Какого чёрта?

Чистокровный довольно быстро получил известие о том, что кто-то дебоширит в одном из его баров. Ханс хотел отправить кого-то более подходящего и менее ценного, потому что не думал, что дело хоть сколько-то стоящее, но инициативный Рикки вызвался идти сам, решив, что делать ему собственно-то и нечего. Настаивал он весьма активно, так что Хансу ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и отправить гиперактивного оборотня разбираться с этой проблемой. Он надеялся лишь, что с приходом Рикки всё не станет ещё хуже, как это случалось практически всегда. Он слишком удивился, когда подчинённый приволок в его особняк знакомого Хансу по многим выходкам, будоражащим весь город, паренька. Приёмный сын Марлен и Раймунда Ройссов – Йенс Ройсс. Головная боль едва ли не каждого главы клана в городе. Его никто не решался трогать, потому что парнишка был тесно связан с одной из старейших и уважаемых семей. Да и еще потому, что с ним всегда и везде таскался Ян. Тоже, кстати, небезызвестная личность. Далеко небезызвестная. Парень молчал, как рыба об лёд, не произносил ни звука, лишь покорно склонил голову и сидел на коленях перед креслом, где восседал Ханс. Рикки стоял рядом, осторожно касаясь плеча парня ладонью, словно думая, что тот сбежит, только вот Йенс не предпринял для этого ни единой попытки. Казалось, в нём что-то изменилось, возможно, сломалось, потому что Ханс за всё время своего наблюдения за парнем не замечал за этим весьма активным ребёнком ничего подобного. - И зачем ты устроил весь этот цирк? – спросил, наконец, мужчина, надеясь получить хоть какое-то достойное объяснение. В общем, бар был ему не особо важен. Отстроить его заново не составило бы никакого труда. Хансу просто было интересно узнать хоть что-то об этом ребёнке. Он не собирался упускать того, что наконец словил его в свои сети. Йенс по-прежнему молчал. Даже не пошевелился, не поднял головы. Подметал глазами пол, длинные волосы закрывали его лицо. Ханса это, честно признаться, начинало немного раздражать, но он сдерживался. Не хотел пугать мальчишку. - Эй, парень, скажи уже что-нибудь, - вмешался Рикки, который терпеть не мог долгие молчания. Он был уж слишком говорлив, чтобы так просто переносить тягостные бессловесные минуты. Йенс вздрогнул, когда пальцы на его плече сжались сильнее, чем рассчитывал сам Рикки, после чего поднял голову и посмотрел на оборотня. Тот сглотнул, встречаясь с парнем глазами, и поспешно отвернулся. Что он там увидел, Ханс не знал, потому что на него Йенс смотреть, видимо, не собирался. Однако, он ответил. Тихо, едва слышно, но заговорил впервые за эти долгие двадцать минут, что они сидели в гостиной особняка. - Я не скажу вам, зачем я это сделал, потому что это, простите, не ваше собачье дело. Вам нужно знать лишь то, что это моих рук дело. Делайте со мной, что хотите. Мне всё равно. Рикки оскалился, мгновенно реагируя на грубость Йенса по отношению к хозяину, но Ханс взмахом руки приказал тому успокоиться. Такое он вполне мог стерпеть, да и казалось, что Йенс специально нарывается на ответную грубость. Зачем-то ему нужно, чтобы кто-то причинил ему боль. Возможно, случилось что-то, что превратило столь активного ребёнка в неразговорчивого и озлобленного парня, сидящего перед ним на коленях. - Значит, позволяешь мне делать с тобой всё, что мне заблагорассудится? – Ханс многозначительно приподнял бровь. – Прямо всё? Йенс усмехнулся и поднял на хозяина дома глаза. Ханс заглянул в них, в пустые и совершенно безжизненные голубые глаза, и понял довольно многое, чтобы принять решение на счёт того, что делать с этим ребёнком. Его самого обожгло той смесью холода и презрения, которое Йенс испытывал ни к кому бы то ни было, а к себе. Он ненавидел себя так сильно, что хотел чего угодно, чтобы доказать себе, что именно ненависть он и заслужил. - Я понял, о чём вы, - заметил Йенс, догадываясь, что его прочитали, словно открытую книгу, а потому в очередной раз спрятал глаза. Ханс снова имел удовольствие лицезреть черноволосую макушку. – Я же сказал – делайте, что хотите. Мне всё равно. И действительно ему было всё равно. Если бы кто-то резал его на куски, он бы, кажется, этого даже не заметил. Хансу уже давно были неизвестны такие сильные, пожирающие душу эмоции, потому что он жил слишком долго и просто-напросто устал чувствовать. Поэтому сейчас его едва ли не трясло от чужих эмоций, захлёстывающих, словно огромное цунами. Он ощущал себя мальчишкой, таким, как Йенс. И это с учётом того, что ему перевалило за тысячу лет и он выглядит минимум как тридцатилетний мужик. - Рикки, - тихо обратился к подчинённому мужчина, прекрасно зная, что его поймут. Оборотень почтительно склонил голову и поспешил удалиться. Ханс же не спеша поднялся со своего кресла и почти неслышно подошёл к замершему Йенсу, ожидавшему дальнейшего приговора. Остановившись рядом с парнем, Ханс взял его за подбородок и требовательно приподнял, заставляя смотреть себе в глаза. Ройсс голову поднял, но старался смотреть на переносицу мужчины, избегая прямого зрительного контакта. Ханса, впрочем, устроило уже то, что он может видеть эти поразительно голубые глаза. - Поднимайся. Йенс послушно поднялся на ноги, почти равняясь по росту с чистокровным. Ханс осмотрел его с ног до головы и приказал идти за ним, в комнату на втором этаже огромного особняка – покои самого Ханса. Большой комната вампира не была, потому что Ханс не слишком жаловал простор и роскошь. Он любил, когда всё находится под рукой, и предпочитал минимум вещей. Потому в его комнате была лишь вместительная двуспальная кровать; крепкий дубовый стол, заваленный всякими папками, листами бумаги, книгами; старинный шкаф для одежды; пара удобных кресел и одиноко ютящийся в углу возле кровати торшер. Так не подходящий для общего, несколько отдающего стариной интерьера ноутбук покоился на идеально застеленной кровати. - Теперь ты будешь жить здесь, - сообщил чистокровный, убирая компьютер с постели и осторожно ставя его на стол. Йенс в это время с некоторым любопытством рассматривал комнату. Правда, когда заметил, что на него смотрят, затолкал вспыхнувшие эмоции обратно в себя. - Я буду делить комнату с вами? – поинтересовался он. - Да, ты будешь жить со мной до тех пор, пока не расплатишься за причинённый ущерб. И платить ты будешь кровью. Йенс кивнул в знак согласия. Он знал, что выкачивать кровь из человека можно разными способами. Это не всегда доставляет удовольствие. Чаще всего – это боль. Невыносимая, сжигающая, поглощающая боль, которую ощущаешь, когда тебя буквально осушают до такого состояния, что и пальцем пошевелить трудно. Ян показал Йенсу лишь один из многих способов выкачивания крови. Сняв пиджак и ослабив галстук, Ханс опустился на кровать, рассматривая Йенса так нагло и пристально, что парню стало несколько неуютно. Ему казалось, что что-то не так. Не так всё должно быть. К нему не должны испытывать интереса. Не должны. Только лишь ненависть или же вообще ничего, будто он надоедливая муха, жужжащая где-то над ухом. А медово-карие глаза Ханса прожигали Йенса насквозь. Тяжело вздохнув, Ханс растрепал свои уложенные назад каштановые волосы и подозвал парня к себе. Тот вздрогнул от звука чужого голоса, показавшегося ему чуть более хрипловатым, чем до этого, но всё же подошёл. Остановился в полуметре и посмотрел на весьма притягательного мужчину перед собой, выглядящего так потрясающе небрежно и одновременно не дающего забывать о том, кто он и какой силой обладает. Видя недоверие Йенса, чистокровный мягко, но настойчиво потянул его на себя, заставляя опуститься на кровать. Парень поспешно повернулся спиной, чтобы не смотреть в глаза, потому что не должен был, не хотел, чтобы читали, как открытую книгу. Боялся, что ему не дадут того, чего он хочет, когда по глазам поймут причину. Не знал только, что уже поняли. Ханс тем временем приблизился, обжигая кожу прохладой дыхания. Мурашки разбежались по всему телу от самой шеи. Йенс вздрогнул и не успел опомниться, когда губы коснулись бьющейся венки, но не за тем, чтобы вонзиться клыками. Его просто целовали. Мягко, едва касаясь влажными губами, оставляя мокрую дорожку на коже. От каждого касания Йенса потряхивало, внутри всё переворачивалось от вспыхивающего сладкого удовольствия, которого он не хотел, не заслужил. Не то, не этого он просил. Не этого. - Не надо, - одними губами шептал Йенс. – Пожалуйста, не нужно. Не так, не делайте этого. Он просил, шептал, словно сошедший с ума, тихо, надрывно, цепляясь пальцами за чужие руки, расстёгивающие пуговицы на его рубашке, но не мог сопротивляться, потому что ему приказали. Ни один полукровка не был способен противостоять приказам чистокровного вампира. Йенсу ничего не оставалось, как бесконечно просить, чувствуя удовольствие, разливающееся по телу, заполняющее каждую мышцу. Плоти было хорошо, но внутри всё обливалось кровью и стенало, словно грешная душа в Аду. Йенсу не это было нужно. Не после всего, что он сделал со своим братом, с Норой, с Яном. Не после всего этого. Не заслужил удовольствия, заслужил лишь ненависть, презрение, ему нужно наказание, такое, чтобы стало от него легче. Однако, Ханс словно не слышал тихого шепота. Продолжал мягко целовать, касаться пальцами, скользя по коже, массируя, надавливая, безошибочно определяя, где именно нужно коснуться. Йенс дрожал в его руках, стонал, хотя, как мог, кусал губы, чтобы сдержать голос. Не выходило. Позорные стоны всё равно вырывались, нарушали тишину комнаты. Он часто и прерывисто дышал, сбивчиво повторяя просьбы остановиться. Не замечал, как плачет, словно маленький ребёнок, как солёные слёзы катятся по щекам, высыхают, противно стягивая кожу. Наконец, клыки вонзились в плоть, заставляя Йенса вздрогнуть, словно от удара током, и выгнуться в спине, невольно прижимаясь к чистокровному, осторожно обнимающему его за талию, поддерживающему. Острое удовольствие пронзило всё тело, Йенс задыхался от его количества, не мог себя контролировать, дрожал и хотел просить большего, но затуманенный мозг помнил, что не этого требовала душа. Он уже не шептал, лишь мысленно у себя в голове просил, чтобы всё это закончилось. Кусал губы, чувствуя, как струйки крови стекают по подбородку, смешиваясь со слезами. Ему было паршиво и противно от самого себя, от того, что он тянется за этим удовольствием, которое испытывает сейчас. Готов просить, скулить, умолять, чтобы ему дали ещё. Он слабел с каждым выпитым глотком, чувствовал, как глаза застилает дымка, как проваливается в забытие. Хотел туда провалиться, чтобы больше ничего не ощущать, забыть. Но спасительная чернота не приходила. Он всё ещё был в сознании, утопал в удовольствии, словно в сладкой патоке. Увязал в нём без шанса выбраться. Когда Ханс отпустил его, осторожно вынув клыки, хотел спрятаться, забиться в угол, но не дали, не позволили. Чистокровный резко развернул его к себе, ослабевшего, плохо соображающего, с красными от бесконечного потока слёз глазами, с кровящими губами, посмотрел на его лицо, взяв его в свои прохладные ладони. Йенс почти не видел его сквозь пелену, но сумел рассмотреть вину и отчаянье в медовых глазах. - Отпустите, - у него ещё хватило сил сказать это. Он хотел вырваться. Только вот его прижали к себе. Крепко, до хруста рёбер. Больно лишь на мгновение, после чего хватка ослабла. Йенс просто лежал на широкой груди вампира, пытаясь привести в норму дыхание, и чувствовал, как чуткие пальцы поглаживают его по затылку, голове, перебирая длинные волосы. Он не хотел нежности и ласки, но это его убаюкивало. Веки, словно налитые свинцом, слипались. Йенс уже почти спал, когда услышал тихое: - Прости.