Какого чёрта?

Всё, что в данный момент занимало голову Йенса, поглощало его мысли, чувства – это голод. Страшный, пожирающий само его существо голод, который новорожденный вампир вроде него не мог контролировать. Он брёл по тёмным переулкам, стараясь держаться дальше от шумных проспектов, потому что кровь едва ли не каждого живого существа сейчас стучала в его голове. Он слышал её, слышал, как она течёт по чужим венам и артериям. И она манила его, звала, запах забивал нос и глотку, было трудно дышать. Казалось, словно бы его заключили в какое-то облако, из которого он не мог выбраться. Всё это было слишком для него. Зря он сбежал из особняка. Стоило бы лучше остаться. Ян смог бы помочь ему, потому что он всегда знал как. Только вот Йенс был слишком ослеплён эмоциями, которые только усилились после перестройки организма. Злость, обида, ненависть, тоска – всё это вместе с голодом просто пожирало Йенса изнутри. Ему казалось, что из него медленно вырывают куски мяса, вгрызаясь в тело острыми клыками. Он думал, что больнее быть не может, после того, как сотни-тысячи раз попадал в ситуации, когда его жизнь едва ли не стояла на кону. Только вот предательство оказалось много хуже. И с одной стороны он вроде и понимал причину того, почему Эрих так поступил, но с другой злость и обида всё равно затапливали всё его существо. Йенс понимал, что ему просто врали столько времени. Эрих никогда не говорил о том, что у него есть девушка (если бы не прозорливая Марлен, никто бы ни о чём ещё долго не догадывался), он не приводил её в дом, чтобы познакомить с семьёй, не рассказывал о ней ничего. Создавалось такое впечатление, что он считает свою семью недостойной встречи с его драгоценным сокровищем. Это Йенса злило, но он никогда не вмешивался, потому что всегда старался уважать решения брата. Он лишь волновался о нём и пытался оградить от множества того, с чем ему самому приходилось сталкиваться, а всё потому, что Эрих – его единственная родная кровь. Последний человек, который остался от давно забытой прежней семьи. Йенс не мог его так просто потерять, потому что слишком привык, прикипел, ценил. Возможно, он и навязал Эриху обращение, но лишь потому, что думал, будто брат поддерживает его. Эрих никогда не возражал, не пытался объяснить, что не хочет становиться вампиром, не пытался сделать ничего, чтобы Йенс понял. Лишь молчал и соглашался со всем, что говорил старший брат. И Йенс был счастлив. До сегодняшнего дня. Ему стоило бы вернуться домой, потому что всё же одним Эрихом его семья не ограничивается, но внутри Йенса словно что-то перемкнуло. Ноги упорно несли его прочь от дома по грязному, провонявшему гнилым мусором и мочой переулку. Он шёл, не разбирая дороги, шёл совершенно в непонятном направлении. Ему просто нужно было делать это, хотя зачем, он не имел ни малейшего понятия. Мозги давно заволокла, словно дымкой, жажда крови. Однако, Йенс держался. Держался так долго, как только мог. Он надеялся, что станет легче. Возможно, завтра или чуть позже, но станет. Обязательно. Уткнувшись в неоновую, с отколовшимся краешком, вывеску какого-то местного увеселительного заведения, Йенс осмотрелся, отмечая, что в переулке нет никого, кроме него, и он хорошо скрыт от чужих глаз двумя плотными рядами домов. Обессилев от борьбы с голодом, Йенс устало привалился плечом к стене и съехал вниз, неуклюже плюхаясь на мокрый и грязный после дождя асфальт. Его любимые джинсы оказались все перепачканы, только вот до них сейчас не было абсолютно никакого дела. Прижав ноги к груди, Йенс уткнулся лбом в колени и закрыл голову руками. Так он и сидел, стараясь ни о чём не думать, особенно о крови, потому что, когда исчезали всякие мысли, ему становилось легче. Только вот образы всё равно упрямо лезли в голову. Эрих, держащий в руках пустую чашу, его мать и отец, перепуганные за раненого сына, Ян, весь испещрённый узорами из витиеватых чёрных линий, с горящими кровавыми глазами, полукровка, оставшийся присмотреть за ним, его полное боли лицо в тот момент, когда Йенс едва не сломал ему руку, отбрасывая к стене. Нужно вернуться, разобраться во всём, попытаться исправить всё то, что он натворил. Сделать хотя бы что-то. Но нет, Йенс продолжал сидеть на грязном асфальте, сжимаясь в комок, словно маленький ребёнок. Когда начался дождь, он даже не заметил. Просто в одно мгновение понял, что промок до нитки, что вода стекает с его отяжелевших волос, а ему не холодно. Совсем. Тело даже не дрожит. Значит, он уже полностью обратился. Организм перестроился. Забавы ради Йенс полоснул себя по внутренней стороне ладони поднятым с асфальта куском стекла от какой-то пивной бутылки. Больно было лишь мгновение, а потом ничего – ни жжения, ни пульсирующей боли. Только кровь медленно вытекала из раны, всё такая же красная и тёплая, после чего рана затянулась. Даже следа не осталось. Йенс тяжело вздохнул, запрокидывая голову назад, подставляя лицо дождю. Он был как-то слишком пуст и разбит, хотя, казалось бы, что такого произошло? Ничего особенного, его брат всего лишь выбрал другой путь в жизни. Это мелочь, потому что жизнь на этом не заканчивается. Хотя, в случае Йенса она как раз и закончилась. Он ведь вампир, а значит уже не совсем живой. Холодная вода хлестала парня по лицу, дождь с каждой секундой всё усиливался, походя на плотную полупрозрачную стену. Йенс прикрыл глаза, позволяя каплям катиться по коже, заливаясь за ворот и без того мокрой насквозь рубашки. В этот момент у него было пусто в голове. Ни одной мысли, образа или чего-то ещё. Просто блаженная пустота, о которой он мечтал с того момента, как убежал из особняка. Даже голода не чувствовалось. Ничего вообще. И это было просто невероятно нужно Йенсу сейчас. Только вот дверь пивнушки рядом внезапно с противным скрипом открылась, и наружу вывалился совершенно очевидной кондиции мужичок лет эдак тридцати, небритый, в мятой и неопрятной одёжке, с бутылкой в руке. Его осоловелые от алкоголя глаза вперились в стену противоположного дома, его шатало, так что он вынужден был держаться за стены. Он что-то горланил и размахивал стеклотарой, при этом пытаясь пнуть дверь, чтобы та закрылась обратно. Йенс сглотнул, потому что отчётливо услышал, как кровь бежит у мужчины по венам и артериям, услышал стук его сердца, почувствовал сильный запах перегара и блевотины. Его едва самого не вырвало от этой ударившей в нос смеси, только вот всё равно горло стало гореть от желания впиться клыками в шею и глотать кровь до тех пор, пока организм не насытится. Рот заполнился слюной, Йенс облизал губы, чувствуя немного затхлый вкус дождевой воды. А пьяный в доску мужичок тем временем шатко и медленно приближался к нему. Йенс видел на его одежде пятна от соуса и ещё чего-то неизвестного происхождения, видел, как слиплись от дождя его засаленные волосы. Пить кровь у кого-то, вроде него, не самое приятное занятие, только вот Йенсу явно не приходилось выбирать. Жажда неимоверно жгла горло. Даже язык словно приклеился к нёбу. Встав на ноги, упираясь ладонями в стену, Йенс схватил слабо соображающего мужика за ворот грязной рубахи и потянул на себя. Тот, казалось бы, не мог понять вообще, что происходит, однако как-то до него дошло, что он вот прямо сейчас может сдохнуть, потому единственное верное, что он предпринял, это разбил бутылку с пивом о голову Йенса. Тот даже не дёрнулся, чувствуя, как стекло режет кожу, как звенит в голове, как кровь смешивается с дождём и стекает по коже. Ему не было больно. Ему было никак. Всё заглушала жажда. - От… ва… ли… - заплетающимся языком пробасил мужик, пытаясь оттолкнуть Йенса, но пьяным, да и против вампира, у него не было шансов. И Йенс знал это. И он этим наслаждался. Беспомощностью жертвы, её абсолютнейшим поражением, слабостью, и кровью, текущей по венам. Клыки непроизвольно выдвинулись, мужик замер, усиленно соображая, а потом затрясся, когда Йенс глубоко укусил его в шею, чувствуя вкус крови и понемногу сходя с ума. Ему уже ничего больше было не нужно, ничего не волновало: ни Ян, ни семья, ни чёртов Эрих. Было просто кровавое марево перед глазами и в мозгах и довольное урчание зверя внутри. Йенс вытягивал кровь жадно, но медленно, большими глотками, крепко держа мужчину за плечи, чтобы тот не рухнул от слабости и опустошения. Вампир ничего не соображал, не понимал, что убивает человека, не слышал хрипов, не чувствовал, как ослабевает хватка на его собственных плечах. Понял лишь тогда, когда крови уже попросту не осталось, а мужчина рухнул на мокрый асфальт, съежившийся, словно изюм, который Йенс никогда не любил. Его кожа посерела, плотно обтягивая скелет, шея была перепачкана остатками крови. Парень долго смотрел на мёртвого мужчину, пытаясь осознать, пробиться через марево, застилавшее глаза, после чего рухнул рядом с трупом на колени, хватаясь за голову. Он не кричал, хотя хотелось, лишь качался из стороны в сторону, словно душевно больной человек, и скулил, как побитая собака. Его трясло, но не от холода. А потом, взяв мёртвого мужчину на руки, он забросил его в мусорный контейнер рядом с пивнушкой, и умчался прочь. Позорно сбежал.