Отношение

Мукуро плавно, грациозно и невероятно быстро движется по направлению к школе. В его глазах — ярость, в его сердце — ненависть, азарт и предвкушение. У вампиров есть одна маленькая слабость — они слишком легко поддаются вызовам, они не умеют проигрывать и не знают ни прощения, ни милосердия к врагу. Им сложно жить одним кланом, многие из них предпочитают наполненную уютным одиночеством свободную жизнь. Стоит лишь почувствовать вызов, как внутри просыпается чудовище, готовое пойти на все, лишь бы не уступить. У Мукуро же помимо этого всего внутри колышется отчаянное желание защитить друга и наказать того, кто посмел его обидеть. Видит небо, Рокудо предупреждал своего юного сородича: не мешать, не вставать на пути. Самонадеянность Хибари должна быть наказана, иначе Тсунаеши никогда не сможет чувствовать себя защищенным, верить, что он в безопасности. Испитая кровь бурлит в вампире, придавая ему сил, и он похож на выпущенную точно в цель стрелу: не отклоняется от курса, четко знает свою цель, не ведает сомнений. Мукуро идет по школе, не замечая, какими восхищенными взглядами его провожают ученики. Клановая способность Рокудо, отточенная им до совершенства, сейчас проявляется во всей своей силе, подчиняя волю ни о чем не подозревающих смертных. Действует она и на Хибари: тот покорно открывает дверь, услышав легкие шаги, хотя наверняка планировал напасть, а не играть в швейцара. Увидев визитера, Хибари отступает на шаг, по инерции подчиняясь приказывающему взгляду, мурлыкающему голосу, завораживающим движениям тонких кистей. И все же у вампиров есть природный иммунитет против обаяния друг друга, к сожалению очень скоро Хибари приходит в себя и разворачивается к вампиру с самоуверенной усмешкой в льдистых глазах. В глубине их айсберговой безмятежности медленно вспыхивает алый огонь. Усмешка над противником, уверенность в своем превосходстве — игра или отчаянная попытка удержать лицо. — Не ожидал тебя здесь увидеть, — лениво говорит Хибари. — Пришел заметать следы? — ложь. — Взаимно удивлен, — с приторной усмешкой отвечает Мукуро и тоже лжет. — И, если ты вдруг не в курсе, заметать следы нужно именно тебе, ведь ко мне изначально никто не предъявлял претензий, а вот ты под подозрением, и так просто тебе от него не избавиться. — Этот сопляк настолько дорог? — картинно удивляется Хибари. Мукуро скалится: похоже, вампиреныш отрастил не только кулаки, но и острый язык, по крайней мере, в прошлый раз он был менее разговорчив. — Если меня память не подводит, ты собирался вести тихую неприметную жизнь в моем городе, не лезть в мои дела и наслаждаться прелестями обучения. Передумал? Решил покуситься на мою добычу? И как он тебе? Хорош? Может, не будем ссориться по пустякам и просто опустошим его раз и навсегда? Это же обычный человек, и он ничего не стоит. Мукуро молчит, лишь стискивает пальцы так, что хрупкие суставы молят о пощаде. Это ерунда: Рокудо не боялся боли при жизни, не испытывал ее в момент не-смерти, не собирается обращать на нее внимания и сейчас. Лицо вампира обманчиво спокойно и безмятежно, но на самом деле глубоко внутри него разворачивает темные крылья самая настоящая буря. Хибари — больной урод, мнящий себя элитой, как, впрочем, и весомая часть остального вампирского общества. Мукуро всегда считал себя достаточно мирным существом, однако теперь его кулаки отчаянно чесались, едва сдерживая желание преподать кое-кому урок. Улыбка на губах Хибари становится нестерпимее. Парень явно нарывается на драку, но Мукуро не уверен в том, что ему следует поддаться порыву. Его противник не зря так проезжается по Тсунаеши: он уловил слабину и давит на нее со всей силы. Мукуро опытнее Хибари, но ярость — плохой помощник в сражении. — Он дорог мне, — медленно произносит Рокудо, — тебе никогда не понять, что такое — искренняя привязанность. Добровольное донорство увеличивает силы вампира втрое всего лишь за один укус. Ты долгое время унижал Тсунаеши, а я постараюсь стать самым близким ему человеком. Ты водил его по краю гибели — я покажу ему блаженство. Ты ограничивал его дружбу, пытался подчинить себе его волю — ко мне он придет добровольно, — Мукуро цедит каждое слово медленно, оно обволакивает его же собственное сознание, как свежий мед ложку. Рокудо успокаивается: желая задеть противника, он внезапно формулирует для себя то, что позволяет ему сосредоточиться, почувствовать безмятежность и уверенность в себе. Хибари, напротив, приходит в бешенство, он первым бросается на Мукуро, голыми руками, желая задушить, разорвать, уничтожить. Рокудо успевает запереть за собой дверь, чтобы обойтись без свидетелей, а затем полностью растворяется в бое, наполненном иссушающей яростью и пьянящим упоением. Хибари хотел физической схватки — что ж, он ее получил. Правда, теперь ему приходится на собственной шкуре испытать, каково это: сражаться с незнакомым противником, который внезапно оказался сильнее, чем ты себе представлял. Хибари напористый, но Мукуро верткий, Хибари использует тонфа, зато голос Рокудо поминутно заставляет его терять над собой контроль, хоть на немного, но все-таки. Хибари желает стереть врага с лица земли, Мукуро не нужны лишние проблемы, но он готов пойти на крайность. Мебель вокруг методично приходит в негодность, звон разбивающихся стекол, хруст осколков вносят новые обертоны в музыку боя. Издевательский смех одного вампира и угрожающий рык второго придают поединку пикантный привкус безумия. Резкий рывок в сторону, Мукуро изгибается, показывая чудеса пластики, и уходит от опасного удара, атакуя соперника в незащищенный живот. Невольный стон наполняет комнату предвкушением, Мукуро не останавливается на достигнутом и бьет врага еще раз — без жалости, без напыщенного благородства, без пафосных мыслей о правилах дуэлей. Запинать, забить до смерти, чтобы это существо почувствовало себя на месте собственных жертв, узнало, каково это: не иметь возможности защититься, быть преданным собственным скулящим от побоев телом. Вампиры — довольно крепкие существа, но и у них есть предел, особенно если сражаются друг против друга. Хибари падает без сил, Мукуро замахивается, чтобы решить все здесь, на месте, одним ударом оборвать бессмысленную войну… а затем бессильно опускает руку. Патовая ситуация: загнанный в ловушку зверь будет грызть клетку до последнего, уязвленный Хибари не отступит, а зализав раны, вернется еще более сильным и напористым. Убить же его — означает опуститься на один уровень с ним, навсегда отпугнуть от себя Тсунаеши. — Я никому не скажу, что ты проиграл, — хрипло бормочет Мукуро, не давая трепыхающемуся Хибари подняться. — Ты останешься главой своего комитета, можешь и дальше терроризировать школу, район, хоть весь город, но ты никогда больше не подойдешь к Тсунаеши. Не станешь ему указывать, не будешь даже заговаривать с ним. Просто представь, что человека по имени Савада возле тебя нет, и никогда не было. Мне не нужно ничего из того, за что ты так яростно цепляешься, но встань на моем пути — и я уничтожу тебя. Каждый ребенок в этом городке будет знать, что ты проиграл. Они станут тыкать в тебя пальцами и хохотать над тобой, но ты ничего не сможешь с этим поделать, потому что не сумеешь заткнуть всех. Если же согласишься с проигрышем и отступишь, все закончится благополучно для нас обоих. — Я ненавижу тебя! Я убью тебя! — шипит Кея, тщетно пытаясь выбраться из цепкой хватки. — Это взаимно, — холодно замечает Мукуро. — Не исключено, что рано или поздно мое терпение подойдет к концу, и тогда ты узнаешь, как умирают вампиры. Однако сейчас я все еще жду твоего ответа. Заметь: жду, а не разрываю тебе глотку, хотя ты опять пытаешься оскорбить меня и сыплешь бессмысленные угрозы. Ты согласен или нет, спрашиваю в последний раз. — Согласен, — глухо отзывается Хибари и добавляет, — даю слово вампира. Если ты дашь мне слово, что отгонишь от меня тех, кого убедил в моей виновности. — Как ты заговорил, однако, — Мукуро недобро щурится, — а делал вид, словно ничего не боишься. Впрочем, даю тебе слово, что помогу тебе убедить полицию и всех остальных, что ты ничего такого не делал. Слово вампира, данное вампиру, непреложно, помни об этом. Я привык следовать данной немудреной истине, полагаю, что ты тоже, — Мукуро легко поднимается и отходит к двери, отпирая ее и впуская внутрь сонную тишину пустынных коридоров. — Надеюсь, на этом выяснение наших отношений закончено. Рокудо быстро уходит, сохраняя достоинство и невозмутимость, хотя все внутри него поет от радости, а полученные в бою раны — горят. Хочется одновременно танцевать и забраться в темный угол, веселиться и зализывать раны, грустить и смеяться. Не лучшее настроение для того, чтобы решать важные дела, а потому Мукуро бредет тенистыми аллейками, спасаясь от вечернего солнца, направляется к больнице, чтобы дождаться темноты, пробраться внутрь и просто сидеть рядом с уснувшим Тсунаеши, ловя его сбивчивое дыхание и наслаждаясь ни с чем не сравнимым запахом его кожи и звуком бьющейся в венах крови. Наверное, именно так и выглядит триумф.