Jeux de Enfants

Учебный день близился к концу; за окном было ещё светло, но ощущался почему-то поздний вечер — появились усталость и сонливость, захотелось ничком упасть на пол и до завтрашнего утра не вставать. Захотелось Дэйву, по крайней мере. Его собеседник был ещё полон сил, но прекратил переписку, осознав, насколько Мастейну лень писать. Последний между тем думал, что вышла забавная вещь: они уже почти всё друг о друге знают, но голос Кирка он притом ни разу ещё не слышал — не представилась ещё возможность. Осталась буквально пара минут — Дэйв неотрывно смотрел на часы, ускорял бег стрелок умоляющим взглядом; совсем ещё немного, и звонкая трель ознаменует конец первого дня, — на редкость хорошего первого дня, совсем не такого страшного, каким представлял его рыжий. Пока что мадемуазель Дюбуа, учитель биологии, мозолила Мастейну — да и не только ему — уши очередным примером строения листовой пластины, но и эта пытка должна была скоро закончиться. Эта самая Дюбуа, хрупкая на вид девушка, обладала на редкость сильным и звонким голосом, и только это, пожалуй, могло отвлечь Дэйва от созерцания настенных часов. Впрочем, был ещё Кирк, чей взгляд Мастейн на себе очень явно ощущал; он поворачивался к нему весь урок, и они оба долго, без особых эмоций просто смотрели друг на друга. Их переписка шла почти полдня; Дэйв столько времени на разговор никогда до этого не тратил, но сейчас ни о чём не жалел — узнал достаточно всякого, важного и не очень, чтобы начать думать о нём как о потенциальном друге. Он, Кирк Ли Хэмметт, для друзей просто Хамстер, успел исписать тетрадь под автобиографию, доставленную единственному читателю в крайне помятом виде, и позже выяснилось, что он — совсем не француз, а помесь филиппинца и ирландца, что он неплохо успевает в учёбе, но имеет перманентное «неудовлетворительно» за поведение. Он тоже, бывает, наблюдает за людьми, но это у него происходит редко. Он ведёт какую-то игру — постоянно её упоминает, но нигде не описал, что она есть такое; впрочем, рыжего он уверил, что тот совсем скоро сам всё узнает. Звонок. Три дюжины детей выбежали из класса как по команде, но среди всех Дюбуа успела разглядеть и задержать именно его. Ещё минут десять-пятнадцать Дэйв слушал что-то про реферат, который ему очень хорошо было бы подготовить на следующий урок — начать учёбу с хорошей отметки. Листовые пластины, фотосинтез, что-то ещё — всё должно там быть, всё следует осветить со знанием дела. Мастейн понимал, что ему следовало бы внимательно её слушать, но не мог сконцентрироваться: в волнении заминал пальцы, нервно покусывал нижнюю губу и негромко стучал пяткой по полу, между тем молясь про себя, чтобы его новый знакомый не успел уйти домой. Когда учитель с ним попрощалась, он пулей вылетел из комнаты, не сказав ни слова, — не очень тактично, даже, наверное, грубо; он точно потом будет вспоминать это, мысленно корить себя за несобранность, неосмотрительность, но сейчас ему так интересно... Перебежав вниз по лестнице и миновав несколько арочных проёмов, Дэйв заглянул за угол и облегчённо вздохнул: Кирк стоял прямо там, прислонившись спиной к стене, постукивал в эту же стену пяткой и, за неимением наручных часов, считал секунды вслух. Поздороваться с ним второй раз за день Мастейн, однако, не успел — стоило ему попасть в поле зрения Хэмметта, тот сразу же схватил его за руку и повёл на нижний этаж. Тому, впрочем, была причина — нарваться на смотрителя сейчас было очень опасно. Когда они пересекли опустевший коридор и остановились на лестничной клетке, Дэйв заметил на его лице мягкую ухмылку. — Ты чего? — он непонимающе уставился на Кирка; тот, в свою очередь, разразился парой тихих смешков. Хамстер скинул с плеч школьную сумку и, зажав её между ног, извлёк из неё цветастую коробку, отливающую медью, причудливой формой напоминающую купол цирка. Он сотряс её в руках, огласив лестницу тонким металлическим звоном. В глазах Дэйва застыл немой вопрос. — Просто сыграй со мной, — беззаботно выпалил Кирк, снова взяв его за руку. Шли они в северное крыло; для Дэйва это пока что ничего не значило, так что он просто озирался по сторонам и изредка поглядывал в окна коридоров. Там, на третьем этаже, располагался управляющий пункт школы: бухгалтерия, учительская, воспитательный пункт, секретариат, и, разумеется, кабинет директора. Сам директор, месье Жан Фурнье, был известен вспыльчивостью и сварливостью — об этом Дэйв слышал то ли в коридоре на перемене, то ли ещё где от учеников. Он сам его ни разу не видел, да и встретиться с ним ни при каких обстоятельствах не хотел бы, но... Кирку показалось, что опасность только добавляет прелести любой затеянной авантюре, как острая специя, украшающая вкусовой букет заурядного блюда. Так не казалось Дэйву, но его в общий замысел посвятили буквально в двух шагах от двери, потому протестовать он особо не мог — выбора у него вообще не было. Сейчас, конечно, весь персонал школы торчит в столовой, да и сам директор должен пробыть там ещё, по меньшей мере, полчаса, но безопасности им это всё равно не гарантирует. Дэйв вздохнул; он тут пробыл всего каких-то пять часов, а уже нажил себе неприятности, — и наживёт ещё, в этом он абсолютно уверен. — Расслабься, — Кирк поймал на себе вопросительный взгляд, — это будет приятно. Знаешь, какая свобода на вкус? Дэйв отрицательно мотнул головой. Фраза звучала пафосно, гротескно, да и обыск кабинета директора на предмет чёрт знает чего не казался ему проявлением свободы личности; вот выражением собственной глупости — вполне себе, но свобода... Нет, это всё — вещи совершенно разные. — Она, как вино. Пьянит. И послевкусие приятное.

***

Дэйв задыхался, сопел, но бежал; сердце билось ужасно быстро, хотелось дышать, не получалось вдохнуть. Болели ноги. Думать сил уже не было. Он просто старался не отставать от Кирка, схватившего его за руку, не упасть, не задохнуться... Позади бежал — или, может, просто очень быстро шёл — директор Фурнье, так не вовремя зашедший в кабинет, и его строгий костюм вовсе не стеснял его движений. Мужчина в возрасте, с ужасной лысиной, близорукий, а вполне себе был способен за ними угнаться, ещё и успевал говорить что-то очень нелестное на французском. В ящиках его стола можно было найти всё, что угодно: будь то старый номер хастлера, винный штопор или кубинская сигара. Ничего такого, что они не ожидали найти, ничего выдающегося, но поймали их как раз за прочтением того самого хастлера. Ситуация была до жути неловкая, и, не сообрази бы Кирк сразу, что нужно бежать, их обоих бы уже настигла кара. Они уже покинули территорию школы, только вот Фурнье не отставал. Вдруг появился шанс, и Дэйв его даже не сразу заметил, но Кирк отреагировал очень вовремя — открылась за вошедшим жильцом дверь одного из многоквартирных домов. Они чудом успели добежать до того, как она захлопнулась. Ещё рывок — и они спасены; вот дверь закрывается, вот пищит электрический замок. Они оба садятся на пол, упираясь спинами в стену. Дэйву не хотелось этого признавать, но было даже немного весело, — потому, наверное, что в край безрассудно. Голова его кружилась, глаза не могли поймать фокус, дыхание заглушало удары сердца; пришло внезапное осознание — свобода, которую показал ему Кирк, пусть и была облачена в не самое подходящее слово, но действительно пьянила. Послевкусие, правда, было не самое лучшее, но... — Ну, как тебе? — Кирк повернулся к нему. Он уже совсем ровно дышал и вовсю улыбался. Дэйв думать не хотел, потому сказал то же, что говорил в двух шагах от двери: — Глупо, безответственно и аморально. А Хэмметт ни на что другое и не надеялся. Он прикусил нижнюю губу и снисходительно покачал головой. — И весело, — уверенно, звонко. Правдиво. — Да. Кажется, — Мастейн наконец отдышался; хоть теперь и не было сбивчивых вздохов, а речь его всё равно звучала как-то нервно, будто он вот-вот собирался начать истерику. — А знаешь, что нужно делать, когда кажется? Кирк придвинулся к нему чуть ближе, потряс в руках рюкзак, отдавший глухим лязгом — в нём всё ещё лежала та самая странного вида коробка — и лихо ему подмигнул. — Креститься?.. Он почти засмеялся, даже появились ямочки на его щеках. Дэйв всё ещё пребывал в смятении. — Проверять, — Кирк извлёк коробку из рюкзака и сунул её ему в руки. — Твоя очередь, твоё желание. Это было, конечно, неожиданно: рыжий сначала едва не выпустил её из рук, после пространно её оглядел, повертел так и сяк, а потом уже осознал сказанное. Физиономия его приняла такой вид, будто он держал в руках ядовитого морского гада, и он быстро вернул коробку обратно. — Может, пропустим? — Ни в коем случае, — Кирк встал, опираясь на дверь. — Пошли. Опасливо выглянув из-за двери, Хамстер вышел сам и выпустил Дэйва. Фурнье нигде видно не было, но Кирк всё равно подгонял рыжего, пока они шли, будто боясь встретиться с ним по пути; минут через семь они оказались на набережной, и Мастейн, только завидев реку, принялся беспомощно вертеть головой, оглядывая пространство. Он вообще не понимал, где находится, и очень надеялся, что дальше они не пойдут — не хотел окончательно заблудиться, когда всё-таки решит пойти домой. Впрочем, его успокоил местный вид: кованные перила и пологие мраморные плиты огородили медленно текущий водный поток, хотя первые были способны отвалиться, вздумай бы случайный прохожий опереться на них локтем; рядом торчали молодые деревья, пестрели клумбы, дул лёгкий ветер, и обстановка была в общем и целом очень даже умиротворяющая. Оба уселись на те самые ненадёжные перила. Река размывала их очертания, и они сливались в одно расплывчатое пятно; ежесекундно оно переживало метаморфозу, ширилось, комкалось, темнело и светлело. Ровно так же, с перебоями, с пониманием и неприятием тёк их разговор, пока Кирк не решил его прервать. — Ты когда-нибудь прыгал в воду? — вопрос был странный, внезапный. Адамово яблоко в шее рыжего начало подрагивать. — Конечно не... — договорить Дэйв не успел: ладонь, приятельски расположившаяся у него на спине, с силой подтолкнула его промеж лопаток. Мастейн до этого уже спрашивал, какая здесь глубина — метра три воды и почти два к её поверхности от перил, и эти самые почти два метра он преодолел очень быстро; с водной гладью он встретился сначала лицом, потом — одной рукой, животом и ногами, и первую, скорее всего, отбил. Кое-как, хаотичными рывками добравшись до плиты, он услышал рядом громкий всплеск. Капли брызнули ему в лицо, и он сощурился, замерев вот так, с закрытыми глазами, прижав к себе руки и съёжившись; совсем не двигался, пока нечто не схватило его за ногу у дна. Дэйв потерял равновесие и вновь оказался под водой, поглотившей его испуганный вопль. Он ошалело замахал руками, но всплыть ему это не помогло. Пробиться сквозь толщу воды он смог только тогда, когда его что-то — вернее, всё-таки, кто-то — подтолкнуло за ноги, и стоило ему оказаться на поверхности, как он тут же окатил высунувшуюся рядом тёмную макушку стайкой холодных брызг. Кирк, впрочем, очень живо ему ответил, и Дэйв снова упал спиной; падал и поднимался, падал и поднимался, мокрый до нитки, озябший, но улыбающийся, смеющийся. Для себя ему пришлось признать, что было пусть и глупо, но всё-таки весело. Когда они разошлись, Дэйв ощутил абсолютно безмятежное удовольствие. Он знал, что оно вскоре прервётся — мать и отчим будут очень недовольны тем, что он явился домой только спустя почти пять часов после конца уроков, вымок, может, даже заболел, — но оно было, оно крепчало, и всё казалось лучше, легче. Ободрённый и разомлевший, он как-то всё-таки припомнил обратную дорогу, и всё — совсем без проблем, без паники, без обычного для него волнения. Записка на тетрадном листе, найденная им нечаянно в кармане пиджака, почти насквозь мокрая, но всё ещё читаемая, приглашала его завтра встретиться там же, на реке, до занятий. Почему-то очень захотелось представить себе, что будет завтра, недолго пожить мечтой, и опьяняющая от всего этого радость не покидала его до самой входной двери.