диссертации или выходил из офиса на обход. Ламбертс не ответил и отложил телефон. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, он просто хотел спать и чтобы проблемы решались в это время сами. Он, удобно сидя у широкого стола, сложил руки сверху, лег на них лицом вниз и не заметил, что у фараона за какие-то несколько секунд постепенно побелели глаза и потемнели скулы, а дыхание стало поверхностным. — Кристофер? — вкрадчиво переспросил фараон. — Кто это был? Историк тяжело вздохнул и пробурчал себе в руку: — Никто. Это не важно. Его глаза уже почти начали слипаться, когда, помолчав, Акменра сделал несколько едва слышных шагов к нему и над его головой медленно и раздельно произнес: — Что? Что, ты хочешь сказать, не важно? Крис снова не отреагировал должным образом: он просто промолчал. Но из накатывающей на него полудремы его вывел разозленный голос фараона. — Подними глаза. — От интонации, с которой это было произнесено, сильно уставший Ламбертс не выдержал и посоветовал Акменра идти и посмотреть еще каких-нибудь видео в интернете и дать поспать добрым людям. Он постарался, чтобы его слова не прозвучали грубо: за день он и так много где успел накосячить, но, похоже, на Акменра эта просьба отвязаться подействовала прямо наоборот. Он схватил Криса за волосы на затылке и резко дернул его голову вверх, а потом наклонился к нему. — Я же велел тебе посмотреть на меня, — прорычал он ему куда-то в висок, — и ты осмелился перечить мне? Крис хотел вырваться, но рука держала крепко. Он скосил глаза, но даже бокового зрения не хватило, чтобы проверить, не изменился ли фараон внешне, но зато, когда Акменра положил свободную руку прямо перед его глазами на стол, он сразу понял по осунувшимся и пожелтевшим пальцам и сильно торчащим суставам, что что-то снова не так. — Нет, только не опять, — прошептал он. К Крису сразу вернулась хорошо запомненная им боль от ожогов. Он не хотел повторения, поэтому сильнее дернулся и, едва не лишившись части волос, все-таки высвободился, отпрянул от стола и выпрямился, посмотрев на фараона. Акменра заулыбался. Его внешний вид был точно таким же, как в ночь, когда Крис обжегся в горячей воде. Он отступил на пару шагов, а фараон сделал столько же вперед. — Это все скрижаль, — Ламбертс поднял ладони вверх и двинулся в сторону, чтобы обойти Акменра кругом, — твоя магия говорит за тебя, а не ты. Акменра, я знаю, что ты есть где-то там. Крис старался, чтобы его голос не звучал панически, пока он прикидывал, успеет ли добежать до выхода, вытаскивая на ходу ключ, и открыть дверь. Проверять, что может придумать фараон в наказание, вовсе не хотелось: он мог повредить и себе, и это страшило даже больше. — Или не знаешь? — Акменра приподнял брови и хрипло засмеялся. — А может, Крис, ты хочешь, чтобы я исчез? Ларри не приедет, а ты не сможешь вывезти меня в Лондон самостоятельно, потому что тебе все равно. Так это было в горах, Крис? Ты потерял своих сестер, потому что тебе не было до них дела, а теперь хочешь то же самое повторить со мной?! Кристофер не стал отвечать и ринулся к двери. Каким-то образом он открыл ее раньше, чем Акменра смог его нагнать, но не успел пробежать и половины коридора, остановился как вкопанный. Шакалы, видимо, почувствовали на расстоянии, что их фараон чем-то разозлен, вышли из зала египтологии и, склонившись в низком для них помещении, постепенно продвигались в сторону офиса охраны, водя узкими мордами по воздуху, словно принюхивались. Крис, в надежде остаться незамеченным, сначала не двигался, но фигуры Анубиса оказались ловкими и, как назло, быстро обращались со своим оружием. Когда они подошли слишком близко, Крис сделал шаг назад и в следующую же секунду оказался с двух сторон зажат воткнувшимися в пол копьями. Его мелко трясло, когда он решился поднять взгляд и увидел стоящего и наблюдающего неподалеку Акменра. — Ак, я же пытался говорить с Макфи! И ты знаешь об этом — он не дал мне разрешения вывезти тебя. Если у Ларри не получится его уговорить, мы сами попробуем вынести тебя из музея, я не знаю как, но вместе мы что-нибудь придумаем, — крикнул он фараону. Акменра с непроницаемым лицом замер у стены и будто не видел и не слышал его. Крис опасливо покосился на шакалов, которые склонились над ним в ожидании, но приказа от правителя все не было. Одна из фигур открыла пасть, в которой оказался целый ряд огромных острых зубов, и глухо зарычала. — Я не виноват, — Крис повернулся к фараону, в отчаянии пытаясь достучаться до него через магию, — я не хотел смерти Ханны и Бет, но ничего не смог сделать. Но я никогда не допустил бы твоего исчезновения. Ты можешь мне не верить, но я обычно учусь на своих ошибках. Акменра внимательно рассматривал его, а потом перевел взгляд на шакалов. — И ты думаешь, твое сердце перевесит перо?* — спросил он тихо и кивнул головой. Когда скалящая зубы фигура Анубиса ожила и занесла копье, Кристофер едва успел подумать, что этот суд он не выиграет. Но копье так и не достигло своей цели. Крис в ужасе смотрел на острый наконечник, который остановился буквально в паре дюймов от его груди. Шакалы застыли в одном положении в полной готовности исполнить молчаливый приказ, если бы еще из них не ушла жизнь. Историк сразу понял, что что-то случилось со скрижалью. Он отошел от замерших фигур, стараясь избегать взглядом Акменра, и опустился на пол, спрятав лицо в ладонях. Ему не хотелось даже случайно увидеть мумию фараона, которого он и любил, и ненавидел за те жестокие слова, которые он иногда говорил в лицо. ______________________________________________________________ *Эпизод из Древнеегипетской Книги мертвых: боги Тот и Анубис взвешивают сердце покойного (символ души у древних египтян). На одной чашечке весов находится сердце, то есть совесть усопшего, легкая или обремененная грехами, а на другой Правда в виде пера богини Маат или фигурки Маат. Если человек вел на земле праведный образ жизни, то его сердце и перо весили одинаково, если грешил, то сердце весило больше. Оправданного покойного отправляли в загробный рай, грешника поедало чудовище Амат (лев с головой крокодила). (Википедия)