Антарктида

Саша шел по каменистой пристани и в голове абсолютно ничего не было. В старом задрипанном рюкзаке лежал последний бортжурнал, который он захлопнул и принял решение больше никогда в нем не писать. Глава была окончена, все, что раньше было ненастоящим теперь принимало лишь облик какого-то торжественного конца эпохи. В глубине души он понимал, что ничего еще не решено, что еще нужно сделать немыслимое количество странных и ненужных дел. Портовый город сиял своими торжествующими желтыми стенами и кричащими на разных языках людьми, которые возможно сами совсем не понимали о чем и кому они кричат, но были явственно уверенны в своей беспросветно чистой правоте. Все это навевало какую-то тоску по тихому городу с размеренными пустыми дворами, в которых с тобой не здороваются, а почтительно кивают головой в знак уважения. Где сложно заблудиться, но если тебе нужна комната в коммуналке, где живет друг, которого ты не видел много лет — ты рискуешь никогда не найтись. Рисковать — это не главное, — думал Александр. На его плечах грузно висел опыт побед и поражений в схватке с непобедимым временем, которое с каждым годом только становилось сильнее, только все больше узнавало о его недостатках и неумелостях. Теперь это время в виде немого Хроноса шагало за ним, как шагают побежденные. Он вел его к центру города, где надеялся понять что делать Дальше. Это самое Дальше манило его вперед, заставляя забывать о прошедшем Раньше, которое периодически мелькало перед ним какими-то зиявшими в асфальте дырами. Он мало что помнил, ему казалось, что несколько месяцев, которые он забыл имеют если не важную, то очень важную роль. Их было не вернуть. Все встало бы на свои места. Возможно, будь он в состоянии тогда записать все, что произошло в свою тетрадь — все было бы по-другому. Но он не помнил. Он заметил отца на скамейке возле телефонной будки, тот смотрел на океан и покуривал. На нем было парадное. Видимо, он отыскал в своем чемодане стиранное, но не ношенное и с радостью надел это на себя. Теперь он выглядел не совсем стариком, а уважаемым мужчиной, которого жизнь не столько трепала, сколько периодически держала за шкирку и спрашивала в кого он такой умный. Саша остановился и сказал Фиделии, что там на скамейке сидит его отец и ей нужно с ним познакомиться. — Ты совсем не говоришь по-русски?.. — проговорил он, — это немного затруднит твое существовании в России. — Шу-шуть… — сказала она с явным трудом. — Саша повеселел. Они подошли к Григорию. Тот встал и пожал руку Фиделии. — Саш, а она это… — Почти нет, — прервал его сын. — Но это исправится, я надеюсь. А ты чего такой безветренный? — Я маме дозвонился и сдал тебя с потрохами. — Подло, ничего не скажешь. Девушка смотрела на этих двоих явственно понимая процентов сорок их речи. За время Сашиного отсутствия она старалась сидеть в гостиной или в столовой рядом с русскими, чтобы слушать, узнавать их. Она удивлялась молчаливости своего кавалера, он ничего не спрашивал и все время о чем-то думал, хотя и ни разу не отпустил ее ладошку из своей огромной ручищи. В его глазах она читала какую-то не то грусть, не то спокойствие. Она не могла вспомнить что именно ее зацепило в то короткое мгновение встречи. Кажется, всё. — Я не могу вернуться в город, — сказал Саша. — Там что-то происходит, я чувствую это. Нужна помощь. — Они бы связались с материком, если бы им нужна была бы помощь, разве нет? — резко ответил Григорий. Его тянуло домой. Саша задумался, да, конечно, отец был прав, но какое-то древнее чувство опасности не двигало младшего географа с места. Он не мог. Он сел на скамью и обхватил голову руками. Не мог, не пытался, не противодействовал. Ему хотелось звонить, он знал, что Сохатый, долбанный Сохатый, вырубил телефон, что он никогда не позвонит. — Я обещал твоей матери, что мы скоро вернёмся, — проговорил Григорий. — Мне нужно выполнить это обещание, Саша. Понимаешь? — Саша, не поднимая головы кивнул. Понимал. — Я знаю здесь есть аэропорт. Мы пойдем туда и вылетим сегодня же. — Улетайте. — Отрезал младший географ. — Я хочу вернуться и забрать оттуда одну очень важную деталь. Я не могу не вернуться. Не могу. Я уже убегал оттуда, и мне еще никогда потом не было так плохо. Хоть вешайся. Мухи смотрели неправильно, собаки будто осуждали. И сейчас то же будет, я знаю. Я не могу вернуться, я убьюсь там в этом Петербурге, а мне нельзя будет. Там Алла, мама, Фиделия. — Она обернулась, услышав свое имя и подбежала к нему. — Возмешь? Возмешь туда? — она держала его за руки, стоя на коленках и нещадно грязнив длинную цветастую юбку. Саша засмеялся и кивнул. — Ой, дашь ты радости и веселья людям в Петербурге. Возму! — воскликнул он, сжимая женские ладошки пародируя ее выговор. Григорий плюнул себе под ноги. — Нет, Саша. Я в этой авантюре не участвую. Я хочу домой. Он повернулся, взял чемодан и пошел прочь, явственно осознавая, что все делает не так.

***

Небо над океаном бесконечным океаном неторопливо перекатывало тяжелые как будто наполненные смолой облака и журило взглядом пробегающих мимо барашков в трехбалльном шторме. Вертолет быстро приближался к заветному, запретному. Суда внизу ему приветливо гудели, а впереди неприветливо белел материк, который испускал из себя молчаливый стон скорби по утерянным эмоциям. Фиделия куталась в шаль и смотрела вниз. Белый цвет был для нее символом чистоты и правды, она верила в то, что здесь все по-настоящему. — Не бойся, это ненадолго. — сказал ей Александр. — Лучше скажи мне, ты поедешь со мной в мой дом? — Она, поняв немного, кивнула. — А где твой дом? Ты же испанка. Как ты вообще оказалась в экспедиционном общежитии? — У мена тут жила сэстра, она погибла в щторм во время выезда. Минэ предложили жит вместо нэё. У мена нэт дома. — Ты учила русский? — Пришлос. В общежтии было много русских. Я хотела с ними говорить. Он замолчал, глядя в окно. Что делать дальше он не представлял. Пилот окликнул его: — Начальник, снижаемся? Там возня какая-то. — А что происходит видно? — Не особо. Похоже, что-то серьезное. Садимся? — Садись, — согласился Александр. — Сейчас я выйду и побегу в дом, а ты, Фиделия, останешься здесь и будешь меня ждать, хорошо? Никуда не уходи, это может быть опасно. Есть вопросы? Она подумала и спросила. — А что такое авантьюра? — Мы так называем «жизнь». Одна большая авантюра!