Антарктида

      За время путешествия с Сохатым я особо не пересекался, погода нас щадила, до Пунта-Аренаса мы добрались в рекордно быстрые сроки. Но лучше всего путь скрашивала Маргарита. В свои четырнадцать она была ещё ребенком, но при этом понимающим всё. С ней было столько мороки, как со взрослыми, но и можно было поговорить по душам. Мы бегали по кораблю, притворяясь шпионами и пиратами. Часами заседали в столовой за игрой в карты или настолками. В тайне ото всех выбирались посмотреть на звёзды ночью. В общем, я компенсировал отсутствие нормального детства по полной программе.       Сохатый смотрел на всё это скептически и даже пару раз пошутил про педофилию. А какой скандал он закатил, обнаружив нас с Марго в своей каюте. И тот факт, что часть моего оборудования хранится у него, ситуацию не особо смягчил. Сам же Вальдемар заметно чах от скуки. Он прочитал все где-либо имеющиеся на корабле книги, рассматривал любую мелочь в микроскоп, а под конец просто запил в своей каюте.       На кухне я стал главным любимчиком. Повар накладывал мне порцию побольше, сетуя на мою худобу, и оставлял разные экзотические вкусности. Помощь на кухне требовалась постоянно и тогда наставала моя личная армия: я чистил картошку, мыл посуду, научился компенсировать отсутствие продуктов и просто проникался атмосферой.       Также вместе с Маргаритой мы завели толстую тетрадь, в которой записывали свои наблюдения за обитателями корабля, писали сказки и рисовали комиксы. Рита отчаянно хотела зарисовать кого-нибудь в порту, когда мы прибывали, но каждый раз ей что-то мешало. Например, очень ранние подъёмы. Марго мне было жаль и, выбравшись на сушу, в Порту-Алегри я зарисовал сам. Наш корабль прошёл почти все крупные порты Бразилии, прежде чем дойти до конечной точки. Конечная точка была и для меня, так как мне пришлось расстаться с Маргаритой и остаться один на один с Сохатым.       Сохатый не мог пить один, я неизбежно ему помогал. Иногда он выходил в порту и мы вместе с ним, оставив девочку на судне, бегали по дворам, пугая заграничных людей. Он с радостью отстриг свои длинные волосы до ушей и теперь напоминал мне студента. А на себя в зеркало я старался не смотреть.       Проходя мимо лавок, Вальдемар не смог удержаться и купил такое количество, вроде бы, ненужных вещей, что моих и его карманов не хватило — и огромный тяжёлый компас, который был века на два старше нас, мы несли в руках. Я никогда ещё не чувствовал себя так приятно, так радостно.       Люди оглядывались на нас, когда Сохатый раскурил свою трубку, перепрыгнул кота и из его кармана посыпались русские рубли. Поднимать он их, конечно, не стал. — Нам осталось ехать максимум месяц, — сказал он. — Мне надо позвонить в институт и сказать, что мы все относительно живы и до мыса Доброй Надежды совсем недалеко. — И про норвежцев спроси.       Мимо пробежал довольно большой и явно ничейный пёс. Вальдемар посмотрел на меня. Нет, не надо. Не надо нам собаку, я ещё ту помню. Шнода. Жалко его. Жалко от моей дурости. — Не хочешь? — спросил он. — Нет, спасибо. Я не голодный.       Молчание. — Ну и дурак же ты, — только и смог выговорить я после нескольких минут переглядывания.       Сохатый лукаво улыбнулся, будто знал большую тайну, но делиться ею был не намерен. Впрочем, это чувство было у меня всегда. Понимая, что делать мне ничего не остаётся, я сел на лавочку рядом с Вальдемаром. Он вывалил всё содержимое карманов, не утерянное при беге, и с восторгом ребёнка стал перебирать его. В такие моменты он мне даже начинал нравиться. Не было недопониманий, вечных попыток защититься и спрятаться от его подколок и едких комментариев. Были только детская беззащитность и искры интереса в глазах. Но любое мгновение не может длиться вечность. — Смотри какая фигня! — Сохатый покрутил непонятную металлическую трубочку между пальцев. — А название у этой фигни есть? — Есть. Продавец сказал, что это казу. Американский народный инструмент. В него петь нужно, а он с помощью вот этой мембраны звук изменяет. — Здорово, — я наклонился вплотную к Вальдемару, приткнувшись к его щеке, чтобы тщательно рассмотреть казу. — Слишком близко прижимаешься, — зло прорычал Сохатый. — Да? И что же мне за это будет? — инстинкт самосохранения в подобных ситуациях вырубало насовсем. — Ну, я тебя предупреждал, — Вальдемар схватил пальцами мой подбородок и впился в мои губы своими. Поцелуй вышел неглубоким и недолгим, но достаточным, чтобы понять, какой табак он курил последним, какие у него мягкие и тёплые губы.       Вальдемар отпрыгнул от меня, будто ошпарившись огнём, и ушёл в одном ему известном направлении. И правильно сделал. Потому что просто продолжить разговаривать дальше мы не могли. Информацию, казалось бы, нужно переварить и осознать, но мозг и эмоции молчали, убеждая в какой-то смутной правильности происходящего. Я собрал все те вещи, которые не удосужился взять с собой Вальдемар, и побрёл в сторону порта.       Я не дурак — я сказочный дурак, но меня это абсолютно устраивает. Поднявшись по трапу, я прошёл в свою каюту. Неся в руках весь этот огромный коллекционный взрыв, который Вальдемар так небрежно и быстро оставил на скамье. Маргарита постучалась в дверь. — Входите, — сказал я.       Она робко проходит в каюту. Села на противоположную кушетку. Молчит. — Что с Вальдиком? — Я улыбнулся. Такое имя ему не подходило. И это позабавило меня. — Он там всё крушил, а потом уткнулся в подушку и захрапел. Что там на берегу было? — Ничего такого. Возьми, пожалуйста, вот эти штуки и аккуратно положил их ему на стол. Только тихо, хорошо? Сделаешь? — Девочка вздыхает. — Не поленись дойти до него. — А ты? — А мне лучше не ходить, — ответил я.       По отношению к нему вообще лучше ничего не делать — решил я, оставшись в одиночестве. Чувствовал я себя отвратительно. Словно несколько раз прокрутился в эмоциональной мясорубке. Кровать как всегда всецело приняла меня, и я безэмоционально уставился в потолок. За это время он успел стать таким родным и привычным, но в то же время он жутко раздражал. Появилось желание раскрасить его в какой-нибудь изумрудный или синий. Но краски нет, и я справедливо решил, что не все желания в этом мире должны осуществляться.       Усталость разлилась по всему телу, но глаза, видимо, к телу не относились и закрываться отказывались. Через полчаса мне всё же удалось задремать, но разбудила меня вернувшаяся Маргарита. Каюта была открыта, а Сохатого в ней не было, и Марго выполнила мои поручения как примерная девочка. И даже изучила некоторые его научные труды. — Саш, вообще какие-то странные у вас отношения. Кстати, папа просил прийти пораньше, хотел какую-то рыбу показать. И ему опять требуется наша помощь. — Марго, я сам не знаю, что за ерунда между мной и Вальдемаром. Пошли быстрее, нехорошо заставлять людей ждать.       Следующие несколько дней Сохатый вёл себя как школьник. Разве что за косички не дёргал. Но и это в скором времени мог осуществить, потому что волосы я отращивал, и были они чуть выше плеч. Он кидал какие-то взгляды, полные презрения и обиды, старался сразу же сбежать, если мы находились в одном помещении, нервно кусал губы при взгляде глаза в глаза. Всё наше общение было сведено на стандартные приветствия и не всегда прощания. Видимо, Сохатый не знал, что ничего лучше, чем просто поговорить, человечество пока не придумало.       Но Марго упёрлась и всё равно ей хотелось всё узнать. Я мог рассказать девочке в красках, что и как было, но Вальдемар выкинет меня за борт, а я плавать не умею. Поэтому помолчу — решил я. Маргарита занялась тем, чем занимаются все дети, когда им нечего делать — начала рисовать. И, по правде сказать, это было очень даже красиво, хоть и несколько однообразно. Пока она сидела у меня в каюте, я пытался пробраться в Вальдемарову каюту и оставить там записку. Нет, даже не извинение, а просто записку, но как только я открыл дверь, он предстал передо мной весь голый.       Вальдемар заорал и кинул в меня тем, что попалось под руку, а попалось маленькое и не тяжёлое — часы. Дверь я закрыл с криком: — Да чего я там нового увижу! Сколько раз мы мылись под одним душем?! — Извращенец! — завопил Сохатый, и было слышно, как он, звеня ремнём об пол, быстро напяливает штаны. — Стучаться надо! — продолжал орать он. — И какого лешего тебя вообще сюда несёт?! — Я поговорить хотел, — сказал я, сел и прислонился к двери. — Я же не просто так. Мне же ну… стыдно, что ли, даже. Вот даже тебе не стыдно, а мне стыдно. А ещё я тебе бортжурнал принёс, потому что твоя очередь писать пришла. Марго не может, ей ещё шестнадцати нет, а у нас договор с тобой на это был.       Дверь распахивается, я падаю. Поднимаюсь, протягиваю ему журнал. Вальдемар долго смотрит на меня. — Заходи, — захожу. Всё разбросано и ничего непонятно, зеркало показывает моё офигевшее лицо и не менее офигевшее лицо Вальдемара сзади. Только сейчас замечаю, что у него седые волосы у корней, а потом они чёрные, как дёготь. А потом перевожу взгляд на свои волосы, и сразу легче становится, ибо мои относительно светлые и немного кучерявые. Надо бы расчесать. — Чего ты хотел?       Вопрос, конечно, философский. Но я ему отвечаю. — Мне очень стыдно, и я не знаю, что на меня нашло, хотя, разумеется, мы оба должны понимать, что ты первый начал, но мы не детский сад, и даже не детский ад, и вообще мы же взрослые уже люди, а. Или кто мы? — Вальдемар всё это время безнадёжно смотрел на меня, и мне стало страшно. — Что ты так на меня смотришь? — Ты делал это так, будто не в первый раз.       "Ох, товарищ мой, да ты головой шебнулся. Я ж не… Так, руки убери, нет, бежать я не буду, я чё, мазохист? Чувствую его руки на плече. Но ты всё ж руки убери. Сам убираю с себя его руки. Нет, не надо мне такого. Да, спасибо, что продолжил. — Саша, — говорит он, — куда мы поселим Марго? — К тебе в комнату, чтоб ты не ревновал, — говорю я и уже почти выхожу на палубу. — А тебя? — Да хоть на коврике! — А я обратно поеду! — отвечаю ему и, пока не поздно, закрываю дверь.       Итак, Аллегри был нашим домом на ближайшие две недели. А потом всё. Потом я останусь наедине с тем, что меня погубит.