Бетанские ценности

      — Какие успехи, Тимур? — матушка орудовала всем набором столовых приборов не хуже, чем скальпелем. Пищу она тщательно пережевывала идеально накрашенным красной помадой ртом. Прямые русые волосы лежали у нее на спине, выверенные как по линейке, ни одна прядь не выбивалась. Серые глаза смотрели на меня строго и беспощадно.       Эмир был встрепан, молчалив и явно собирался нажраться до того, как матушка обратит на него свое родительское внимание. К цели он двигался планомерно и упрямо. Я успел заметить в мешковатом балахоне флягу.       — Все хорошо, мам, — я отрезал кусок стейка средней прожарки и отправил в рот. Уж что-что, а готовил Эмир вкусно. Он дома был вместо горничной, повара и садовника, и еще вечно должен матушке денег то за коммунальные платежи, то за продукты, то за пьяный дебош с очередной порчей дорогостоящего лабораторного оборудования. На месте Эмира я бы давно съехал хоть куда-нибудь. Впрочем, я был на месте рядом с Эмиром. И съехал ведь. Но он — омега, и будет терпеть деспотию до последнего.       — Рассказывай. Что «хорошо»? — матушка любила подробности. Ей нужно было знать обо всех наших успехах, ведь этот мир для нее делился на преуспевающих людей и серую массу. Сама она, естественно, относилась к первой категории.       — Работаю. Коплю на машину. Хожу в автошколу. Я не знаю, что ты хочешь услышать.       — Личная жизнь.       Это было требование, и игнорировать его нельзя.       — Нет никого.       — Почему? — матушка отпила вина из бокала и вдруг переключилась на Эмира. — Хорошее вино. Еще купи две бутылки. Одну я ректору на день рождения подарю, вторую отправлю своему научному руководителю, он недавно академика получил.       Эмир кивнул, а матушка снова вперила в меня стальной взгляд. Я приучен смотреть альфам в глаза с детства, поэтому среди бет меня считают отчаянным психом, который ничего не боится.       Матушка ждала подробностей. Если нет успехов, значит, по ее логике, должны быть неудачи. А она, в свою очередь, на то и мать, чтобы наставлять детей на путь преуспевающих членов общества.       — Не до того просто. И не нравится мне сейчас никто.       Матушка продолжала смотреть на меня. Я держался. Она молчала. Я вздохнул и сознался:       — Ладно. Нравится. Но мне там ничего не светит.       — Неудачник.       Клеймо. Матушка переключила внимание на ужин:       — Эмир, подай мне салат.       Братец поднялся с места и вышколенными официантской работой движениями положил матушке салат и предложил соус. Она, как это всегда бывало, не поблагодарила его и жестом отправила на место.       После тяжелой паузы, когда все делали вид, будто заняты исключительно содержимым своих тарелок, матушка заговорила:       — Пришло время признать, что мои дети не удались. Жаль, конечно. Я в вас вложила столько сил, времени, знаний. Я позволила вам самим выбирать свой жизненный путь, наставляла советами, поддерживала. А в итоге? В итоге один — серая унылая масса, ничего из себя не представляющий носитель генетического материала, смысл жизни которого в одном только потреблении. Второй и того хуже — годится только в прислугу или проститутки. Ни самосознания, ни ответственности за собственные поступки, ни экологии мысли.       Эмир опустошил бокал одним махом и посильнее закутался в длинный черный балахон. Не знаю, что она хотела услышать от меня и почему вдруг решила сделать окончательные выводы. Ее умозаключения меня не трогали. Альфы всегда считали и будут считать себя самыми лучшими на всем белом свете. Мою мать мог устроить только ребенок-альфа, не стоило ей обольщаться на наш с Эмиром счет.       После ужина матушка ушла в лабораторию и заперлась изнутри. Это говорило сразу о двух вещах: разговор с нами она считает оконченным, и у нее очередное научное исследование горит.       Я собрал грязные тарелки со стола и отнес на кухню. Эмир догонялся из фляги.       — Что у тебя?       — Будешь? — он протянул открытую флягу. Я взял и принюхался. Водка с апельсиновым соком. Отхлебнул немного. В отличной пропорции. Отхлебнул еще.       — Не ссы, отойдет она, — поддержал меня Эмир и вновь приложился к фляге. — Она мне раз в неделю мозги полощет своим разочарованием. Из дома, как видишь, не выгнала.       Мы помыли посуду, допили «Отвертку» на двоих, и я засобирался домой. Эмир проводил меня до порога, а я спросил о том, что волновало больше матушкиных душевных излияний:       — Так чего на счет Антона? Давно его знаешь?       Эмир ухмыльнулся в самых худших омежьих традициях и прикусил нижнюю губу. Он наклонился к моему уху и, хихикнув, тихо сказал:       — Я обещаю не говорить ему, что ты по нему сохнешь.       — Иди нахуй! — я пнул входную дверь так, что она отлетела в брата, толкнула его и захлопнулась. Злой я отправился к себе домой.